Елена Съянова - Десятка из колоды Гитлера
Но когда Геринг хотел немного разгрузить новоиспеченного министра и взять на себя часть полномочий покойного Тодта, Шпеер так энергично возражал, что Геринг в присутствии Гитлера обругал его крепким словом, а Гитлер махнул рукой: «Разбирайтесь сами». И Шпеер опять всю ситуацию вывернул на свой лад, многое просто сочинил, например, отказ Геринга присутствовать на похоронах Тодта.
Так или иначе, но Шпеер, наконец, приступает к работе. Напомню, это был февраль 1942 года.
Покойный Тодт ввел два основных направления в работу министерства: производство вооружений и их модернизация. Отдельно выделял сферу снабжения. Цель – полное удовлетворение потребностей военной промышленности. Общую концепцию – освобождение промышленности от чрезмерной опеки со стороны государства – заявил еще Ратенау, в 1917 году. И Тодт учился у Ратенау, постоянно на него ссылаясь. Шпеер, во всяком случае, в мемуарах, «ободрал» обоих и все авторство приписал себе. Только в очень редких случаях он говорит «мы». Например, сообщая, что к августу 1942-го общая производительность труда в военной промышленности увеличилась на 59,6 %, он объясняет это тем, что «мы смогли мобилизовать неиспользованные ресурсы». «Мы» с Ратенеу, Тодтом, Герингом и остальными, надо полагать.
Хочу, однако, пояснить. Я постоянно, что называется, «цепляюсь» к Шпееру не оттого, что он мне как-то особенно несимпатичен. Просто с ним очень трудно работать историку. Порой он так по-детски убедителен в своем вранье, что все время ловишь себя на мысли, а вдруг – правда?.. Нужно проверить. Допроверялась я до остервенения, пока окончательно не поняла – другого человека с такимкомплексом неполноценности среди нацистов не было.
Что это за комплекс, откуда он взялся у благополучного, симпатичного, умного человека? Дело в том, что Альберт Шпеер был тяжело и неизлечимо болен. Его болезнь звалась «Адольф Гитлер». Шпеер не просто мечтал стать другом Гитлера, он бредил этим, это стало его манией. А Гитлер, все понимая, играл с ним как кошка с мышкой, доводя его до умоисступления, до болезни, повторяю. Отвлекусь от темы и приведу исторический пример: известный писатель XVIII века, жирондист Луве был низеньким болезненным уродцем и автором знаменитого «Фоблаза» с его эротически неотразимым красавцем героем. Так вот, Шпеер подлинный тоже наделил Шпеера «мемуарного» таким отношением к себе Гитлера, какого в действительности не познал.
Вернемся в 1942 год. «Боязнь вызвать недовольство народных масс заставляла тратить на производство товаров народного потребления, выплату пособий участникам войны и компенсаций женщинам, потерявшим в доходах из-за ухода мужей на фронт, гораздо больше средств, чем тратили правительства демократических государств», – признавался Шпеер в 1960-е. Трудно уловить интонацию этих слов в то время. Но во время войны Шпеер сделался самым нетерпимым и раздраженным из всей верхушки по отношению к социальным программам, превзойдя даже Геринга.
Был такой эпизод. На одном из совещаний, которые проводил Гитлер (уже позже, в 1944 году) лидер Трудового фронта Лей назвал Шпеера «главным врагом немецких рабочих». Шпеер вскипел и обратился к Гитлеру с просьбой «оградить его от подобных оскорблений». «Да, да», – ответил Гитлер и «сердито нахмурился». После заседания он строго попросил Лея задержаться. Участники совещания еще не успели разойтись, как из кабинета раздался «громкий, дружный и довольный смех» Гитлера и Лея. Сцену одинаково описывали Геринг, Геббельс, Заукель, Функ. «Наш резвый Шпеер от злости чуть не лопнул, но сразу поджал хвост», – ядовито прокомментировал это Геринг.
По поводу смеха из кабинета и комментария Геринга документальных подтверждений у меня нет, однако в стенограмме именно так: «Мой фюрер, прошу оградить меня от подобных оскорблений». – «Да, да», – это Гитлер. И всё.
Самыми неразрешимыми проблемами для министра вооружений были, начиная с 1942 года, возрастающие потребности: 1) в чугуне и синтетическом бензине; 2) в рабочей силе. И там и там надвигалась катастрофа. Особым уполномоченным по «отлову рабов» (выражение Лея) стал Заукель. Но все понимали, что подневольный труд ничего не решит. Больные, истощенные, не имеющие нужной квалификации, не знающие языка своих хозяев и смертельно их ненавидящие «рабы XX века» обходились дороже того, что они в состоянии были произвести.
Шпеер предложил выход: ввести трудовую повинность для немецких женщин. Но тут против поднялся такой вал негодования, что министр вооружений об этом больше не заикался. Но тут же предложил Заукелю заняться отловом и вывозом в рейх «восточных девушек». Их требовалось для начала полмиллиона. Особенно ценились украинские девушки, которых, как позже уверял Шпеер, «всех расхватали для себя семьи партийных функционеров».
Любопытная деталь: о неудаче с тотальной мобилизацией Шпеер громко и горько сожалел до конца дней, а тем, что меньше чем за год ему удалось на 10 % снизить производство товаров народного потребления, он очень гордился и недоумевал, почему Гитлер весьма этим недоволен и называет такое положение «недопустимым», – причем, в своем достаточно узком кругу, где он обычно высказывался о том, что его по-настоящему волновало.
«Для меня не существует слова “невозможно”», – говорил Гитлер, и повторял Шпеер.
Невозможного, однако, становилось все больше. А кое в чем, похоже, Шпеер просто не разбирался. У меня сложилось впечатление, что, ничего толком не поняв в работе атомного проекта под руководством знаменитого физика Гейзенберга, он умудрился так доложить состояние дел Гитлеру, что тот, понимая еще меньше, махнул на атомщиков рукой.
К осени 1943 года ресурсы Германии оказались почти исчерпанными. Шпеер вместе с другими лихорадочно искал новые источники. Он присоединился к тем, кто считал необходимым как можно скорей отмобилизовать производственные мощности восточных земель. В стратегические планы Гитлера это не входило. Гитлер хотел прекратить всякое развитие крупной промышленности на части оккупированных территорий. «Но обстоятельства заставляли отказаться от этого замысла», – пишет Шпеер. Речь, в основном, шла о Франции, Бельгии, Голландии, Италии. Чтобы поддержать промышленный потенциал этих стран, депортация рабочей силы из них была прекращена; из СССР же, напротив, усилилась – в два, три и более раз.
Имелся, правда, еще один «ресурс». Если рабочих рук, как и солдат, требовалось все больше, то от «едоков» для «облегчения экономики» нужно было избавляться. По этому поводу у Шпеера – глухое безмолвие. Сколько ни листай его «Воспоминания», ни о чем подобном – ни слова. А я только докладов в поддержку «программы эвтаназии», которую он называл «вялотекущей», насчитала четыре! А были еще истощенные и уже негодные в качестве рабочей силы военнопленные (в основном русские), были «политические», были вообще всякие «не поймешь кто» (перевод Е. С. ), которых «дольшесортировать, чем вычеркнуть». Да, да – тоже Шпеер.
Но я к этому еще вернусь. Психологически его внутреннее «ожесточение» можно отчасти объяснить тем, что с начала 1943 года почти на полгода он был отстранен от дел. Сам он в своих «Воспоминаниях» называет этот перерыв «болезнью» В книге множество жалостливых подробностей, много, для убедительности, и об интригах ненавистного Бормана, о происках гауляйтеров. На самом же деле Шпеера отстранили из-за некомпетентности. Но в мае 1944-го Гитлер его вернул, объяснив свое решение тем, что у Шпеера есть одно преимущество перед другими непрофессионалами – он все делает быстро.
Вообще некомпетентность и непрофессионализм стали ахиллесовой пятой гитлеровского руководства. На мой взгляд, карающий меч истории в конце концов нашел и поразил у режима именно это место. Веселый циник Лей, например, давал такое объяснение: «От нашего партийного духа все профессионалы или передохли как мухи, или разлетелись». Но в 1944 году стало уже не до юмора. Нужно было действовать, и действовать быстро. Поэтому Шпеер снова на боевом коне. После катастрофической по своим последствиям бомбардировки 935-ю американскими самолетами заводов по производству синтетического горючего 12 мая следовало мобилизовать все ресурсы. План Шпеера по «отсрочке катастрофы» предусматривал перестройку промышленности под оборону, а основной заботой самого министра стало «быстрое» восстановление и хотя бы частичный пуск производственных мощностей. Вот в этом он оказался на должной высоте.
Если СССР в начале войны переводил свою промышленность за Урал, то Германия к концу войны – под землю. Здесь Шпеер совершает очень здравый и крайне эффективный в сложившейся ситуации шаг: требует отдать всю оборонную промышленность под свой контроль, отождествляя себя с социалистическим государством. Собрав совещание крупных промышленников, Гитлер произнес по этому поводу речь, обещая всем всё вернуть после победы и одновременно пугая конфискацией собственности, союзниками и Сибирью в случае поражения… Но, как многие отмечали, сделал это неубедительно. Хотя… Поражение в мировой войне, крах и коллапс немецкой государственности, гибель вековой мечты о расширении жизненного пространства, суд народов, каторжные работы в Сибири – какие аргументы могут быть убедительнее?! Для кого угодно, только не для крупного капитала. И не важно, в какой степени вдохновения находился тогда фюрер; промышленники понимали, что в такой критический момент «мобилизационный социализм» – это последний и единственный шанс избежать военного поражения. Однако Гитлера не поддержали. Любопытный прецедент в мировой истории, между прочим!
