Максим Кантор - Сетевые публикации
«Мою голову может украсить только одна красная шапка. Это будет кровь от мученического венца, который я одену по примеру Господа нашего» — ответил папе Савонарола.
Символика католической церкви связана с реальными событиями жизни Иисуса — например, красный рубин, вставленный в перчатку епископа, есть обозначение кровавой дырки от гвоздя, а красная кардинальская шапочка — это намек на кровь от тернового венца. К этому так же привыкли, как и к тому, что словом «демократия» — обозначается символическое равенство, а не буквальное.
Сила любой революции состоит в том, что символы революция переводит в реальность, а бумажные деньги требует обналичить. Джироламо Савонарола поступил единственно возможным образом: в совет директоров не вошел, на концерт не поехал, в брак с дочерью князя не вступил — но это и понятно: за ним уже был народ, каковой он не считал быдлом или анчоусами. Для монаха было принципиальным то, что эти люди его слышат и идут за ним. И к тому же он верил в Бога — современному оппозиционеру, который верит в демократию, которая сама про себя не знает, что она такое есть — значительно легче.
Савонарола отказался от кардинальской шапки, вскоре в городе был стараниями папы спровоцирован мятеж, затем вошли войска императора Карла VIII, и мятежного монаха сожгли на площади. Это был бесславный конец флорентийской революции, республики Христа и высокого Возрождения — все завершилось одновременно.
Анчоусов в процессе подавления поповской власти поубивали довольно много — но и в живых оставили изрядное количество: начиналась пора капитализации городов, открывали новые банки, вкладчики новой власти были нужны.
Апология реализма (30.06.2012)
Среди мифов, созданных XX столетием, важен миф об абстракции.
Абстрактное начало возвели в ранг духовного: Хаос провозглашен Космосом. Оспорить подмену трудно, поскольку подмена произошла повсеместно — в философии, в экономике, в социальной жизни, в искусстве.
Дискуссии по поводу абстрактной живописи уже не ведутся, заткнулись хулители беспредметной красоты, слуги тоталитарных режимов. Отныне всем очевидно: кляксы и загогулины не должны обозначать конкретный предмет, поскольку именно беспредметное выражает порыв духа. Дух — это нечто воздушное, верно? Стало быть, чтобы выразить дух, абстракция подходит лучше, чем предметное искусство. С этим положением сегодня никто не спорит.
Художники Клее, Мондриан и Кандинский — считаются мастерами, которые выражали духовное начало, минуя предмет.
Трудно передать словами информацию, которую сообщают полотна абстракционистов. Этого не требуется: в слова облекают образы, а здесь духовное настигает зрителя в чистом виде.
Как изобразить дух? Художник эпохи Возрождения рисует многофигурную композицию, а мастер нового времени просто ставит пятна — и добивается того же эффекта. Очевидно, что второй путь короче и привлекательнее.
От праздного буржуя, коллекционирующего холсты с полосками, и до почитателя трактата «О духовном в искусстве» Кандинского — все уверены, будто абстракция это дух в чистом виде. Предметное изображение прятало дух под бытовыми подробностями, усложняло общение с горним, а свободная абстракция дух высвободила.
Обыватель покорно вглядывается в пятна краски. Как сказал мне однажды зритель на выставке абстрактной живописи: «надо долго смотреть, надо довериться абстракции — и тогда духовная энергия перейдет в тебя».
Во всяком ли пятне содержится духовное начало? Вопрос каверзный. Довольно издевались над абстракционистами: мол, и курица лапой так нарисует. Теперь постулировали, что в следах куриной лапы духовного начала нет, а в следах, оставленных Джексоном Поллоком, духовное начало — есть. Но как отличить одно от другого? Конечно, всякий может начать ляпать пятна — однако это духовным свершением не станет. А пятна, которые наносил на холст Кандинский или Полякофф, де Сталь или Ротко, в тех пятнах действительно содержится духовное. Нахождение духовного в одних пятнах и отсутствие духовного в других пятнах — вопрос деликатного баланса, тончайшего чувства знатока.
В академическом рисовании ошибку определить легко: плохо ухо нарисовано или перспектива хромает. А как определить ошибку в пятне? Пятно недостаточно пятнисто? Не столь ярко, как иное пятно?
Знатоки абстракции слывут очень духовно восприимчивыми людьми, они — точно античные пифии — могут указать, в каком сочетании пятен содержится духовное начало, а в каком сочетании — духовного нет. Богатые пифы и пифии, коллекционирующие абстрактную живопись — они жрецы вышей духовной силы: абстракция — суть нисхождение мирового духа, высшая сила, красота в чистом виде.
Тут любопытно вот что.
Религиозная живопись — предметна. Иконы, фрески, картины на холсте, скульптуры соборов — это все очень предметные работы. Духовная живопись (то, что Трубецкой называл «умозрением в красках») оперирует понятием «образ», а образ — это воплощение духа, переведение духа в плотский облик. Скажем, человек создан «по образу и подобию Божьему», то есть физические черты Бога нам, в принципе, известны. Изображение этих черт являлось изображением духовного начала — так что же, ошибались?
Или абстракция имеет дело не с религией, не с верой в Бога, не с конкретной конфессией — а с неким духом вообще, с духом над-религиозным? Это такой бестелесный дух, который непостижим через образы и формы, он просто носится над бездной — и сведения о нем не передашь, иначе как через пятно и кляксу.
Диву даешься: неужели Мадонна кисти Джованни Беллини — менее духовна, чем загогулины Кандинского? Или Мадонна Беллини духовна тоже — но иначе, нежели загогулины? Возможно, через загогулины передано самое важное, что есть в Мадонне? Распятие Мазаччо не столь духовно, как клеточки Мондриана? Или эти картины по-разному духовны? И вообще: почему полторы тысячи лет (начиная с романских соборов, хотя можно и раньше) западная цивилизация передавала духовное чувство через предметные образы, а сейчас передает духовное начало через беспредметную абстракцию?
Возможно, сегодня другая духовность, не религиозная духовность, а светская? Но и светская духовность, то есть, наука и философия, тоже выражают себя через конкретные знания и понятия — не существует знания о мире «вообще», невозможно знать нечто абстрактно.
Для понимания мифа абстракции важно однажды определить для себя конкретность бытия духа; важно произнести хотя бы для собственного понимания и своего собственного уха: дух — это не абстрактное понятие. Дух — конкретен, как всякая сущность.
Духовное начало выражает себя предельно конкретно. Знание конкретно. Любовь — конкретна. Понятие — конкретно. Мировой дух, о котором говорил Гегель, воплощал себя в конкретном государственном устройстве, дух христианства содержится в любви, а любовь — понятие не абстрактное, а весьма и весьма определенное.
Христос призывал возлюбить людей не «вообще», но строго определенным образом.
Когда Христос предлагал возлюбить дальнего как ближнего, а ближнего, как себя самого, он имел в виду самое что ни на есть конкретное измерение любви — чтобы было понятно, как именно следует любить людей. Любить следует самозабвенно, любить всего человека, с руками, с волосами, с запахом, с мимикой — любовь это очень конкретное чувство, вспомните, как вы любите близких людей, детей, маму. Распространение этого конкретного чувства на всех людей — образует сильнейшую скрепу бытия — конкретную скрепу — но попробуйте заменить это конкретное чувство абстрактными «правами человека» — и вы получите мыльное общество, где никто ни за кого не отвечает.
Пантеон абстрактных ценностей изобразительным искусством, увы, не ограничивается, это было эстетическое обоснование мыльного миропорядка:
Мы сегодня исповедуем абстрактную демократию (и не хотим знать ее конкретных воплощений), мы приняли финансовый абстрактный капитализм (и абстрактные знаки заменили золотой стандарт), абстрактные права человека мы ставим выше конкретной государственной пользы (и знать не хотим про то, что права реализуются только конкретно), абстрактную историю, понятую как движение к прогрессу, мы ставим выше конкретной культуры с ее обычаями, привычками и традициями — и так далее, без конца.
Это полное торжество абстракции над конкретным.
Наступило это торжество абстракции после большой войны, во время которой каждый воевал по вполне конкретному поводу: русские воевали, чтобы не стать рабами немцев, немцы воевали, чтобы не развалилась европейская идея гегемонии, англичане воевали за колонии и контроль над миром, коммунисты воевали против правых, гуманисты воевали против массового смертоубийства и геноцида — но победила в конце концов — мыльная абстракция.
