Артуро Перес-Реверте - С НАМЕРЕНИЕМ ОСКОРБИТЬ (1998—2001)
Вот какая мысль пришла мне в голову за ужином в прибрежном ресторане. Заведение называлось «Марибэль» и претендовало на весьма высокий уровень. В гардеробе нас встретила юная красотка в мини, улыбчивая и энергичная, как адвокатесса из мыльной оперы. Стоило нам появиться на пороге, как она воскликнула: «Привет! У тебя столик заказан?» — таким тоном, будто в прошлом у нас был страстный роман. Мне пришлось убеждать свою спутницу, что девицу эту я вижу впервые в жизни. (Что ж, по крайней мере, она не бросилась целовать меня в обе щеки. В последнее время все больше женщин следуют этой абсурдной моде. В таких случаях я стараюсь поскорее отодвинуться от новой знакомой на приличное расстояние).
То был прибрежный ресторан с претензией на гламур и высокую кулинарную моду — и с соответствующими ценами. Посетители были как на подбор: одежда от «Лакост», штаны до колен, мокасины на босу ногу, мобильный телефон последней модели и все в таком роде, включая подходящую спутницу — постоянную клиентку пластических хирургов. Среди такой роскоши я чувствовал себя парией в классических длинных брюках и с недельной бородой. К тому же я попросил официанту не наполнять наши бокалы вином, которое он открывал целых пять минут, подчиняясь какому-то затейливому ритуалу. Остальные клиенты морщили лбы, с глубокомысленным видом подносили к носу бокалы, делая вид, что изучают букет, цокали языком и наконец произносили: «Великолепно!» — с таким апломбом, будто выросли среди виноградников Бургундии.
Современные интеллектуалы считают прием пищи актом высокой культуры, вроде чтения Пруста. Мэтр с торжественным видом, приличествующим моменту, посоветовал нам несколько фирменных блюд, особо отметив рыбные котлетки, окунька с картошечкой и булочки с треской в соусе из малинки. Десерт, само собой, не обошелся без появления толстяка в белой куртке с вышитом на кармане именем, который принялся расхаживать по залу, пожимая клиентам руки и затевая с ними панибратские разговоры. Кое-кто пришел в восторг, меня же охватил панический ужас при одной мысли о том, что этот тип может подсеть к нам. Пришлось срочно просить «принести счет за наш столик, потому что за окошком уже сгустились сумерки, и пора баиньки». Официант недовольно скривился. Только заплатив астрономическую сумму и покинув ресторан, мы смогли вздохнуть с облегчением. Малышка в мини и браслетах нежно проворковала нам вслед: «До скорого!». Как будто мы договорились о свидании в баре на углу.
ПЕПЕ, ЕПИСКОПЫ И СПИД
Дорогой Пепе,
в последнее время Епископальный совет Испании ополчился против кампаний по борьбе со СПИДом и пропаганде контрацептивов. По мнению служителей церкви, презерватив способствует сексуальной распущенности. Иными словами, серьезно облегчает жизнь всем, кто в этом заинтересован. Теория пастырей душ человеческих проста: страх перед смертельным недугом не позволяет молодежи, вроде тебя, пускаться во все тяжкие. Победить или ослабить этот страх, предложив молодым презервативы, — значит не спасти, а навсегда погубить их. Почувствовав себя в безопасности, они примутся нарушать заповеди Господни с удвоенным энтузиазмом, подчиняясь зову собственной плоти, а не слову священника. Вы же знаете, какова современная молодежь. Все дело в том, Пепе, что они совершенно правы.
Позволь, я приведу маленький пример. Господь свидетель, вы со своей невестой Мари Хули хотите друг друга до безумия. Но, благодарение Господу, страх перед СПИДом куда сильнее вашего желания, что несомненно является благом для вас, ведь смертельная опасность, современный аналог адского пламени, надежно удерживает вас от греха. Беда в том, Пепе, что этот старый охальник, дьявол, чертовски изобретателен. Даже столь благодатному с точки зрения спасения души явлению, как СПИД, этому воплощению Божественного гнева эпохи постмодерна, он противопоставляет несложные, но действенные достижения цивилизации, которые вы с Мари Хули можете купить в ближайшей аптеке. Одной упаковки хватает на целый вечер греховной любви вне брака. И все это вместо того, чтобы молиться об избавлении от соблазна, беречь себя для будущего супруга, остужать свой пыл под ледяным душем или терзать гитарные струны с достойным молодых христиан воодушевлением воспевая исторический визит Папы в Касерес. Именно так должен поступать любой уважающий себя — и ее, Пепе! — молодой человек в ожидании того дня, когда его Мари Хули закончит учебу и станет, наконец, адвокатом или топ-моделью, а сам он пройдет путь от мелкого клерка до президента компании и сможет купить дом, «БМВ», набор для барбекю по воскресеньям и огромную кровать. И тогда пожалуйста. После свадьбы можно заниматься сексом сколько угодно, а презерватив вам не понадобится, ибо добрые христиане это делают только для продления рода, вовсе не для того, чтобы удовлетворить низменные инстинкты. Так велит его святейшество Папа Иоанн Павел II, согласно догме — непогрешимый специалист в проблемах молодежи и взаимоотношений полов.
Я знаю, что ты на это скажешь, дружище. Жизнь коротка и порой жестока. Ты не всегда будешь молодым, и одна из лучших вещей на свете — возможность насладиться любовью с твоей Мари Хули. Ее глаза, губы, ее тело дарят тебе покой и облегчение, боль и надежду, возможность на время позабыть об одиночестве и страхе перед этим холодным миром. И, что скрывать, твоя природа требует этого, да и ее тоже. И даже если ты смиришься с неизбежным и удовлетворишься ночными грезами о Сельме Хайек со змеей на груди, как в фильме «От заката до рассвета», даже если Мари Хули тоже довольствуется грезами, твои помешанные на сексе сверстники едва ли последуют вашему примеру. Я знаю, Пепе: речи епископов имеют мало общего с реальностью. Они не торопятся покинуть свои катакомбы, чтобы посмотреть, что творится вокруг. И все же прислушайся, друг мой. Я хочу дать тебе добрый совет, который оградит тебя от скверны и поможет спасти твою бессмертную душу.
Вот, собственно, и все, что я хотел сказать тебе, Пепе. Если ты все-таки решишь согрешить, не забудь захватить в ад упаковку презервативов.
ВЛАСТЕЛИН СУДЬБЫ
Я вспомнил о нем несколько лет назад, когда по радио звучала старая «Баллада о Толито», одна из лучших песен Хоакина Сабины: «Умереть — это значит сойти с тропы». Мне кажется, эти слова сказаны о человеке, которого я повстречал много лет назад. Не думаю, что его и вправду звали Толито. Его имени я так и не узнал. В середине восьмидесятых я часто видел этого человека в мадридской электричке. Он входил в поезд между семью и девятью утра, когда люди, предпочитавшие не стоять полтора часа в пробке, а спокойно почитать в пути, ехали на работу. Это был старик лет семидесяти, седой, как лунь. В руках он держал большой потрепанный портфель, полный вещей поистине волшебных. Каждое утро на моих глазах совершался один и тот же ритуал. Войдя в вагон, старик угощал пассажиров карамельками — просто так, бесплатно. Потом, откашлявшись, произносил серьезно, даже торжественно: «Дамы и господа! Начинается розыгрыш нашей лотереи! Всего за двадцать пять песет любой из вас может выиграть небывалый приз». Закончив свою речь, старик раздавал нам карты из дешевой миниатюрной колоды. Затем он так же вежливо призывал нас быть внимательными, доставал из портфеля другую колоду, побольше, и просил кого-нибудь выбрать карту. Обнаружив победителя, старик вручал ему приз: резинового быка, томик стихов, перочинный ножик, пакетик карамели или табака «Фариас». Потом благодарил всех, учтиво прощался и покидал вагон, чтобы пересесть на другой поезд.
Пассажиры привыкли к старику. Каким бесчувственным и грубым чурбаном надо было уродиться, чтобы пожадничать пять дуро, когда он протягивал тебе карту из своей колоды. Мне старик очень нравился. Возможно, потому, что у него было необыкновенно доброе лицо и он всегда улыбался детишкам, угощая их карамельками. А может быть, мне просто нравились его тесноватый пиджак и поношенные брюки. Или этот портфель, который он прижимал к груди, как бесценное сокровище. Старик всегда был опрятен, чисто выбрит, и, когда объявлял о начале розыгрыша, его голос свидетельствовал об истинном благородстве и безупречных манерах. Но особенно трогательными были его печальные глаза. Полные скорби — их старик спешил отвести, встретив твой взгляд, словно боясь прочесть в нем насмешку или злобу. Один кондуктор рассказал мне, что он живет так уже много лет — на пять дуро за одну карту. А до этого зарабатывал на жизнь, путешествуя по Испании, от ярмарки к ярмарке.
Когда старик входил в вагон, я прекращал читать и наблюдал за ним. Нетрудно было представить, какой Испании принадлежал этот человек, из какой эпохи он один дошел до наших дней. Годы в пути, вокзалы и ярмарки, автобусы и поезда, дороги, размокшие от дождя осенью и обледенелые зимой, горячие и пыльные летом. Кофе и коньяк, иногда сигара в придорожном баре. Одиночество. Единственная ценность — потертый кожаный портфель. Грязные гостиницы, шоссе, деревенские базары, где так трудно найти уголок, чтобы получить свою скромную прибыль и не попасться полиции. И вечная мечта об удаче. Всего двадцать пять песет, дамы и господа. Спасибо, сеньора. Каким притягательным оказался бубновый туз.
