Автор неизвестен - Медицина - Жизнь ничего не значит за зеленой стеной: записки врача
— Что же ты намерен предпринять?
— Ничего, только ждать и наблюдать.
— Я заметила, ты посылал письма Джейн в «Нью-Йорк Репорт».
— Да, мы общаемся, ее интересует медицинская тема, хочет узнать побольше о госпиталях Нью-Йорка — вот я ей и помогаю. Она кое-что знает про Сорки и Манцура, но до тех пор, пока ОНПМД не соберется, она не имеет права писать об этом. Ты знаешь, что такое журналисты, они задают множество вопросов. Посмотрим…
* * *У меня была экстренная консультация в семь двадцать утра, на сестринском посту полно врачей, спешащих на утренние обходы. Многие начали свой трудовой день еще в половину шестого, торопясь из одного госпиталя в другой. Беглый взгляд на больного, пожелание доброго утра, взгляд в историю болезни — пациента обследовать некогда, этим займется резидент. И самое главное — ежедневный дневник. Страховая компания именно это считает первостепенным делом в лечении больного. Не записал — не заработал. Я насмотрелся на находящихся в состоянии постоянного стресса врачей, истерически строчащих страницу за страницей никогда и никем не читаемых историй болезней. Да если кто и взялся бы читать, вряд ли расшифровал бы их каракули. И это современная медицина!
Группа студентов-медиков крутится вокруг поста.
— Как дела, ребята? Не волнуйтесь, все будет нормально!
В ответ слабая улыбка. Не стоит осуждать их за разочарование. Я сделал краткую запись в истории болезни больного. Его «острый» живот вызван увеличенной печенью, он нуждается в диуретиках, а не в операции.
Без пяти восемь я помчался в зал на М&М конференцию. Когда я вошел, заметил, что Махмуд Сорки восседает во втором ряду, позади него сидит нейрохирург Расмуссен, слева — отставной генерал, справа — доктор Лангетти.
По повестке М&М его случай будет третьим, то есть минут через тридцать. «Вздумала старуха помереть сразу же после операции, — возможно, так думает сейчас Сорки. — Ну и что? Она же болела». Его просил оперировать Сусман, он бы отказался, да было слишком поздно. Сорки огляделся вокруг, он не заметил меня, решил, что я не присутствую. Мне показалось, что он вздохнул с облегчением. Ховард зачем-то сказал Сорки, что дружба между Вайнстоуном и мной угасла и я ищу другое место работы.
Собрание началось, председательствовал Бахус. Он слишком быстро пробежался по первому случаю, похоже, он и дальше не собирался вдаваться в детали. Вайнстоун еще не прибыл, возможно, чтобы избежать прямой конфронтации. Сорки подмигнул Расмуссену. «Аллах Акбар», — наверное, твердит он сам себе. «Господь всемогущ». Последние события вновь пробудили в нем любовь к Аллаху. В прошедшую пятницу, говорят, впервые за двадцать пять лет он посетил мечеть. «Аллах поразит этих неверных…» С помощью Аллаха он победит ОНПМД и меня. Из сотен верующих, молившихся в мечети в прошлую пятницу, он был, без сомнения, одним-единственным, кого дома ждала бутылка водки. Аллах принимает всех своих детей.
Я не знаю, что заставило меня сесть прямо позади Сорки. Он наконец заметил меня и, похоже, маскировал нервозность — шутил и смеялся вместе с Расмуссеном. «Что он здесь делает? — вероятно, думает он. — Он же никогда не сидит сзади. Что он задумал?» Я знал, что ему невыносимо чувствовать меня за своей спиной.
Наконец появился Вайнстоун.
Случай Сорки был типичным. Джим Адамс, резидент четвертого года, зачитал все по бумаге:
— Миссис С, восемьдесят один год, поступила с декомпенсированным диабетом, тяжелой сердечно-легочной недостаточностью и аритмией. При поступлении больная была в сопоре.
«Пациентка Сусмана была прикована к постели, умирающая», — прошептал мне в ухо младший резидент.
— На четырнадцатый день госпитализации, — продолжал Адамс монотонным голосом, — в связи с неспособностью пациентки самостоятельно принимать пищу гастроэнтерологической службой ей было назначено наложение чрескожной гастростомы для питания. Процедура была прекращена через семь минут после ее начала из-за семидесятипятипроцентной десатурации и аритмии.
Адамс сделал паузу, так как ждал от Бахуса главного вопроса. Поскольку вопроса не последовало, он продолжил:
— Потребовалась подготовка к открытой гастростомии. Четыре последующих дня пациентке проводилась общая, легочная и сердечная предоперационная подготовка.
— Какая анестезия была применена? — спросил Бахус.
— Эпидуральная. Открытая гастростомия была выполнена без трудностей. Больная была переведена в послеоперационную палату, а затем в общее отделение. Спустя два часа был вызван резидент в связи с отсутствием линий на мониторе. Больную обнаружили в состоянии асистолии и без признаков жизни.
— Каковы были показатели газов артериальной крови до операции? — спросил Бахус, не отрывая глаз от бумаг.
— Сатурация была девяносто пять процентов, рСО2 девяносто два.
Ясно, что у нее была дыхательная недостаточность, когда ее брали на такую плановую и бесполезную процедуру. Посмотрим, кто осмелится что-нибудь сказать.
Мертвая тишина. Бахус оглядел зал.
— Доктор Вайнстоун, ваши замечания? Председатель встал и прокашлялся:
— В целом я не увидел показаний к гастростомии в данном случае. Время для этого было выбрано неправильно. Гастростомия — это, скорее, срочная, а не экстренная операция. Больная была не в лучшей форме. Показатели дыхания были неудовлетворительными. В данной ситуации я бы использовал для кормления альтернативный путь, например назогастральный зонд.
— Еще комментарии? — спросил Бахус. Уверен, он не хотел, чтобы они были.
— Кто-нибудь еще? Доктор Рубинштейн? Отставной Рубинштейн не боялся никого, его слова были понятны всем:
— Зачем было так спешить, почему бы не кормить ее внутривенно или не установить назогастральный зонд для кормления? Решение оперировать было неправильным, гастростомия была не нужна, во всяком случае, данной септической больной с дыхательной недостаточностью.
— Проведение назогастрального зонда было невозможно, у нее был большой язык! — воскликнул Сорки.
Рубинштейн повысил голос:
— Ерунда, если можно провести эндоскоп, можно провести и зонд.
— Доктор Рубинштейн, почему вы не включили свой слуховой аппарат? Я же сказал вам, что зонд провести было нельзя.
Рубинштейн стоял на своем:
— Я не согласен с этим. Сорки оглядел зал.
— Вы можете принимать это или не принимать, но я говорю вам, что несчастной женщине гастростомия была необходима для введения лекарств, антибиотиков и кормления.
— Доктор Сорки, — сказал Рубинштейн, — вы могли установить мягкий маленький зонд с помощью эндоскопа, через него можно кормить и давать антибиотики.
— Три врача-резидента готовили эту больную к операции, а вы говорите нам, что она не была подготовлена. Почему на эту конференцию не пригласили гастроэнтеролога? Он бы сказал вам, что эндоскопия была бы затруднена. А где анестезиолог, давший согласие на операцию?
Все слышали гневные интонации в голосе Сорки. «Неужели он теряет контроль над собой?» Так подумали многие из присутствующих… Я прошел по проходу и поднял руку. Бахус игнорировал меня, бормоча заключительные слова. Я приблизился к Сорки на расстояние в два фута и громко сказал:
— У меня два вопроса к доктору Сорки. Первое, я хочу знать, как питалась больная в течение четырнадцати дней до операции? Я вижу, что ее питание не было пониженным. И второе, доктор Сорки, почему вы любите оперировать больных, которые уже мертвы? В зале наступила настороженная тишина.
— Доктор Зохар, повторите, пожалуйста, последний вопрос, — попросил Бахус.
— Я спросил доктора Сорки, почему он имеет привычку оперировать больных, которые уже мертвы. Мы знаем, что это не первый случай в его практике.
Сорки заорал:
— Я не собираюсь обсуждать это дальше, это была не моя больная, меня попросили сделать гастростомию, и я сделал ее. Чтобы продолжать обсуждение, необходимо присутствие здесь анестезиологов и лечащих врачей!
— Почему вы всегда обвиняете кого-то другого? — громко осведомился я. — Вы хирург, это ваша ответственность, вы не впервые делаете гастростомию умершему пациенту.
Мы стояли так близко друг к другу, что я был готов к драке. Почти пять лет назад мы впервые встретились в этой аудитории, тогда я понял, что повстречался с моим заклятым врагом, моим моральным антиподом, с моей Немезидой. Держу пари, он так же воспринял меня. Сейчас взаимное отвращение достигло предела.
Сорки указал пальцем в мою сторону, а потом покрутил им у виска:
— Он сумасшедший, абсолютно сумасшедший. Подняв обе руки, он дал знак своим друзьям и пошел к выходу.
— Почему вы никогда не вступаете в академическую дискуссию? — заорал я ему вслед. — Я задал вам вопрос, ответьте на него!