Николай Февр - Солнце восходит на западе
Сколько чернил и энергии тратится партийными агитаторами для того, чтобы доказать, что в СССР построено бесклассовое общество и, что это существенно отличает советский социальный строй от того, что было в дореволюционной России.
Бесклассовое общество… Верно, что в дореволюционной России существовало деление на классы, а в Советском Союзе этого деления нет. Однако, центр тяжести этого вопроса никогда не лежал в классах, как в таковых, а исключительно в привилегиях, которые являются принадлежностью того или иного слоя населения. Большевики, уничтожив деление на классы, не только не уничтожили привилегий, а наоборот — в советское время это социальное неравенство приняло еще более уродливые и возмутительные формы.
Большевики любят говорить о "верхних десяти тысячах", существовавших в дореволюционной России и живших за счет остального населения. Надо сказать, что такие же верхние десять тысяч существуют и в Советском Союзе. Причем, в дореволюционной России переход от верхних десяти тысяч к беднякам шел постепенно: — очень богатые люди, просто богатые, состоятельные, со средствами, зажиточные и, наконец, бедные и очень бедные. В Советском Союзе этого постепенного перехода — нет. Там есть только две имущественные категории: — люди, которым доступно — все, и люди которым недоступно — ничего. К первым относятся партийная верхушка и те, в ком партия чувствует острую необходимость. Ко вторым — все остальное население СССР.
В дореволюционной России все земные блага теоретически были доступны любому гражданину страны; практически — тем кто имел деньги, чтобы эти блага приобрести. Другими словами если бедняк вдруг получал откуда-то деньги, то он мог немедленно стать обладателем любых земных благ от дворцов до модных перчаток включительно. Советским гражданам земные блага недоступны, ни теоретически, ни практически, На пути между советским гражданином и благами жизни стоит — закрытый распределитель.
В Германии, во время войны, национал-социалисты ввели особую систему снабжения руководящих членов партии остро дефицитными товарами. Товары такого рода привилегированные партийцы получали из особых складов по особым партийным ордерам, недоступным другим жителям Германии. Эта мера вызвала большое недовольство среди немцев, кажется большее чем все остальное содеянное национал-социалистами и послужила одной из мишеней для антигитлеровской пропаганды со стороны вражеских стран.
Однако, то до чего национал-социалисты додумались на втором или на третьем годе войны преспокойно процветало и процветает в Советском Союзе во все времена его существования. В советском закрытом распределителе имеется все: парижские туалеты, французские духи, английские материи, шампанское, ликеры, икра и даже злополучные ананасы и рябчики ("ешь ананасы, рябчика жуй, настал твой последний денечек буржуй"). Но пользоваться этими благами может только тот, кто прикреплен к такому распределителю. А прикреплены к нему, либо высокие партийцы, либо люди очень нужные партии. Остальные же граждане социалистического государства имеют право полюбоваться на эти витрины с духами, чулками, рябчиками и ананасами, выругать про себя бесклассовое общество и, отправившись в открытый распределитель, встать в очередь за селедкой или четвертушкой постного масла. Всякое социальное неравенство носит неприятный характер. Советское социальное неравенство, делящее людей на имеющих право войти в закрытый распределитель и на не имеющих этого права, т. е. на каких-то "чистых" и "нечистых", носит не только неприятный, но и оскорбительный, для человеческого достоинства характер.
Коммунистическое "бесклассовое общество" — один из циничнейших блефов партийной пропаганды. Борьба против привилегированных классов велась большевиками не ради уничтожения привилегий, а ради перенесения этих привилегий на себя. Точно такой же характер носит и борьба коммунистов с капитализмом. Не с капитализмом ведут борьбу коммунисты, а с капиталистами. Борьба коммунистов против капиталистического общества это не борьба за ликвидацию капитализма, как несправедливого социально — экономического строя, а борьба за переход капитала в бесконтрольное пользование коммунистической партии.
Если бы от этой борьбы коммунистического треста с капиталистическим выигрывали бы широкие народные массы, т. е. каждый из нас в отдельности, то с этой борьбой, до известной степени, можно было бы мириться. Но, как мы видим на примере России, победа коммунистического треста над капиталистическим приводит не к раскрепощению трудящихся от уз капитализма, а к дальнейшему закрепощению их в еще невиданных в истории масштабах. Ибо, если буржуазный капитализм, при всем его несовершенстве, не посягает на личные свободы человека и оставляет ему тысячи лазеек, то капитализм коммунистического образца растворяет в себе человеческую личность без остатка. Государственный капитализм коммунистов — это самая жестокая форма капиталистического хозяйства. Это тотальный капитализм.
Годы и годы прошли пока это было понято широкими массами, и поняв это, люди начали трезветь и с недоверием всматриваться в настоящее и с опаской в будущее.
Этот процесс отрезвления остановить нельзя. Но замедлить его можно. И усилия большевистской партии годами направлялись именно в эту сторону, причем, и в данном случае она прибегает к двум своим испытанным союзникам: — насилию и обману. Уничтожая физически наиболее опасных из протрезвевших или ссылкой в концлагеря, изолируя их от остальной массы населения, эту последнюю они пытаются одурманить новыми потоками лжи и обмана.
Эта ложь направлялась партийной пропагандой по двум основным руслам: ложь на дореволюционную Россию и ложь на весь остальной мир.
— Ваша жизнь не легка, но в царской России она была во сто крат хуже, — кричит партийная пропаганда советскому гражданину в одно ухо.
— Во всем мире — плохо, только у нас хорошо, — добавляет она — в другое.
И, как упорные дятлы, тысячами молоточков, забивают партийные пропагандисты эти лживые слова в головы советских граждан, изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год. Для этой цели мобилизованы газеты, журналы, брошюры, книги, театр, кино и целая армия лекторов, разъезжающих из города в город с портфелями набитыми лживыми данными, фальшивыми сводками и подогнанной статистикой. Миллиарды трудовых рублей тратится партийным аппаратом на этот подлинный "опиум для народа".
Ложь на старую Россию плохо достигает своей цели. Слишком много еще живых свидетелей дореволюционной жизни находится среди советских граждан и потому она рассчитана, главным образом, на молодые поколения. Впрочем, и представители этих последних с трудом попадаются на эту удочку.
— Как я могу поверить, что в царской России власть терроризировала народ, — сказал как то мне один молодой киевский рабочий, — если я знаю, что Сталин бросил бомбу в конвой солдат, убил нескольких из них, ограбил казенные деньги, а теперь сидит в Кремле и кушает шашлык. Хотел бы я знать — добавил он, — где бы находился я сейчас и чтобы я кушал, если бы убил бомбой нескольких энкаведистов и ограбил деньги Госбанка?…
Подобные замечания, в справедливости которых трудно усомниться, приходилось слышать не раз и по поводу многих других сторон жизни в дореволюционной России и в СССР.
Однако, если грязь и ложь на старую Россию, бьющая из источников партийной пропаганды, как из пожарной кишки, не всегда достигает своей цели, то потрясающая по своей нелепости и цинизму ложь на весь остальной мир не остается бесплодной.
Огородив Советский Союз непроницаемой стеной, исключив всякую возможность общения советских граждан с иностранцами, большевистская пропаганда кропотливо создает у населения СССР (ту картину о внешнем мире, которая нужна большевистской партии. На протяжении десятилетий советские газеты, журналы, брошюры и книги отражают на своих страницах лишь все плохое, что происходит в мире. Экономические кризисы, забастовки, стычки с полицией, аферы, происшествия криминального и патологического характера, самоубийства, драмы на почве нищеты и просто житейские драмы, все это находит в советской печати немедленный отклик и сопровождайся соответствующими комментариями. В тоже время ни одному положительному явлению, относящемуся к внешнему миру ни разу не было уделено ни одной печатной строчки.
Большевистская пропаганда не удовлетворяется очернением внешнего мира — в розницу. Иногда она это проделывает и — оптом. Огромным тиражом была выпущена книга, называющаяся — "День мира", в которой заботливо подобраны все гадости и мерзости, происшедшие в мире за один день и нашедшие свое отражение на страницах мировой печати. Последние же страницы книги были посвящены явлениям положительного свойства происшедшим за этот же день в СССР Если перелистать эту книгу, то о всем мире, находящемся вне СССР, не может не создаться впечатление как о какой-то жуткой клоаке кишащей: угнетателями, угнетенными, аферистами, ворами, самоубийцами, нищими, сифилитиками и неврастениками. По странной иронии, вдохновителем этой книги (как утверждают ее издатели) был — Максим Горький, годами предпочитавший жизнь в этой самой клоаке буржуазного мира, пребыванию в своем счастливом социалистическом отечестве.
