Алексей Бердников - Жидков, или о смысле дивных роз, киселе и переживаниях одной человеческой души
Не названных, но видимых на глаз.
И время вовсе умерло на глаз,
Не посвященный в тайну резолюций,
Печально циркулирующих в куцей
И миробъемлющей фсеградоф-плас.
Сто раз пред стен его являлся Красс
С ордой, но стен нигде не обнаружив,
Стал просто швабский немец Гюнтер Грасс,
Плетущий кипенье словесных кружев,
Да, да и самый лет форштевень стружев
Навис там, зацепившись, без прикрас.
Навис там, зацепившись без прикрас,
Обломок струга неизвестных ратей,
Тимархией стал строй аристократий,
И олигархией запахло раз.
Но вскоре олигархия сто раз
Сменилась видимостью демократий
Под яростным напором нищих братий,
Наведших на имущество острас.
Сатрапы неугодных батогили,
И сам народ, зализывая ран,
Избрал совет из двух иль ста тиран,
Задачей коих и было, чтоб згили
В дыму нирван, а может быть -- и пран,
В обставленной, но все-таки -- могиле.
В обставленной, но все-таки -- могиле
Живут и подданные. Смысл казарм
Везде. Повсюду мрещится жандарм.
Хоть внутренние с внешними -- все сгили.
Для земледельцев сделаны бунгили,
Где есть тонарм и сборник сельских карм.
То высшая суть общества -- вакарм
Самодовлеющей разумной гили.
Поэты изгнаны, ведь их язык
Был органом мятущегося духа,
А дух по сути дела подъязык.
Везде, где он, -- чума иль голодуха.
Итак, поэтов нет теперь и духа,
И сам собою держится язык.
И сам собою держится язык,
Нетленный, светлый, вечный, орудийный,
Внеэлегический, атрагедийный,
Гузном отполированный язык.
Род женщин, как известно, злоязык,
Но не в республике экстрарядийной, -
Здесь тоже разум, он всепобедийный,
Сказал себя без эк их и без ик.
Тут женщины приравнены повсюду
К мужчине, к немощнейшему из них,
В зарплате, в битве, даже в этих их
Немужских немощах, что, как простуд,
Легко излечивает лекарь их,
И ни одна не говорит -- не буду.
И ни одна не говорит, не буду
Обобществленной бабою когорт,
Или: рожу, не лягу на аборт,
Или: с моим дитем я, баба, буду.
Напротив, слышится повсюду, буду -
Как все! -- И женщины здесь высший сорт,
Их талии -- как горлышки реторт,
Щенки их общие, в том сукой буду.
Как только плод из чрева в мир изник,
Она уже, не мать, пускай не дева,
Готова вновь круговоротом чрева
Приветствовать, с упряжкою квадриг,
Возницу, воина, -- оглобли древо
Омыв в себе, как яростный родник.
Омыв в себе, как яростный родник,
Всю боль веков, все нищенство, все блядство,
Вакарм свободы, равенства и братства -
Единый в мире чистоты родник.
В нем дух кровей наследственных поник,
Суровый смысл сменил в нем верхоглядство,
Пожалуй, нет в нем даже святотатства -
Из-за отсутствия мощей и книг.
Но уровень наук в нем равен чуду,
Особенно наук не наобум,
Что строжат тело, возвышают ум
И гонят прочь измыслия причуду
И весь паноптикум высоких дум,
Которых порознь разносить забуду.
Итак, я порознь разносить забуду
Все то, чему разнос и не к лицу, -
Ведь время движется там по кольцу,
Где не стареют, ни к добру, ни к худу.
Беда здесь только скрюченному уду
Иль в чем неполноценному мальцу,
Дурную весть принесшему гонцу,
Хоть подступу в тот град нет ниоткуду.
Тот град стоит -- не мал и не велик,
И в почве града две дыры, и в небе, -
Для сообщенья с теми, кто в Эребе
И кто в Элизиуме католик.
И вечный круг как бы осмерки в небе
Являет нам любой ушедший лик.
Являет нам любой ушедший лик,
Как нотный стан, один значок из хора,
Который, словно мощная подпора,
Возник из почвы и в ту твердь пролик.
Но можно вслушиваться до колик,
Как дышит та пространственная пора,
И все ж, отъехав раз от светофора, -
Потом вовек не отыскать клик-клик.
УОАЭИ в нем подобны гуду,
Не расчленимому на пять иль шесть
Известных звуков. -- Так, Сократ, и есть.
-- Хотя и тех шести я не избуду,
Когда и трех мне хватит чтобы есть...
-- Ты постоянен в этом не избуду.
***
Нейдет сколь масла бы в нее ни лили
Имянограды в городе у нас
Оплакивая ны убо се час
Ему же втуне нас и поручили
Тукан он с клювом стало быть и в силе
Все утки бабы так у них есть глаз
О чем и мыслить вслух и без прикрас
Вот тут-с в мозгу в сей сводчат0й могиле
Конечно свист и есть тот надъязык
Ну и пускай их суд а я не буду
И он неудовольствия родник
И обрели тебя я не забуду
С тебя покамест не подписан лик
То вовлечен то поглощен избуду
ХI. Аристофан
То вовлечен, то поглощен. Избуду?
Из целокупности? Из клик? Из толп?
Из массы, схватывающейся в столп,
Едва погружена в кровищу руду?
Из суесофии? Из лжи? Из гнуду?
Из риторических посылов во лб?
От их гомункулюсов в толщах колб,
От проникающего в душу юду?
Согласно же, отнюдь не вопреки
Нам тварный социум определили -
Не чтоб решать совместно пустяки.
Но суеты машину одолили
И с шестерней повыели коньки -
Нейдет, сколь масла бы в нее ни лили!
Нейдет, сколь масла бы в нее ни лили,
Моя машина времени, мой стан -
Кровавых гарпий легкий караван,
От коего все лебеди свалили.
Прийди скорей из облачной перили,
Мой соглядатай, мой Аристофан,
Лихой добряк, божественный профан,
Чтоб немощных два духом воспарили!
Не обинуясь и не хоронясь,
Меня снедает ныне ностальгия.
Ну где твоя Нефелококсигия -
Кукушкинград Заоблачный, та ясь,
Что, не таясь, затмила все другие
Имянограды в городе у нас?
Имянограды в городе у нас -
Алкивиадоград, Платоновполис
Да Критийбург -- вот то, за что боролись,
Пелопоннес, но тоже и Канзас.
За маршевою флейтой слышен джаз,
Сполохами в лицо нам дышит полюс,
Благополучие наш глас и солюс
Да подведенье тезисов и баз.
А ты паришь безбазисно, лучась
В каких пространствах, с криком Алкионы?
В какие дни кромешны, в веки оны?
Каким там Неевклидом заручась?
Замыслясь, сокрушаясь паки о ны,
Оплакивая ны, убо се час.
-- Оплакивая ны, убо се час,
Сократ, уйти в воздушные дедалы,
Покуда шастают надоедалы
И омрачалы шарят взглядом нас.
Я сосчитать попробовал их раз -
Ну всех, кому стихия их скандалы -
Майоры, тещи, тщи заимодалы,
Девицы детны и... теперь я пас.
Меня мои подсчеты огорчили,
Хоть в математике и не Дирак:
Из мировых не вылезаем драк,
И как бы ни вертелись, ни ловчили, -
Коли не косит Смерть, косит Дурак, -
Ему же втуне нас и поручили.
-- Ему же втуне нас и поручили!
-- Ты Алкиону помянул, Сократ.
А... хочешь посетить Кукушкинград -
В рыданиях заоблачной скворчили?
-- Скажи, а климат там не то, что в Чили? -
-- Нет, не такой, ты ездке будешь рад...
Да и республике мой черт не брат,
Хотя б нарочно кодексы сличили.
Во-первых, всяк клейменый? а не раб -
Имеет право, чтоб его носили
Два-три крыла, веснущатых хотя б.
А во-вторых, кого б ни поносили
За то, что он еврей или арап, -
Тукан он, с клювом, стало быть? и в силе. -
-- Тукан он? -- С клювом, стало быть? и в силе.
-- А как с проблемою молодняка?
-- С детьми проблемы никакой пока:
Чуть оперился -- брысь! -- все в этом стиле.
-- А тех, кто ростит, с тем, кого растили,
Как отношенья? -- Все наверняка.
Кричат, заклевывая старика:
Папаша, защищайся, если в жиле! -
Зато наук нет никаких -- на глаз.
Все замки в небе, на земле ни стройки.
-- Все в воздухе? -- На, выбей зуб! На глаз!
-- Да кто же строит? -- Пеликаны, сойки,
Гагары... между рыбки и попойки...
Все утки, бабы, так у них есть глаз. -
-- Все утки -- бабы, так у них есть глаз?
-- Конечно, но крикливые особы.
Чуть что кричат. -- Прорабы -- долбоебы?
-- Прораб воронам счет ведет у нас.
-- А как искусства? -- Есть Пикасс. Бекасс.
Есть Жук да Грач -- играть на скрипках чтобы.
Вообще? дневной в искусстве больше злобы,
Но есть и для души -- помимо касс.
-- Со всем согласен. Ну, а как же вас
Между землей и твердью терпят боги -
Ведь воскуренья ныне к ним небоги?
-- Ну да, мы весь выкушиваем газ
И сами голоданья на пороге,
О чем и мыслим вслух и без прикрас.
О чем и мыслить вслух и без прикрас,
Как не о будущем? Оно прекрасно,
Его мы приближаем ненапрасно,
И, видимо, придет однажды раз.
-- Там, в вышине, с подвешенных террас,
Грядущее вам, в самом деле, ясно.
Но прошлое? -- И это нам подвластно.
Танцует-с. Прошлое что за гора-с.
До птеродактилей и прочей гили
Жил жаворонок-с, даже до амеб
И до Земли. Родители погили.
Что делать? Нет земли. Где деть нам гроб?
Так он отца, скажите, где погреб?
