Газета День литературы - Газета День Литературы 8 (1998 2)
photo 3
Советско-китайская граница, Жаланашколь, место боев. 1969
Владимир Бондаренко
ДВАДЦАТЬ ЛЕТ СПУСТЯ
КАЖЕТСЯ, совсем недавно все критики России — и левые, и правые — шумели о "прозе сорокалетних", последнем заметном явлении советской литературы. И вдруг эти мои сорокалетние друзья принялись один за другим справлять шестидесятилетние юбилеи. Исполнилось шестьдесят Андрею Битову и Владимиру Маканину, Владимиру Орлову и Валентину Распутину, Владимиру Гусеву и Эдуарду Успенскому, Тимуру Зульфикарову. Не дожили Юрий Коваль и Вячеслав Шугаев… Двадцать шестого февраля подоспеет юбилей самому энергичному из них — Александру Проханову. А вслед за ним — из месяца в месяц — Леониду Бородину и Борису Екимову, Валентину Устинову и Людмиле Петрушевской, после приблизится к юбилейному рубежу и Анатолий Ким…
Кажется, совсем недавно мы собирались в Кадашевском переулке, в Обществе книголюбов, и говорили о проблемах литературы, о новых героях, о кризисе духовности, надвигающемся на страну… Та встреча сильно напугала литературное начальство, высоких чиновников из Союза писателей, нас чуть не объявили новыми инакомыслящими. А мы всего лишь констатировали, фиксировали, летописали, анализировали, пытаясь предупредить те надвигавшиеся явления, которые и привели к развалу страны. От правды сорокалетних писателей отворачивались замшелые партийные страусы… Потом были наши встречи в каминном зале Дома искусств, у меня на квартире в поселке "Правда". Заболевший Руслан Киреев шлет на очередные посиделки свое шутливое стихотворное послание:
Позвольте мне, валяясь в гриппе,
Произнести заздравный тост.
Хоть грипп заразен, как и триппер,
Но да спасет нас всех Христос!
От бисептола и тройчатки
Пускай нас всех судьба хранит.
Пусть напивается Курчаткин,
А Гусев трезвенький сидит.
И жезлом маршальским махая,
Пальнет пусть — но не по своим! —
Из пушки яростный Проханов,
И в белку превратится Ким…
Сегодня это поколение определяет литературу России. Как всю страну, как всю русскую интеллигенцию, подросших сорокалетних катастрофа страны развела в разные политические лагеря, но за редким исключением писатели не озлобились один на другого, сохраняют уважение друг к другу, уважение к таланту, уважение к русской литературе. Не случайно именно бывшие сорокалетние стали инициаторами общих писательских встреч в Ясной Поляне, в тени толстовской веймутовой сосны. Из года в год там встречаются Дмитрий Балашов и Андрей Битов, Владимир Личутин и Владимир Маканин, Анатолий Ким и Леонид Бородин, Руслан Киреев и Валентин Курбатов, Тимур Зульфикаров и Владимир Толстой… Великий классик Лев Толстой каким-то мистическим образом помогает налаживать пока еще хрупкое единение двух литературных галактик.
Когда-то, отвечая на вопрос об общности "сорокалетних", Владимир Крупин заметил: "Да, общность "сорокалетних" чувствую. Сближает личное знакомство и общее дело и возраст. Обычно спорят лишь Личутин и Проханов…" Так и было. И вряд ли кто мог предсказать, что пути близких друзей Александра Проханова и Владимира Маканина разойдутся, а спорщики Личутин и Проханов станут не просто друзьями, а "заединщиками" в самом благородном, духовном смысле этого слова. Когда Проханов, первым из "сорокалетних" замеченный крупными западными издателями, знакомил Маканина с немецкими славистами, никто не мог предсказать, что именно Проханова спустя годы вычеркнут из всех списков рекомендуемых к переводу писателей, а Маканин на немецком книжном рынке найдет самую прочную опору…
Но русская литература живет, не считаясь с политическими убеждениями. И, если в демократических толстых журналах сегодня несомненными лидерами являются Андрей Битов и Владимир Маканин, Анатолий Ким и Руслан Киреев, Людмила Петрушевская и Валерий Попов, то так же несомненно литературный процесс в патриотической галактике определяют Валентин Распутин и Александр Проханов, Владимир Личутин и Леонид Бородин, Анатолий Афанасьев и Борис Екимов…
Проза теперь уже шестидесятилетних пока не демонстрирует усталости и не просит фору в творческом соревновании с нынешними молодыми, не требует уважения к авторитету и скидок за былые заслуги.
Творческое долголетие бывших "сорокалетних" может стать интересной темой для исследования. Поздно взошли, а потому и не торопятся уходить с поля боя. И если прозу "Нашего современника" в минувшем году определяли роман Личутина "Раскол", рассказы Крупина и Распутина, прозу "Нового мира" рассказы Бориса Екимова и Анатолия Кима, то в "Знамени" царили Давид Маркиш и Людмила Петрушевская. Символами этого литературного года, очевидно, станут два романа — "Краснокоричневый" и "Чеченский блюз" — Александра Проханова в "Нашем современнике" и огромный роман Владимира Маканина “Андерграунд, или герой нашего времени” в "Знамени". Два друга-соперника, как Пересвет и Челубей, встретятся на равных в творческом поединке.
Это двадцатилетие — восьмидесятые-девяностые годы — художественно зафиксировано прежде всего бывшими "сорокалетними" — последним советским поколением литературы. Читателям третьего тысячелетия для того, чтобы понять, что случилось с Россией в конце ХХ века, надо будет не в газетах рыться и не архивные документы изучать, а внимательно прочитать прозу этого последнего советского поколения. От "Любостая" Личутина и "Вечного города" Проханова до "Предтечи" Маканина и "Белки" Кима.
А на этой полосе "Дня литературы" я возвращаю вас к публикациям той поры, когда Проханов и все остальные "сорокалетние" активно входили в литературу.
Валентин Устинов
РЕВНИТЕЛЬ
Певун. Плясун.
Затейник хитроглазый.
Поэт. Прозаик.
Страстный острослов.
Прямой потомок
молокан Кавказа.
Ревнитель
государственных основ.
Мне нравится,
как ты живешь, Проханов.
Мне любо, что от неба до воды
вдоль белой тундры,
поперек барханов
встречал твои веселые следы;
что в злые дни,
когда горели ночи,
стреляли люди
во людей во мгле, —
ты не о рае на земле пророчил
и не кричал об аде на земле.
Но в душах
раздувал огонь завета
о доблести, о чести, о любви.
И ткал слова
из солнечного ветра —
хотя слова кричали о крови.
Не знаю, кто поймет тебя.
Не знаю.
Пророков нет.
И не должно их быть.
Быть может,
только тайна слов резная
Нам позволяет боль
как радость пить.
Не прокляни
свою любовь земную.
Не возлюби свой ад
— земную быль.
И не меняй на сладкую, иную
Родных просторов
зэковскую пыль.
Пируй, творец!
Под ястребиной крышей
покоя нет и поворота нет.
Одно дано,
одно дано нам свыше —
любить и жить.
Живи в любви, поэт!
Анатолий Афанасьев
МОИ ДРУЗЬЯ
Осуществлен сложный и обширный художественный эксперимент и подготовлена почва для создания литературы новых качеств, нового времени, у которой пока нет своей терминологии, но есть уже свои имена. Более того, думаю, что такая литература частично уже создана и вошла в двери издательств, но тщетно стучится в двери наших толстых литературных журналов. Ее там не понимают и не принимают, долгожданную гостью. Не принимают именно из-за ее непохожести, психологической несовместимости с традиционными представлениями и критериями.
Чтобы не быть голословным, мне, конечно, следует привести примеры, и я их приведу, хотя буду говорить о писателях, с творчеством которых хорошо знаком, понимая, что список можно продолжать.
Владимир Маканин. Писатель хорошо известный, популярный. Тончайший стилист, мастер психологического анализа, на мой взгляд, прямой продолжатель чеховского направления в нашей литературе. Владимир Маканин вступил в пору творческой зрелости. Каждое его новое произведение не похоже на предыдущее, каждое несет в себе глубокое и мощное дыхание современности, хотя понять это и не всякому дано. Владимир Маканин за все последние годы напряженной и продуктивной работы опубликовал всего один рассказ в журнале "Наш современник" — "Ключарев и Алимушкин" — поразительный и красноречивый факт!
Анатолий Ким. В его прозе затейливая словесная вязь очень своеобразно передает философский подход автора к происходящим в мире переменам, и не столько в мире, сколько в отношениях людей. Киму, пожалуй, повезло больше других. Примерно пятая часть из изданного — в основном рассказы — была опубликована в журналах. Почему-то, правда, это были большей частью вещи экзотические, не несущие в себе большого социального накала. С лучшими своими повестями — "Луковое поле" и "Собиратели трав" — Анатолий Ким достаточно помыкался по редакциям, выслушал много добрых слов, но опубликовать их не смог.
