Марк Галлай - С человеком на борту
— Недаром поётся в песне, что, мол, три четверти планеты — моря и океаны, остальное — острова, — сказал позднее по этому поводу сам Титов.
Вот и получилось, что для посадки в дневное время в уже, можно сказать, освоенном для этой цели районе Среднего Поволжья приходилось выбирать: либо один-два, либо семнадцать витков.
Можно было, разумеется, в случае необходимости посадить корабль «Восток-2» и до истечения запрограммированной продолжительности полёта, но — с использованием ручного управления (доверие к которому, как помнит читатель, ещё только начинало утверждаться), да ещё к тому же в случайном районе, где не были заготовлены средства встречи и эвакуации космонавта.
Вот и получалось: лучше всего, чтобы Титов отлетал свои полные космические сутки.
К тому же это обстоятельство, насколько я помню, почти никого из участников пуска «Востока-2» особенно не тревожило. Полет Гагарина подействовал успокоительно — может быть, несколько чересчур успокоительно — едва ли не на всех.
— Теперь окончательно ясно, что человек в космосе может жить. Не так уж страшна оказалась эта невесомость, хоть вы нам тут ею все уши прожужжали, — бодро сказал в те дни один из участвовавших в пуске конструкторов.
— Так совсем уж и окончательно не страшна? — переспросил, покачав головой, стоявший рядом врач, явно почувствовавший, что ответственность за «прожужжание ушей» возлагается присутствующими на его родную медико-биологическую корпорацию.
И, как мы знаем, осторожность медиков оказалась более чем обоснованной. Адаптация в невесомости и реадаптация после возвращения на Землю стали в ряд центральных проблем освоения космоса. И первые сигналы на тему «Внимание — невесомость!» наука получила именно в полёте Германа Титова на корабле «Восток-2».
Во время первого витка вокруг Земли он чувствовал себя так же хорошо, как Гагарин. Столь же хорошо прошли и ещё несколько витков. Но дальше появились, как говорят в подобных случаях, элементы вестибулярного дискомфорта, а если попросту, по-житейски, то — головокружение и даже поташнивание. Правда, выявилось и одно обстоятельство, весьма обнадёживающее: после того как Титов в полёте отдохнул, поспал, наконец, просто немного привык (или, если хотите по-научному, адаптировался) к состоянию невесомости, проявления «космической болезни» заметно ослабились. А раз какое-то (безразлично, какое) явление способно не только усиляться, но и ослабляться, то есть, иными словами, имеет как «передний», так и «задний» ход, значит, борьба с ним небезнадёжна, на него можно влиять, им можно управлять, его можно взять в руки. Нужно только разобраться в том, какие факторы это явление подталкивают, а какие тормозят. Разобраться, чтобы по возможности заблокировать первые и всячески поощрять вторые. Словом, можно говорить о какой-то стратегии. Впрочем, это, наверное, справедливо применительно не к одной только проблеме влияния невесомости на человеческий организм…
Но тем не менее первые сигналы, свидетельствовавшие о том, что такое влияние существует, поначалу заметно обескуражили не одного из участников нашей космической программы. При этом — тоже интересная подробность — больше всего приуныли как раз те, кто ещё совсем недавно проявлял наиболее безудержный оптимизм («Не так уж страшна оказалась…»).
Вообще колебания, так сказать, средней линии наших воззрений по вопросу «человек и невесомость» — или шире: «человек в космосе» — показались мне впоследствии, когда я попытался их осмыслить, очень интересными не только в узкопрофессиональном, но и, если хотите, в общечеловеческом плане. Если попробовать изобразить эти колебания графически, получится ломаная линия с гималайской высоты пиками и океанской глубины провалами.
Сначала — до полёта Гагарина — тревоги, сомнения, опасливые прогнозы, вплоть до устрашающих предсказаний профессора Трёбста (помните: «космический ужас», «утрата способности к разумным действиям», «самоуничтожение»?..). Конечно, во власти этих тревог пребывали не все. Больше того: те, от кого дальнейший разворот дел зависел в наибольшей степени, эти люди — во главе с Королёвым и его ближайшими сотрудниками — проявляли полную уверенность в успехе предстоящего полёта. Но и они не могли (да и не считали правильным) полностью игнорировать новизну затеянного дела. Новое — это новое!
Следующий этап — после полёта Гагарина — характеризовался, если можно так выразиться, хоровым вздохом облегчения: все в порядке, беспокоиться не о чем, человек в космосе чувствует себя отлично. В общем, ура, ура и ещё раз ура!.. Но и на этом этапе существовало дальновидное меньшинство — на сей раз его представляли в основном медики и физиологи, — призывавшее к определённой осторожности в окончательных выводах и к некоторой дозировке восторгов. (Не случайна была реплика В.В. Парина на первом обсуждении итогов полёта Гагарина: «Это за полтора часа…»)
И вот следующий излом нашей воображаемой линии: во время суточного полёта выясняется, что организм человеческий все-таки небезразличен к прекращению действия гравитации, действия, на которое он прочно запрограммирован генетически. Для людей, склонных к быстрым переходам от отчаяния к восторгу и наоборот, налицо прекрасная возможность эту склонность проявить.
Не буду подробно рассказывать о каждом следующем изломе зубцов нашего воображаемого графика: и про то, как полёты Николаева и Поповича показали эффективность придуманной «антиневесомостной» методики, и про то, как уточнялись наши знания о ходе процесса адаптации человека в невесомости, и про то, как длительные, многомесячной продолжительности полёты, предпринятые в последующие годы, поставили новую (или, если хотите, показали оборотную сторону старой) проблему — реадаптации человека после долгого пребывания в невесомости. И про то, как была решена целым комплексом средств и эта проблема (сейчас космонавты даже после самого длительного, многомесячного полёта, приземлившись, уверенно выходят из корабля и через каких-нибудь несколько дней включаются в нормальный ритм «земной» жизни). Хотя, конечно, никто сегодня не возьмёт на себя смелость поручиться, что следующие полёты не вызовут к жизни каких-то новых, до поры до времени неведомых нам вопросов…
Но сейчас я говорю о другом: о том, как причудливо движется вперёд и обрастает фактами любое сколько-нибудь сложное исследование — техническое, физиологическое, социальное, словом, любое — и как ещё более причудливо «отслеживается» этот процесс в нашем сознании. Как склонны мы бываем абсолютизировать очередную, в общем-то частную, порцию добытой информации. Как сильно зависим в сооружаемых нами прогнозах от того, что называется состоянием вопроса на сегодня. И как непросто выработать в себе это драгоценное для каждого исследователя свойство — умение смотреть вперёд… История проблемы «человек и невесомость» даёт тому убедительное подтверждение.
…Но все это пришло позднее.
А пока подготовка к пуску «Востока-2» шла на космодроме своим отработанным порядком. Ракету вывезли из МИКа и установили на стартовой площадке. Провели встречу космонавта с наземной командой.
Наступил последний вечер перед стартом. Титов и Николаев, приехав из «Центральной усадьбы», остаются ночевать в домике космонавтов.
Оба космонавта — и основной, и дублёр — спокойны. Ведут себя, по крайней мере внешне, как всегда. Хотя, надо сказать, существовали как раз в это время обстоятельства, не очень-то благоприятствовавшие этому: незадолго до пуска «Востока-2» тут же неподалёку, как назло, взорвалась ракета. Другая ракета, совсем иной конструкции, чем та, на которой должен был выйти в космос корабль Титова, да и вообще не предназначенная для использования в качестве носителя. К тому же ракета экспериментальная, ещё совсем «сырая», которой, можно сказать, сам бог велел, пока её не «доведут», время от времени взрываться. Но так или иначе — взорвалась!.. Перед самым пуском «Востока-2»!.. Так что не оставалось времени даже на то, чтобы проанализировать происшествие, установить его конкретные технические причины и разложить их перед космонавтом по полочкам: вот, мол, так и так, на твоём носителе ничего подобного случиться не может. По опыту авиации знаю, что такой анализ — как вообще всякое знание, понимание, информация — действует на лётный состав успокаивающе. А тут, нате вам, едва приступили к разбору дела, а космонавту пора лететь. Да, не вовремя, очень не вовремя дёрнул черт эту ракету взорваться!.. И тем более молодцами показали себя и Титов, и Николаев: не проявляли и тени любопытства (в их положении, скажем прямо, более чем естественного) по отношению к так некстати рванувшей ракете. Будто ничего и не было.
Выйдя на стартовой площадке из автобуса и доложив по всей форме председателю Госкомиссии, Титов не стал, как это сделал в апреле Гагарин, ждать, пока каждый из небольшой группки провожающих простится с ним. Он сам быстро обежал всех и двинулся — чуть сутуловатый, но тем не менее очень спортивный по всей своей осанке — к ракете.
