Анна Гейфман - Революционный террор в России, 1894— 1917
Немало несовершеннолетних использовали оружие как против своих товарищей, поддерживавших российские патриотические группы, сотрудничавших со школьной администрацией или просто придерживавшихся консервативных взглядов, так и против тех, кто не участвовал в студенческих акциях протеста(162). В городе Беле гимназист Ригель, покинувший школу после участия в студенческой забастовке в 1904 году, решил продолжить образование и был вновь принят в гимназию. Он начал получать письменные угрозы с требованием бросить учебу. Он отказывался, даже после того, как в его окна неоднократно бросали камни, и 9 сентября 1905 года два юных члена местной революционной организации плеснули ему в лицо серной кислотой(163).
Как и многие занимавшиеся боевой деятельностью взрослые, некоторые несовершеннолетние террористы в той или иной мере были психологически нестабильны, истеричны и неспособны соотносить свои желания и проблемы с реальностью. Значительное число их серьезно думали о самоубийстве до того, как они встали на путь революционного насилия. Шестнадцатилетний Венедикт Чайковский, ученик реального училища, которого собирались исключать за неуспеваемость, в отчаянии украл у своего отца револьвер, намереваясь застрелиться. В тот же день, однако, он встретил на улице учителя математики, поставившего ему плохую оценку, и «мысль о самоубийстве мгновенно уступила место мстительному порыву». Но если Чайковский, по счастливой случайности только ранивший учителя, был просто «истеричной личностью… подверженной нервным припадкам» (164), другие юноши страдали более серьезной патологией, и некоторые даже проходили лечение в связи с психическими заболеваниями. Упомянутый уже семинарист Князев, например, был простоватым молодым человеком, обладавшим бешеной энергией и неспособностью контролировать свои действия. Он оставил письменное описание своих нервных приступов и срывов, которое не оставляет сомнений в его психической неуравновешенности, вследствие которой он был помещен под психиатрическое наблюдение(165). Либеральный психолог того времени заметил, что среди таких юношей было много «сумасшедших, выбравших политические убийства как способ самоубийства» (166).
Взрослые террористы охотно вовлекали несовершеннолетних в боевую деятельность. Они понимали, насколько легко можно использовать в своих целях их желание стать героями и их бесстрашие перед лицом смерти, свойственное многим молодым людям, которые говорили «с увлечением о смерти во время «дела», даже не для революционного «дела»(167). Психическая неуравновешенность в несовершеннолетнем потенциальном активисте делала его еще более подходящим кандидатом. Взрослые также учитывали и то, что во многих боевых действиях несовершеннолетние могли добиться большего успеха, чем старшие, даже более опытные боевики, хотя бы потому, что они не вызывали у полиции подозрений в участии в подпольной деятельности и не привлекали к себе внимания. Возможно, что некоторые революционеры, пользовавшиеся помощью детей, считали, что при аресте к ним будут относиться более снисходительно, чем к взрослым.
Радикалы использовали детей для выполнения самых разных боевых задач. Подростки следили за передвижениями намеченных жертв из числа офицеров полиции или наблюдали за зданиями Охранного отделения, которые предполагалось взрывать. Когда боевики, направлявшиеся к местам намеченных терактов или экспроприации, не хотели рисковать и везти на себе оружие и взрывчатку, они поручали это детям. Дети же помогали изготовлять и прятать взрывные устройства, а также участвовали и в самих терактах(168). Некоторые боевые дружины, особенно у ПСР и у большевиков, вербовали и обучали будущих террористов, объединяя несовершеннолетних в специальные молодежные ячейки. Террористы, сами часто не достигшие совершеннолетия, передавали опыт своим четырнадцатилетним братьям и другим детям, особенно из среды рабочих в первом поколении, и давали им различные подпольные и опасные задания(169). Иногда им даже поручали выполнение терактов, несмотря на тот факт, что, как писал один боевик-эсер, это были юнцы интеллектуально «не развитые и без всякого революционного воспитания, только что введенные учениками в партийный кружок»(170). Небезынтересно, что взрослые боевики поощряли детские акты вандализма — к примеру, засорение печных труб перед масленицей, чтобы вызвать панику и помешать традиционному приготовлению блинов. С одной стороны, такое «озорство было… формой протеста против мещанства», с другой — использовалось «для воспитательных целей»(171), подготовляя учеников к более серьезным действиям(172).
Для многих несовершеннолетних террористов их новая жизнь в качестве подпольных борцов за свободу была увлекательной игрой, полной секретов, тайн, опасности и приключений, озвученной идеалистической риторикой. Некоторые из них уверяли, что видят истинную красоту жизни «в смерти ради смерти, в героическом деянии ради героического деяния»(173). Заговорщическая атмосфера подогревала их энтузиазм и поддерживалась более зрелыми боевиками, окруженными в глазах этих детей ореолом героев(174). Под их влиянием несовершеннолетние новички совершали теракты по собственной инициативе и постоянно искали оригинальных способов самоутверждения в своей новой роли. Так, Левка Биленкин, семнадцатилетний анархист, решил 1 мая 1906 года взорвать полицейский участок, «чтобы отметить пролетарский праздник»(175).
В то время как некоторые юные террористы подражали взрослым и в выборе жертв — агентов Охранки, управляющих магазинами, офицеров Полицейского и Тюремного департаментов и даже высших чиновников царской администрации(176), другие признавались, что действуют по принципу «раз нет лучшего, будь ты им»(177). Иногда они убивали только потому, что видели людей в форме офицеров полиции, казаков или солдат; они также стреляли и бросали бомбы в магазинах, кафе и других общественных местах(178). Несмотря на то что радикальные идеи были очень широко распространены в обществе после 1905 года, несовершеннолетние экстремисты не могли толком применить революционную идеологию к своим действиям, и их логика напоминала скорее несложную аргументацию первых российских террористов. Например, 8 марта 1898 года несовершеннолетний экстремист Уфимцев, начитавшись в нелегальных брошюрах идеализированных описаний действий террористов 1880-х годов, подговорил своих друзей взорвать бомбу в Знаменском монастыре в Курске, «надеясь совершить нечто замечательное, связанное с опасностью… что может привлечь общее внимание»: уничтожить икону Богоматери и таким образом «поколебать веру в эту чтимую святыню»(179). В ряде случаев подростки пытались взрывать портреты Николая в своих школах(180). Они пробовали сами изготовлять бомбы и другие взрывные устройства, что нередко приводило к случайным взрывам в школах и семинариях(111). Некоторые подростки проявляли крайнюю жестокость. Так, еврейский мальчик в Гомеле в. июне 1904 года плеснул серной кислотой в лицо полицейскому стоявшему на своем посту(182).
Но иногда подростки становились террористами совсем не по революционным убеждениям. Тринадцатилетняя варшавская девочка, чья мать полюбила польского террориста и буквально «стала его рабыней», была завербована экстремистами, несмотря на протесты и мольбы матери. Других детей просто заставляли перевозить динамит, прятать оружие и даже участвовать в терактах. Самой юной помощницей террористов была четырехлетняя Лиза, дочь «товарища Наташи» (Ф.И. Драбкиной), большевички, которая брала Лизу с собой для прикрытия, когда перевозила гремучую ртуть(183). В ряде случаев несовершеннолетние боевики, такие, как два пьяных подростка, неудачно пытавшихся ограбить магазин, и не думали об идеологическом обосновании своих действий(184). Другие, однако, прибегали для оправдания к радикальным лозунгам. Например, один учащийся седьмого класса доказывал, что настоящий революционный акт — это «экспроприировать экспроприаторов». Некоторые участники революционных грабежей были попросту «детьми, которые любят деньги, но не больше»(185). Есть сведения, что на периферии, особенно в Прибалтике, радикальные организации в отдельных случаях просто нанимали 15—16-летних для совершения террористических действий, платя им иногда по 50 копеек за убийство(186). И эти радикалы, и эти дети были представителями нового типа террористов, — «изнанкой» революции.
Глава 6 ЕДИНЫМ ФРОНТОМ. МЕЖПАРТИЙНЫЕ СВЯЗИ И СОТРУДНИЧЕСТВО
«Политический террор имеет такое решающее значение в жизни нашей родины, его влияние так глубоко [и] всеобъемлюще, что перед ним все другие разногласия террористов должны исчезнуть. Политический террор… должен быть доминирующим фактором в установлении отношений между группами, признающими одинаково его огромное значение. Все защитники политического террора… должны чувствовать себя членами одной семьи, так или иначе слиться в одну лигу политического террора».
