Николай Февр - Солнце восходит на западе
Этот перелом в настроении русского народа означал собой начало второй фазы войны, той фазы, когда войну вела уже не советская власть, а сам народ. И это обстоятельство принесло с собой чудодейственные перемены, как на полях сражений так и в советском тылу. Сводки германского верховного командования больше не сообщали, ни об окружениях, ни о взятых в плен красноармейцах, а в советском тылу полуголодные люди — старики, женщины и дети — работали до изнеможения, заново создавая оборонную мощь страны.
Русский народ, во второй фазе войны, сам взял в свои руки дело борьбы с иноземным нашествием. В этом периоде он не нуждался более, ни в руководстве большевистской партии, ни в навязанных ею бездарных маршалах, ни в политруках ни в заградительных отрядах. В этой фазе войны военные вожди армии вышли не из рядов партийных фаворитов, а из толщи русского народа. Армия выделила из своих рядов десятки блестящих высших начальников, тысячи толковых командиров и сотни тысяч незаметных рядовых героев.
Теперь армия шла вперед не потому, что ей стреляли в спину заградительные отряды а потому, что она хотела идти вперед. И шла она теперь не для того, чтобы сдаваться в плен, а для того, чтобы победить. Она шла теперь руководимая не коммунистической партией, а чувством своего патриотического долга и национальной чести. С этим она шла вперед, с этим она дошла до Берлина.
В первой фазе войны большевистская партия хотела вести на буксире народ к победе. Из этого ничего не вышло. Буксир оторвался и сам тягач чуть не свалился в пропасть. Во второй фазе войны впереди идет русский народ и поневоле тащит за собою на буксире большевистскую партию. Это последнее обстоятельство явилось в ходе этой войны величайшим счастьем для коммунистической партии и ни с чем не сравнимой трагедией русского народа.
Коренной перелом в настроениях русского народа прекрасно учли кремлевские диктаторы. Они поняли, что этот перелом означает не только выигрыш войны, но и дальнейшую возможность удержаться у власти. Они знали, что теперь все заботы внутреннего порядка отошли для русского народа на задний план и все внимание его отвлечено на борьбу с внешним врагом. Они ясно отдавали себе отчет в том, что теперь борьба эта закончится победой и, что единственной их заботой должно быть стремление во что бы то ни стало примазаться к будущей победе русского народа, для того, чтобы в свое время с этой победы получить свой ростовщический процент. А для этого надо было, во всем идти навстречу желаниям народа, подогревать его патриотические чувства, попытаться убедить его еще раз, что партия и народ неотделимы друг от друга и прежде всего попробовать засыпать, хотя бы временно, ту духовную пропасть, которая всегда отделяла русский народ от коммунистической партии.
Именно, поэтому во втором периоде войны, большевистская партия сорок лет боровшаяся против национализма, резко поворачивает рулевое колесо и вводит советский корабль в воды исторического русского национального патриотизма.
Этот неожиданный поворот в истории большевистской партии и советского государства получил от советских граждан название: — "Национальный НЭП".
* * *В течение этой войны, особенно в ее второй половине, многие советские граждане часто уделяли несколько минут в день довольно странному, но весьма любопытному занятию. А именно: — узнав из свежего номера "Правды" или "Известий" об учреждении, скажем, ордена Александра Невского, они доставали соответствующий том "Советской энциклопедии" или какой-либо другой подходящий справочник и не без удивления и ехидства вычитывали там, что… "Александр Невский был хитрый и лживый феодальный князь, притеснявший русское крестьянство, угождавший духовенству и игравший на руку зарождавшемуся в то время феодальному капитализму…" Удовлетворенно посмеявшись про себя, любознательный советский гражданин откладывал справочник и погружался в обычный трудовой день.
Однако, очень скоро ему снова надо было браться за справочник: из нового номера московской газеты он узнавал, вдруг, о введении в красной армии — золотых погон! И хотя в его ушах еще явственно звучали вся та злоба и презрение, которое годами партийные агитаторы вкладывали в ругательное слово — "золотопогонника, тем не менее он разыскивал нужное место в справочнике и оттуда узнавал, что "золотые погоны, существовавшие в русской царской армии, служили для укрепления классовой розни и создавали оскорбительное неравенство между командным составом, состоявшим из представителей привилегированного класса и нижними чинами, набиравшимися среди рабочих и крестьян…"
Подивившись такому определению столь неожиданно воскресших золотых погон, гражданин успокаивался, но опять не надолго. Уже через несколько дней столичный номер газеты повергал его в крайнее смятение сообщением об открытии церквей для молящихся, выборах московского патриарха и о молебнах о даровании победы "христолюбивому воинству нашему", в присутствии членов Политбюро ВКП(б) еще так недавно открывавших очередные съезды Союза безбожников. На этот раз любознательному гражданину не надо было даже заглядывать в нужный справочник. Он слишком хорошо и твердо помнил еще большевистские истины о том, что "Бога выдумали попы" и, что "религия — опиум для народа".
С тем большим интересом читал он в официальном органе ЦК ВКП(б) послание свежеиспечённого московского патриарха к Сталину, в котором глава православной церкви призывал Божье благословение на голову главы не признающей Бога коммунистической партии. Правда, в этом послании редакция партийного официоза набирала слово "бог" с маленькой буквы, а обращение к Сталину на "Вы" — с большой. Кроме того, распоряжение "открыть церкви для молящихся" было строго говоря, пустым звуком, ибо в огромном большинстве российских городов и сел уже давно не было ни одной церкви. Но это не смущало любознательного гражданина. Его интересовал, главным образом факт, а не его последствия.
А факты с поразительной быстротой громоздились один на другой. Появились ордена, носящие имена воскресших из небытия: Суворова, Кутузова, адмиралов Нахимова и Ушакова, восставали из пыли давно оплеванные и освистанные слова, "родина, священный долг, честь, мораль", откапывались из архивов и пускались в оборот "великие исторические примеры", "славные традиции", "заветы нашей старины" и во всем этом бурно и буйно вставало во весь рост былое величие великой страны и под его незримым напором трещали и расползались по швам, шитые гнилыми нитками, и "марксистская идеология", и "дело Ленина-Сталина", и тошнотворная духовная похабщина, именуемая "диалектическим материализмом". Трещала и расползалась по швам, — ибо воскресение слов, образов и понятий русской национальной старины, автоматически вытесняло из жизни своих марксистских антиподов: — официально закрылся "Коминтерн", в один день был ликвидирован лелеемый десятилетиями "Союз безбожников", перестал быть государственным гимном знаменитый "Интернационал", ушли в партийное подполье десятки и сотни привычных большевистских лозунгов и словечек. Даже пресловутое выражение — "партия и правительство" — претерпело коренное изменение и на страницах советских газет запестрели умилительные по своей скромности обозначения вроде: "народ и партия", "народ и правительство" и даже совсем трогательное — "армия и народ".
В чем дело? Что случилось? Переоценка ценностей? Конец марксизма?
Ничего подобного… Случилось очень простое и даже не новое.
Когда в начале советского режима его дальнейшему существованию грозила все разраставшаяся хозяйственная разруха, — большевистская партия объявила — "новую экономическую политику", известную под названием — "НЭПа".
Когда, двадцать лет спустя, существование советского режима было поставлено под вопрос условиями внешней войны, большевистская партия объявила — "новую национальную политику".
Не спроста последняя получила от советских граждан название — "национального НЭПа". Тождественность этих двух мошеннических маневров большевистской партии сразу же бросается и глаза. Оба они были произведены не во имя народных интересов, а исключительно ради спасения собственной большевистской шкуры. В обоих случаях они явились полной неожиданностью для советских граждан. И, наконец, оба они в корне противоречат основным положениям марксизма и догматам большевистской веры.
Однако, если оба эти шулерских маневра являются внешне тождественными, то в их внутренней сущности покоится огромная и не поддающаяся никакому сравнению разница.
Осуществление первого маневра — введение новой экономической политики — легко оправдывалось советской властью хозяйственной разрухой страны, вызванной первой мировой войной, революцией и войной гражданской. Кроме того, это отступление от партийной программы, было произведено в первые годы существования советской власти и, таким образом, легко находило свое оправдание, и в неопытности партийных кадров, и в неподготовленности масс.
