Секретное задание, война, тюрьма и побег - Ричардсон Альберт Дин

Плохо экипированные и неуклонно оттесняемые назад, частенько из-за неумелого командования, люди сражались с невиданным упорством. Это была почти рукопашная. Конфедераты и юнионисты, из-за деревьев, в тридцати футах друг от друга, вели жаркий огонь с криками — «Булл-Ран!» и «Донелсон!»

Изрядно потрепанная дивизия Прентисса, в этом густом лесу, было обойдена с флангов прежде, чем ее командир узнал, что поддерживающие силы — МакКлернанда справа от него и Херлбута слева — были отброшены назад. Вестовые, посланные ему этими командирами, погибли. Во время затишья Прентисс курил солдатскую трубку, и только тогда узнал, что противник находится по обе стороны от него и на полмили позади. С остатком своей команды он был взят в плен.

Пробыв в целом в руках мятежников около шести месяцев, он нашел возможность всю силу своего ораторского искусства обратить к их сердцам. Южные газеты возмущенно твердили, что Прентисс — занимавший со своими офицерами целый поезд — обращался со своими юнионистскими речами к толпящимся на перронах прохожим на очень многих железнодорожных станциях Юга. Перевозимый из тюрьмы в тюрьму, генерал из Иллинойса продолжал свои выступления и вместе со своими людьми пел «Усыпанный звездами флаг» до тех пор, пока его не обменяли. И только тогда мятежники облегченно вздохнули.

Во время всей битвы Грант постоянно разъезжал вдоль линии фронта, куря свою неизменную сигару, спокойный и в прекрасном настроении. Вокруг него гибли лошади и солдаты, но сам он не получил ни царапины. На этом густо поросшем лесом участке никто не знал об общем состоянии битвы. Грант отдал несколько приказов, в которых просто просил своих генералов сделать все возможное.

Шерману множество раз исключительно везло. Пуля, пролетев в двух дюймах от его пальцев, перерезала один из ремней уздечки. Раз наклонившись, пуля пробила верхнюю часть его шляпы и вышла через ее заднюю часть. Его отделанный металлом плечевой ремень отбросил еще одну пулю, а третья пролетела сквозь ладонь. Под ним погибли три лошади. Он был настоящим героем дня. Его славили за талант и доблесть. После этой битвы он стал генерал-майором. Его официальный рапорт являлся самым ясным, ярким и увлекательным описанием этого столкновения.

Пять пуль вонзились в мундир штабного офицера МакКлернанда, но до кожи не дошли. Пуля выбила два передних зуба одного рядового из 17-го Иллинойского пехотного, но на этом все и закончилось. Ружейная пуля поразила голову солдата из 1-го Миссурийского артиллерийского и вышла из нее чуть выше уха, но он остался жив. Доктор Корнин из Сент-Луиса рассказывал мне, что он извлек пулю из мозга одного солдата, который по прошествии трех дней, храня ее в своем кармане, продолжил службу.

Несколько позже, во время битвы при Фредериксберге, капитан Ричард Кросс из 5-го Нью-Хэмпширского пехотного, заметил, что у одного из его людей часть черепа была срезана осколком снаряда, кость встала вертикально, и сверху мозг его был открыт. Кросс опустил этот кусок вниз, закрыв череп, словно чайник крышкой, обвязал его голову платком, а затем отправил раненого солдата в тыл — в конечном итоге, он выздоровел. Но армейские хирурги были твердо уверены, что подобные раны совершенно неизлечимы и являются смертельными.

У Шайло, бригадный генерал Томас У. Суини, потерявший руку в Мексиканской войне, получил пулю Минье в оставшуюся, а кроме того, еще и в ногу, в то время как его лошадь погибла от семи пуль. Едва сохраняя сознание от потери крови, будучи с помощью товарищей посажен на другую лошадь, он оставался на поле до конца дня. О его хладнокровии и невероятном везении легенды ходили по всей армии.

Однажды во время битвы он не смог определить, была ли батарея, чьи люди были одеты в синее, принадлежавшей мятежникам или федералам. Покинув свой штаб, Суини изящным галопом поскакал прямо к ней, но подъехав к ней на револьверный выстрела, увидел, что ей владеют конфедераты. Он описал полукруг и так же изящно вернулся обратно. Никто в него не выстрелил — настолько высоко конфедераты оценили его дерзость. Позднее я познакомился с одним из них, и он очень красочно описал впечатление, которое на них произвела храбрость Суини.

Стойкость и решимость солдат Гранта в течение этого долгого апрельского воскресенья, возможно, не имеет аналогов за все время войны. По ночам ротами командовали сержанты, полками — лейтенанты, а бригадами — майоры. Некоторые полки не насчитывали и половины своего состава — они были ранены или убиты, а от некоторых дивизий осталось только две трети от числа тех, кто пошел в первый бой.

Я еще никогда не видел другого такого места, где состоялось столь кровавое событие — холмы и овраги Шайло, сплошь поросшие густым лесом -

«Изрезанные и начиненные сталью» [117].

На одном из стволов я насчитал 60 пулевых отверстий, на другом — более девяноста следов от пуль — от земли и на 10 футов вверх. Иногда, и на участке в несколько ярдов, среди ветвей густого кустарника, трудно было найти веточку толщиной более чем с палец, которая бы уцелела от пули.

Мой друг считал 126 мертвых повстанцев, лежавших там, где они погибли, на куске земли менее 50-ти ярдов шириной и четверти мили длиной. Одна из наших похоронных команд похоронила в одной траншее 47 врагов, в том числе трех подполковников и четырех майоров.

Но наши армии, подавленные численностью, очень далеко отошли назад, и мятежники захватили многие лагеря федералов. Вечером линия наших позиций, первоначально длиной в три мили, уменьшилась до трех четвертей мили.

В течение нескольких недель непредсказуемый Бьюэлл не спеша шел через Кентукки и Теннесси, чтобы присоединиться к Гранту. Он пришел очень вовремя. В четыре часа этого воскресного дня генерал Нельсон из Кентукки, командир его авангарда, пересек Теннесси и подъехал к Гранту и его штабу в самый разгар сражения.

— А вот и мы, генерал, — сказал Нельсон с военным салютом и, указывая на длинные колонны своих хорошо одетых, крепких и невероятно дисциплинированных парней, уже заполняющих пароходы, чтобы переправиться через реку, добавил. — Мы уже здесь, и мы не так хорошо вооружены, как другие в нашей дивизии. Мы многого не знаем, не очень хорошо маршируем, но если вы хотите безумной и жестокой битвы, я считаю, что мы — то, что вам нужно.

Ту ночь обе армии провели у своих пушек, а пикеты частенько оказывались чуть ли не в сотне ярдов друг от друга. От стонов и криков умирающих заснуть было невозможно. Грант сказал:

— Мы не должны дать врагу моральное преимущество первым атаковать нас завтра утром. Только мы должны сделать первый залп.

Как раз на рассвете, мятежники были внезапно атакованы по всему своему фронту врагом, которого они считали побежденным. Понесшие сильные потери войска Гранта вели себя превосходно, а великолепная армия Бьюэлла заслужила новые лавры. Конфедератам пришлось отойти по всем направлениям. Их отступление было паническим, они оставили за собой огромное количество боеприпасов, вещевых складов, пушек, зарядных ящиков, стрелкового оружия, фургонов и санитарных повозок. Их особенно не преследовали, поскольку в течение всей войны ни одна из сторон никогда не проводила никаких мощных и эффективных преследований (вплоть до того момента, когда Шеридан в одной из своих последних битв не захватил Ли), и, возможно, потому, что и северные и южные войска имели равные шансы быть полностью разгромленными.

Борегар ушел в Коринф и, как обычно, объявил о славной победе. Он обратился к Гранту с просьбой разрешить похоронной команде под защитой белого флага похоронить конфедератов. Письмо со своей просьбой он начал так:

«Сэр, к концу вчерашнего боя мои солдаты были сильно изнурены необыкновенной продолжительностью времени, в течение которого они сражались с вами и вчера, и днем раньше, и поскольку стало очевидно, что вы получали и продолжали получать подкрепления, я счел своим долгом вывести свои войска с места сражения».