Валерий Аграновский - Вторая древнейшая. Беседы о журналистике
Серьезный документ. Такой «телеге» многие позавидуют. Я подумал и сказал Главному, что сделаем так: в кабинет к себе не пойду, дай лист бумаги, а я тебе объяснение. Написал за считанные секунды. Положил перед Главным. И ушел. Чтобы он насладился всласть и в одиночестве. По всем законам драматургии сделаю перерыв, а уж потом любознательный читатель узнает финал. Но с одним джентльменским соглашением: в конец моего повествования не заглядывайте (как в детективах): сами себе испортите сюрприз. И получится, как в старом анекдоте: «Дядя, дай рупь!» — «Не дам, хочу дочитать детектив». — «Тогда знай, дядечка: убийца — бухгалтер!»
Продолжим серьезный разговор. Тема наша — препротивная. Об этом, не мешкая, предупреждаю читателя. Для начала нам придется «компро» сложить с кратким нехорошим словом (нет-нет, не до такой степени!), но с единственной и важной целью — ощутить брезгливость: «мат». Получите искомое. А если бы с «мисс», то мы имели «компромисс», который куда продуктивнее войны «матов», но — увы!
Природа компромата, о которой мы сейчас поговорим, еще задолго до своего торжества над обществом, достигшего нынче лавинный характер, в основе рождения имела три непременных условия или три причины (воистину, Бог троицу любит!), а проще сказать, три реальных источника (как у марксизма, не к ночи помянутого).
Первым источником назову злонамеренно придуманную или созданную клевету. Вопроса о том, как относиться к клевете и лжи, у нас с вами, надеюсь, не будет: если ложь была не во спасение, то она обыкновенная мерзость; вот и весь «вопрос».
Вторым источником я бы назвал факт с криминальной или безнравственной начинкой, причем истинной правдой, которая по разным причинам была скрыта от общественности, но ждала своего «урочного часа». Конечно, у любых компроматчиков есть и всегда будут политические, экономические, житейские (какие еще?) мотивы. От констатации этого обстоятельства мы никуда не уйдем, тем более что такой факт и такая правда принимают на себя функцию отложенного «на потом» компромата? (Типичный пример — история с Генеральным прокурором: я пишу эти строки, когда он еще не выступил в Совете Федерации, а петух уже прокукарекал побудку общественному мнению). Когда и кто нажмет «взведенный курок» и пустит оружие в ход? Мы вправе предположить, что вовсе не во имя торжества справедливости и нравственности. Скорее всего, в корыстных целях или во имя возмездия? Но кто мешает раскрыть правду не сегодня, а завтра? Возникает интересная юридическая и нравственная коллизия: хранитель чужой (криминальной или моральной!) тайны сам себя загоняет, как шахматисты, в цугцванг, оставаясь без хода. Донесет «куда следует»? — предатель, что грозит опасностями от потерпевших. Не донесет? — соучастник, но здесь уже прокуратура будет о нем думать. Желает, извините, на собственную задницу еще и чужие заботы навесить? — изволь, если своего геморроя мало.
Наконец, третий источник, рождающий компромат. Вы уже догадались, наверное: я имею в виду самый благородный (если прилично так говорить о компромате), да еще самый экологически чистый и даже нравственный; я имею в виду явку с повинной, сознание греха, раскаивание. Но тут же добавлю (подстраховывая себя): не рассчитываю на безупречность этого мнения. Надо спокойно и терпеливо разбираться в мотивах каждой явки с повинной. Юристы знают случаи принятия на себя чужой вины (самооговоры во имя спасения ближнего, а то богатого, хоть и не ближнего); и даже сокрытого собственного большого греха с помощью «сдачи» греха малого. Работы здесь — уймище.
И последнее: я только упомяну явление, но размышлять над его причинами еще придется (не мне, так другому автору): на сей раз я имею в виду дезинформацию, которую народ обозвал емко: «деза». Ежели проще сказать, то я говорю о Его Величестве и Его Ничтожестве: слухах, берущих на себя функцию компромата. «То ли у него украли, то ли он у кого-то украл»: элементарная утечка дезы, а мы с вами вольны задуматься; выбирать «помеченного» или проваливать на всякий случай?
Отсюда (от этой классификации) мы и «танцевали».
Подведем итог. Возможно, повторившись, мы попробуем сделать акцент на нескольких ключевых мыслях. Все без исключения люди, дающие на кого-либо компромат, — бессовестны и корыстны. Кроме тех компроматчиков, которые, раскаявшись, сами кладут свои (не чужие!) головы на плаху общественного или уголовного осуждения. Заметьте, читатель, я говорю только о людях, за спиной у которых предчувствую или угадываю трагическую судьбу и объясненную причину. Все остальные компроматчики, помазав кого угодно, сами хотят остаться в смокингах без пылинки.
Корысть и мерзость способны вести на эшафот и праведника, и грешника. Мотивы и цели — ключ к раскрытию поступков компроматчиков. Особо отметим «отложенный» компромат (самый, как мне кажется, гнусный), когда носители тайны чужого греха используют жертву, как дойную корову: доят, пока дает молоко, а потом безжалостно пускают под нож на мясо. Такова психология мародерства: эти люди пожинают урожай на человеческой беде и страдании, беспомощности, бессилии, неспособности к сопротивлению. Не уверен, что нашел самые точные слова, чтобы вызвать читательский интеллектуальный и душевный отклик. Но тут уже мне следует встать перед вами на колени.
Завершить повествование я решусь только после сентенции, известной студенту первого курса юридического вуза, но неведомой властям всех калибров: кто бы и на кого бы не дал компромат, бремя доказательств его правоты должно лежать не на «объекте», а на компроматчике: Доказал? — живи на воле с цветочком в уголочке довольного рта. Не доказал? — на нары, малоуважаемый, а цветочек оставь родственникам, пускай смотрят на свежезасушенный и вспоминают, как хорошо когда-то жили и процветали. Иначе мы из этой трясины никогда не вылезем; вот уже питерцы «двойников» изобретали, чтоб крепче обкомпроматить соперников.
Осталось самое последнее: обещанный вам финал моей собственной истории. Предлагаю: вы сделаете вид, что еще не посмотрели в конец материала, а я сделаю вид, что открываю вам «америку». Я ушел из кабинета редактора, а на столе осталось мое объяснение. Главный открыл листочек и, предполагаю, без особой радости (опять на «ты» переходить?) прочитал: «За время своей работы в прессе я никогда не был в командировке или без командировки в славном городе Ярославле». (А про себя, когда писал, думал: если б тогда вдруг оказался в Ярославле, как теперь отмывался?) Подпись. Дата.
На сей раз пронесло. И вам того желаю. Но от сумы, тюрьмы и компромата зарекаться не будем. А теперь, читатель, как принято говорить: пойдем «все, как один» на грядущие выборы! И компроМАТик прихватим для затравочки, не жалея при этом голосовых связок во имя истерик по любому поводу, чтоб не соскучиться в первом и во втором туре; ассортимент и нынче богат, как в магазинах до 17 августа минувшего года (и цены сходные): бери — не хочу!
Вечерняя Москва. 1999, 22 марта
Московские новости. 1999, 7-14 марта
«Разрешите любить!»
Последний пример выработки концепции:
«Редакция, разрешите любить! Или нет, лучше верните любовь! Ту любовь, о которой вы так хорошо пишете! Простите, я хочу сказать, что о любви писать вообще невозможно. Я буду писать о чувствах. Но вам нужны факты, что ж, факты есть.
Мне семнадцать лет, я ученик десятого класса. Далее: поступил на подготовительные курсы. Бросил. Занимался спортом — бросил. Увлекся электроникой — бросил. Увлекался музыкой — бросил. Писал стихи — бросил. Любил — люблю! Кто может запретить мне любить? Кто? Зачем они это делают, зачем врываются в душу, пытаются вырвать самое дорогое?!
Все началось с того, что я стал плохо заниматься, но как им объяснить, что я не могу больше, не могу! Довольно, сколько можно жить по маминой указке! Они никак не хотят понять, что мне не пять и не пятнадцать лет. Они не принимают тех изменений, которые произошли во мне. В последнее время я чувствую, у меня появился какой-то цинизм мыслей, я стал более раздражителен и невыдержан, но ведь это же не основание говорить мне: мы хотим спасти в тебе человека, тебе надо поступать в институт, получать диплом и „право на жизнь“, устроиться в хорошем городе инженером, а не гнуть спину рабочим, а ты еще о чем-то думаешь, о „какой-то“ любви!
Меня это страшно взбесило, и я бросил учебу. А они злятся и смеются над моим чувством, постоянно оскорбляют ее и меня.
Что мне делать? Что?!
Ударить отца? Так я убью его. Как я их презираю! Я несколько раз убегал из дома, за что получил сенсационную известность. Меня ловили и возвращали назад. Во всем районе меня называют „шальной турист“. Вы, конечно, скажете, что я делаю „не то“: через каких-то шесть месяцев кончил бы школу — и тогда „свободен“. Согласен. Но почему же за меня должна страдать она, ведь не могу же я ее не любить. Как смотреть ей в глаза после того, как встают на родительском собрании и при всех оскорбляют девушку, да так, как могут одни только взрослые! Зачем после всего этого я должен быть с ней рядом, в одном классе, за соседней партой?
