Дмитрий Быков - Карманный оракул (сборник)
Я понимаю, как приятно отдельным моим друзьям посещать эту прекрасную страну, наслаждаться ее гостеприимством и упиваться описаниями застолий, бань, театров, многоголосий и фуникулеров. Мне понятен пафос Виктора Шендеровича, возражающего Михаилу Леонтьеву: Михаил Леонтьев иной раз такого завернет, что и в Кремле не обрадуются. Там тоже Крылова читали и помнят, кто опаснее врага. Но все это, к сожалению, не повод для апологии Грузии: речь не о нынешнем ее руководстве – в конце концов, это самое руководство ведь плоть от плоти своего народа, – а о настоящей национальной трагедии. Она обязательно происходит с народами, которые вместо развития, интеллектуального и социального, эксплуатируют один и тот же набор национальных мифов. А содержания в них давно никакого нет – все под ними сгнило, износилось, провалилось в никуда. Есть культ застолья и гедонизма, свободолюбия и широты – а под ним бездна: последние десять лет грузинской истории были годами неуклонной и неостановимой деградации, и все это на фоне все возрастающего национального самомнения. «Революции роз» вообще очень способствуют самоуважению, как и любое опьянение, но рано или поздно должно наступить похмелье. Грузинский народ уже выбрал однажды Звиада Гамсахурдиа, и это был плохой выбор. Потом метнулся к Эдуарду Шеварднадзе, и это опять был плохой выбор, потому что обратное движение всегда неплодотворно (и даже пример алиевского Азербайджана меня не слишком убеждает – будь там поменьше нефти, тбилисский сценарий осуществился бы по полной программе). После чего победил триумвират «Саакашвили – Бурджанадзе – Жвания», и это снова был плохой выбор, несмотря на здравые меры новой власти вроде упразднения государственной автоинспекции. Эта власть больна всеми болезнями своего народа: болезненной мнительностью, неблагодарностью, патологической обидчивостью, самонадеянностью, тягой к показухе. Поэтому либеральное клише насчет противопоставления доброй, маленькой, теплой и дружелюбной Грузии большому, злому и заснеженному монстру по имени Россия, мягко говоря, спекулятивно. «Мне Тифлис горбатый снится» – гениальные стихи, но что поделать, дуканами Грузия не исчерпывается.
Между прочим, о перерождении народа заговорили сами грузины – лучшие, умнейшие из них. В прозе Думбадзе, Чиладзе, Панджикидзе все уже было названо своими именами; «Листопад» и «Пастораль» Отара Иоселиани не просто так были фактически запрещены в Грузии, а «Покаяние» Тенгиза Абуладзе – снятое, отдадим должное начальству, под непосредственным патронатом Шеварднадзе – ставило мрачный диагноз не столько Варламу Аравидзе, сколько породившему и терпящему его обществу. Так что когда Виктор Астафьев опубликовал свою «Ловлю пескарей в Грузии» – горький, страшный, временами оскорбительно-грубый рассказ об эволюции грузинского характера, – обиделись в Грузии не все. Многие нашли в себе силы признать: русский писатель, сроду не принадлежавший ни к либеральному, ни к почвенному лагерю, во многом прав. И рассказ его пронизан любовью к истинной Грузии… но и болью за то, что от нее остается все меньше. В Грузии сейчас многое валят на вынужденное сожительство с русскими – между прочим, вполне добровольное с грузинской стороны, если я ничего не путаю про 1783 и 1801 годы. Никто не заподозрит меня в избыточном русофильстве, но боюсь, что русские на сегодняшний день сохранили себя полнее и лучше – по крайней мере, они не винят соседей во всех своих бедах, а что сволочей у нас порядочно – так ведь и народу побольше…
Думаю, нам уже хватит выдавать любовь к застолью за любовь к Грузии. Русской и грузинской интеллигенции настала пора разговаривать всерьез, откровенно, жестко и честно. Не скрывая собственных болячек и не отводя глаз от чужих.
Мертвый язык
Мы привыкли, что у нас есть русская классика – золотой фонд нации, вечное оправдание любых отечественных художеств. Рабство, воровство, грязь – но зато Толстой и Достоевский, Чехов и Горький; минимум цивилизации – зато культура! Сегодня выясняется, что этого золотого запаса, по сути, больше нет – по крайней мере, для большинства населения. Иногда надо проверять свои сундуки. Ибо есть шанс, что из шкатулки с драгоценным жемчугом высыплется при осмотре беловатый порошок, а вместо собольей шубы извлечешь на свет траченные молью обноски. Нечто подобное испытываю я сейчас, пролистывая школьные и абитуриентские сочинения, изучая филологическую литературу и глядя на динамику продаж в книжных магазинах.
Спросите себя, когда вы в последний раз перечитывали Льва Толстого, когда всерьез думали над историософской проблематикой «Войны и мира» или антигосударственным пафосом «Воскресения»? А второй том «Мертвых душ» открывали? А много ли помните наизусть из Пушкина, Блока, Некрасова? Школьные штампы советских времен никто толком не пересматривал, они успели устареть и заплесневеть. Посмотрите, каким бредом полны школьные сочинения: дети не знают элементарных реалий XIX века, вообще не представляют той жизни, князь Андрей для них – инопланетянин, а князь Мышкин – Женя Миронов; искусство выхолощено сериалами и уплощенными педагогическими интерпретациями; никто и не вспоминает о великих фигурах второго ряда – Гончарове, Писемском, Мамином-Сибиряке. Своего богатства мы не знаем, не чувствуем, не ценим. Причин много.
Вероятно, прав Виктор Пелевин: вишневый сад уцелел в колымских холодах, но рассыпался в прах вместе с концом советской империи. Дело ведь не в векторе этой империи, а в уровне, в планке, которую она задавала. Советский Союз был преемником России и наследовал ей – даром что вместо сословной аристократии попытался насадить рабочую или номенклатурную. Представления о добре и зле кардинально менялись в двадцатые – тридцатые, но представления о хорошей и плохой литературе были одинаковы и у красных, и у белых. Более того – даже если красные молились Марксу, представления о надличных, религиозных ценностях у них были все равно. Сегодня их нет, ибо высшей ценностью объявлена целесообразность. Что не окупается, то не выживает. Мы признаем хорошим только массово потребляемое, а пропагандируем и рекламируем только легко усвояемое. Но есть и причины более грустные, историософские – те, с которыми ничего не сделаешь: литература XIX века, пусть трижды великая, не может быть главным культурным багажом в двадцать первом столетии. Англичане чтут Диккенса (сплошь и рядом подражая ему, как Роулинг), но Филдинг для них уже не особенно актуален, а Чосера открывал едва ли сотый. Даже о Шекспире знают самые общие вещи. Русская и мировая реальность успела слишком далеко уйти от усадебной прозы, от масонских поисков Пьера и мечтаний Болконского о своем Тулоне. Литература должна работать с реальностью, и никакой Толстой, никакой Чехов не заменят нам современного внятного анализа происходящего. А происходит нечто принципиально новое: Россия совершенно не похожа на себя и как-то боится себе в этом признаться. Даже превосходная проза Трифонова читается сегодня как исторический документ, хотя в ней многое предсказано. То, о чем написана русская классика, – ушло. А никаких предпосылок для появления новой классики у нас попросту нет: вернее, она появится сама собой, ибо нет такой силы, которая способна остановить развитие литературы. Но вот заметят ли ее, пробьется ли она в толстый журнал (если уцелеет журнал) или в крупное издательство – уже вопрос. Тогда как за очередную рублевскую мелодраму я в этом смысле совершенно спокоен.
Пора признаться хотя бы самим себе: наше культурное наследие сильно побито молью. Оно убито бездарным преподаванием и социологическими схемами, убивается сейчас отсутствием квалифицированных учителей, умеющих навести мосты между школьником и классиком; оно не нужно никому, кроме абитуриентов, забывающих о нем на другой день после получения студбилета. Оно отошло в область преданий и утратило всякую актуальность – не по вине классиков, конечно, но и не только по нашей вине. Нельзя вечно предаваться разврату, перечитывать до дыр «Золотого теленка» или «Золотого осла» – и думать, что все это оправдано нетленной «Энеидой». «Энеида» написана на мертвом языке.
Впоследствии об этом заговорили многие – громче других Александр Невзоров. Правда и то, что окончательно устареть русской классике не дает реальность с ее повторами. Просто раньше эти повторы вызывали умиление, а теперь задолбали – вместе с классикой, которая их описывает.
Наши наци
Не бойтесь русского национализма. Ничего у них не получится.
То есть нормальный, цивилизованный, не ксенофобский и не погромный русский национализм рано или поздно состоится, и это будет неизбежный и прекрасный этап в развитии страны. Возможен он будет только тогда, когда этничность будет рассматриваться не как следствие рождения на определенной территории в определенное время, а как исповедание нескольких нехитрых принципов и соблюдение простейших норм. И никто в мире не будет бояться такого национализма – поскольку он будет основан не на истреблении чужого, а на формировании и утверждении своего. Но поскольку в нашей безрелигиозной стране до этого еще терпеть и терпеть, нынешний русский национализм строится по совершенно другому принципу, и в таком виде он категорически недееспособен, что показали уже и последние «русские марши».
