Анна Гейфман - Революционный террор в России, 1894— 1917
Поскольку партийные лидеры создали культ динамита и револьвера и окружили террориста героическим ореолом, убийство и эшафот приобрели очарование и притягательную силу для молодых людей(147, 148). Этот феномен также объясняется известной склонностью молодых людей, особенно подростков, подпадать под влияние коллективной психологии окружающей среды. Так как лишь немногие граждане империи остались в стороне от беспрецедентной эскалации насилия, желание подростков участвовать в событиях, в которые были так или иначе вовлечены окружавшие их взрослые, казалось вполне естественным(149). Предсказание одного современника в 1904 году оказалось пророческим: «Мне кажется, скоро дети будут играть в революцию… Гимназистки, которые не имели никакого понятия об этом, теперь так или иначе причастны к ней»(150). И действительно, дети начали играть в террористов. Был, например, такой случай: они подложили под дверь квартиры офицера полиции бомбу, сделанную из выкрашенного в черный цвет арбуза, начиненного мусором(151).
Массовая психология сильно влияла и на подростков, не принимавших активного участия в политической жизни страны. Иногда это приводило к трагическим результатам. В Екатеринославе весной 1906 года шестнадцатилетний Лейбиш Рапопорт, возмущенный грубым обращением своей матери с его подружкой, убежал из дома, прихватив часть родительских денег, и собирался покончить жизни самоубийством, но раздумал и написал письмо: «Мамаша! Вы мучаете своими идиотскими расспросами и допросами бедную, ни в чем не повинную девушку Любу… Знайте, что ваши провокаторские поступки… вам не помогут… Имейте в виду, что теперь я состою членом боевой организации революционеров-террористов и должен по поручению комитета отправиться… с целью террористических актов в другие города России. Но я не пожалею остаться здесь и с удовольствием пустить такой птице, как вы, пулю в лоб. Я донесу о вас на собрании комитета и вполне уверен, что мои товарищи не пожалеют пуль для вашего убийства».
В 1909 году его арестовали, и он, желая доказать вину матери в его смерти, взял на себя ответственность за убийство генерал-губернатора Желтоновского и ожидал, что через два-три дня его казнят. Вместо этого мальчик провел много месяцев под следствием, прошел серьезное психиатрическое обследование, после чего военный трибунал приговорил его к 12 годам тюрьмы. Он был освобожден в 1912 году благодаря неустанным хлопотам его матери, доказавшей его невиновность, и общественной кампании в его защиту(152).
В Киеве произошел еще более трагический случай. Шестнадцатилетний школьник внимательно следил за газетной кампанией в защиту эсерки Марии Спиридоновой, арестованной за убийство тамбовского чиновника Гаврилы Луженовского, которого революционеры обвинили в жестоком обращении с крестьянами. Мальчик был глубоко тронут живыми, часто даже натуралистическими описаниями страданий девятнадцатилетней террористки и решил, что он «безумно, бесконечно любит» ее. Когда ее приговорили к тюремному заключению, он утопился, не представляя себе жизни без надежды ее увидеть. В предсмертной записке, адресованной его лучшему другу, он написал: «Я молился на ее портрет, дышал ею всегда и думал, что, когда они помилуют ее, я упаду к ее ногам и все ей скажу. Но помилования нет и, вероятно, никогда не будет для моей дорогой Марии, которая умирает в пугачевской башне и не доживет до конца срока. Поэтому я покидаю этот мир раньше ее и иду туда, где нет пугачевской башни, — и там я ее скоро увижу»(153).
При изучении причин участия несовершеннолетних в экстремистской деятельности нужно принимать во внимание и естественное для этого возраста стремление определить себя как личность, не похожую на других, со своими собственными ценностями и мировоззрением. Этот процесс обычно включает в себя принятие чужой системы ценностей. В 1905 году атмосфера хаоса и нестабильности как в политике, так и в других областях человеческой жизни благоприятствовала бунтарству подростков: традиционные ценности подвергались переоценке и их легко можно было заменить радикальными идеями, распространенными среди взрослых. Стремление подростков найти себе место в быстро меняющемся мире путем участия в революции усиливалось прославлением в левой прессе наиболее крайних форм борьбы, таких, как террор и экспроприации. Романтизированный образ героического борца за свободу, представляемый в этих газетах, особенно нравился молодежи. Поскольку многие несовершеннолетние мечтали быть героями и при этом были склонны к безрассудности и авантюризму, их готовность к участию в наиболее рискованных экстремистских акциях вполне понятна. Как позднее признавал один бывший радикал, в своей юности состоявший в боевой дружине ПСР, «боевиком я стал просто, но еще проще я стал революционером»(154).
Значительное число несовершеннолетних террористов и экспроприаторов пришли к участию в насилии вследствие экономических тягот, даже нищеты. Особенно это относится к еврейской молодежи, составлявшей большую часть анархических организаций. Не видя иного выхода из бедности, они охотно примыкали к взрослым в борьбе против социально-политических условий самодержавного строя. В какой-то степени это объясняет бесстрашие этих подростков: им нечего было терять 55). Отчаяние также способствовало их участию в вымогательствах и актах экспроприации, предоставлявших соблазнительную возможность быстрого получения крупных сумм денег(156).
Однако не все и, вероятно, даже не большинство юных экстремистов были нищими. Многие юноши (а
иногда и девушки) происходили из достаточно зажиточных семей. В таком возрасте дети почти всегда бунтуют против авторитета взрослых, и в годы революционного брожения они легко поддаются соблазну радикализма. С одной стороны, они хотели освободиться от контроля родителей и учителей, с другой — оправдать естественное стремление быть независимыми принятием интеллектуально или морально обоснованной идеологии бунтарства. Революционная ситуация в России предоставляла молодежи прекрасный способ немедленно осуществить свои желания.
Среди несовершеннолетних революционеров было много тех, кто напоминал взрослых экстремистов из «изнанки» революции. Некоторые из этих молодых людей были уголовными преступниками, но в большинстве случаев они были мелкими хулиганами и шпаной — заброшенными уличными мальчишками, с грубой речью и манерами, уже обладавшими полууголовными наклонностями и менталитетом. Будучи формально учениками различных школ, они пропускали занятия и проводили время в азартных играх, пьянстве и сексуальных экспериментах, причем ко всем этим занятиям часто подмешивалось увлечение политическим радикализмом. Есть явная связь между уровнями революционного энтузиазма и моральной испорченности несовершеннолетних экстремистов. Василий Князев, радикально настроенный семинарист, посвятивший себя делу революции, наивно писал в своих воспоминаниях: «Картеж — и в гомерических размерах — насадил в школе я. Не было меди… дулись на спички… Пьянствовала мужская семинария все пуще и пуще. Пьянство… просачивалось понемногу и в женский интернат. Любовь свирепствовала как какая-нибудь оспа…» Мелкое воровство также перестало быть зазорным(157).
Во многих случаях несовершеннолетние, отдалившиеся из-за своего поведения от своих сверстников и вообще от нормальной жизни, мстили всем, кого они подозревали в несправедливом к ним отношении. Часто они винили в своих проблемах не политический строй и систему образования в целом, а мстили личным врагам, например, директорам и учителям гимназий и семинарий, которые ставили им плохие оценки или выгоняли их из школы и таким образом лишали шанса на построение удачного и благополучного будущего в рамках традиционного общественного устройства(158). Следуя примеру взрослых экстремистов, жаждущие мести подростки совершали иногда жестокие нападения на своих «врагов», используя самодельные бомбы, револьверы, кинжалы и даже серную кислоту(159). Учащиеся даже организовывали собственные террористические группы, такие, как «Боевая организация классической гимназии г. Тулы» (160). Некоторые из этих юношей были потрясены собственными преступлениями и лихорадочно искали им идеалистические оправдания. Под влиянием левой фразеологии тех дней они задним числом объявили свои действия террором против угнетателей и сторонников тирании. Многие из этих молодых людей впоследствии пополнили ряды профессиональных террористов в России и за грани-цей(161).
Немало несовершеннолетних использовали оружие как против своих товарищей, поддерживавших российские патриотические группы, сотрудничавших со школьной администрацией или просто придерживавшихся консервативных взглядов, так и против тех, кто не участвовал в студенческих акциях протеста(162). В городе Беле гимназист Ригель, покинувший школу после участия в студенческой забастовке в 1904 году, решил продолжить образование и был вновь принят в гимназию. Он начал получать письменные угрозы с требованием бросить учебу. Он отказывался, даже после того, как в его окна неоднократно бросали камни, и 9 сентября 1905 года два юных члена местной революционной организации плеснули ему в лицо серной кислотой(163).
