Марк Галлай - С человеком на борту
Обычно, когда умирает человек, у живых возникает ощущение, что они продолжают идти вперёд, а он — умерший — остаётся во времени где-то позади. Но когда умирает такой человек как Королев, кажется, что он ушёл от нас куда-то вперёд, в историю. Пройдут десятилетия, нас, живущих сегодня, давно не будет. А он — останется. Останется в памяти человеческой, в учебниках, во многих делах, которые произрастут из содеянного им. Останется в Будущем…
Впоследствии мне не раз приходилось слышать воспоминания о Королеве и читать статьи, очерки, книги о нем. К сожалению, в некоторых из них он выступает (причём с годами все чаще и чаще) в виде этакого ангела во плоти, только что без крыльев.
Нет, он был не ангелом. Далеко не ангелом!
Он был, на мой взгляд, гораздо больше, чем ангелом: он был человеком.
Человеком со своими слабостями, сложным, трудным, колючим характером, своей негладкой, временами очень тяжело складывавшейся биографией… И с несгибаемой силой воли, фанатической одержимостью, редким талантом организатора, неисчерпаемой энергией, глубокими знаниями учёного.
Со всем тем, что сделало главного конструктора — Главным Конструктором.
Личность неповторимую и — по окончательному расчёту всех нравственных дебетов и кредитов — светлую.
Я написал несколькими строками выше, что в День космонавтики 1966 года Сергея Павловича Королева не было в большом зале его КБ.
Нет, неверно это. Он там был.
И — остался.
Глава пятая
УХОДЯТ СО СТАРТА «ВОСТОКИ»
Жара!
Изматывающая, гнетущая жара.
Под знаком этой жары проходят дни, предшествующие пуску космического корабля «Восток-2».
Днём температура на космодроме доходит до сорока — сорока двух градусов в тени. Опытные люди говорят: бывает здесь и жарче. Но мне вполне достаточно и того, что есть! Пот течёт по телу липкими горячими потёками. Старательно стучит — так топает идущая в гору лошадь — сердце. Образные слова «разжижение мозгов» кажутся абсолютно точными. С нежностью вспоминаются (неужели они могли нам не нравиться?) хозяйничавшие здесь в марте пронзительно холодные ветры.
В школе я когда-то узнал, что такое континентальный климат. У нас в Ленинграде это понятие воспринималось как достаточно абстрактное. Сейчас, тридцать с лишним лет спустя, я получаю возможность закрепить полученные когда-то знания практически. Места для абстракций, будьте спокойны, не остаётся.
Налетающий из степи ветер не освежает. Напротив, он обжигает. Это и неудивительно: ведь освежающее действие ветра основано, как известно, на том, что он уносит непосредственно омывающие тело и этим телом нагретые слои воздуха. А если воздух теплее наших законных тридцати шести с десятыми градусов, то пусть уж лучше остаётся вокруг нас тот, с которым мы успели вступить в процесс теплообмена: вновь прилетевший ему на смену будет только жарче. Нет уж, пожалуйста, лучше не надо ветра!
Единственное спасение — в помещениях, оборудованных установками кондиционирования воздуха. Теперь, когда я пишу об этом, «эйр-кондишн» на космодроме — норма. Найти помещение, не имеющее такой установки, почти так же трудно, как трудно было найти помещение с кондиционером летом шестьдесят первого года. Мне не раз в те дни оказывали гостеприимство — спасибо им! — медики. Но не будешь же сидеть у них с утра до вечера — надо и дело делать. Немного придёшь в себя, обсохнешь, глубоким вдохом наберёшь «впрок» в лёгкие побольше прохладного воздуха и снова выныриваешь в пекло.
Даже ночь не приносит полного облегчения: снижение температуры на каких-нибудь восемь—десять градусов мало что меняет. По примеру соседа по гостиничной комнате — врача и физиолога В.И. Яздовского — сую простыню под кран, из которого лениво сочится бурая тёплая водичка, заворачиваюсь в мокрую простыню и засыпаю. Правда, ненадолго — пока простыня не высохнет, что происходит очень скоро и требует повторения всей операции. И так пять-шесть раз за короткую — на космодроме они не бывают длинными — ночь.
Жара!..
…Но жара жарой, а работа на космодроме идёт, как всегда, полным ходом. График подготовки ракеты и корабля — как футбольный матч — никаких поправок на погоду не признает. Один за другим проходят комплексы проверок, «закрываются» очередные (из многих сотен) пункты программы, возникают и ликвидируются обязательные — как же без них! — «бобики» и «бобы»…
«Командует парадом» ведущий инженер Евгений Александрович Фролов. На пуске Гагарина он был заместителем у Ивановского, теперь же принял бразды правления. Принял надолго — оставался в той же ответственной роли в целом ряде последующих пусков космических кораблей.
Мне, наблюдающему эту великолепную — хочется сказать: концертную — работу в четвёртый раз, она уже начинает казаться привычной. Насколько же она, наверное, привычно въелась в стереотипы сознания всех её исполнителей — инженеров и техников, в который уж раз делающих своё дело сначала в МИКе, а потом на стартовой площадке!
Впрочем, отнюдь не доказано, что это так. Позиция исполнителя и позиция наблюдателя, пусть сколь угодно близкого и активно заинтересованного, — вещи очень разные. Вот, например, полёты на рейсовых самолётах кажутся пассажирам неотличимо похожими один на другой. А из тысяч полётов, которые я выполнил сам, с ручкой управления или штурвалом в руках, не было ни одного такого, чтобы не принёс что-то своё, особенное, неповторимо новое… Так, скорее всего, и работники космодрома. Если бы каждая очередная ракета с космическим кораблём фотографически точно повторяла предыдущую, зачем понадобилось бы людям тратить всякий раз столько нервных клеток и сил души на их подготовку к полёту? А они — тратят. Невооружённым глазом видно: тратят!
…Снова торжественное заседание Государственной комиссии — официальное назначение космонавтов. На утверждение комиссии предлагается Титов, а в роли дублёра, в которой без малого четыре месяца назад выступал сегодняшний виновник торжества, теперь пребывает Андриян Николаев. И он тоже — как в своё время и Титов — держится в этой психологически непростой роли очень достойно. Мне показалось даже, что это даётся ему легче. Оно, впрочем, так и должно быть. Во-первых, явно намечается традиция: сегодня дублёр — завтра космонавт. А во-вторых, по своему спокойному характеру Андриян вообще не очень-то склонен к чрезмерно острым переживаниям: приказано быть дублёром, значит, нужно быть дублёром — чего же тут ещё рассусоливать!..
Заседание проходило торжественно, хотя чуть-чуть не в такой степени, как то первое, когда утверждали Гагарина. Во всяком случае, ни карандашей, ни каких-либо других предметов, подходящих в качестве сувениров, насколько я заметил, никто со стола уже не похищал. Правда, наблюдался и некоторый прогресс, зримым проявлением которого были предложенные участникам заседания фрукты и прохладительные напитки. Общественность космодрома достойным образом оценила это нововведение, высказав даже несколько заслуживающих внимания предложений по дальнейшему расширению ассортимента яств — как твёрдых, так и особенно жидких, — которые могли бы ещё больше украсить стол Госкомиссии.
Но в тот день особым спросом пользовались все-таки прохладительные напитки, так как совместное действие мощных ламп киноосветительной аппаратуры на фоне и без того сорокаградусной жары плюс естественная теплоотдача нескольких десятков набившихся в небольшой зал людей — все это быстро привело к тому, что дышать в помещении стало совершенно нечем.
Титову предстояло существенно продвинуться вперёд: совершить не один, как сделал Гагарин, а сразу целых семнадцать витков вокруг Земли, пробыв в космосе полные сутки (точнее: двадцать пять часов восемнадцать минут).
Ни один из последующих полётов человека в космос не давал такого резкого относительного прироста времени пребывания в полёте, то есть не превышал продолжительности предыдущего во столько раз.
В связи с этим многие интересовавшиеся космическими исследованиями люди (а кто тогда ими не интересовался?) спрашивали:
— А для чего понадобился такой решительный шаг вперёд? Почему увеличили время пребывания человека в космосе сразу в семнадцать раз, а не, скажем, в три, четыре, шесть раз?
Чтобы ответить на этот вопрос, нужно было вспомнить, что, пока космический корабль вертится, как небесное тело, по своей практически постоянной (точнее: медленно меняющейся) орбите, земной шар проворачивается под ним вокруг своей оси. И на каждом следующем витке подставляет под траекторию движения корабля все новые и новые районы земной поверхности, из которых далеко не все находятся на территории Советского Союза, а главное, далеко не все вообще сколько-нибудь пригодны для посадки космического корабля и последующей эвакуации космонавта. Моря, океаны, горные массивы, джунгли, пустыни — все это в качестве посадочной площадки подходит мало.
