Гибель империи. Северный фронт. Из дневника штабного офицера для поручений - Посевин Степан Степанович

— Что ж, комиссары сами виноваты, а теперь они только лишь мстят, защищая свою подлую, низкую работу, — тихо пояснил полковник. — Ну, а здесь можно ли что-нибудь делать? Ведь я остался совершенно нищим, все забрали.

— С вашим широким образованием здесь пропасть нельзя… Нужно только поискать невинное местечко и жизнь потечет как по маслу. А пока что поступайте ко мне в артель: на станции «Город» вагоны выгружать с дровами и другим товаром, — предложил Шарко, — устраивайтесь и заходите ко мне! Вот вам мой адрес. До свидания! Положительно нет времени… — И Шарко, передав свою визитную карточку с адресом, быстро зашагал дальше, свернув с Садовой на Вокзальную улицу.

Во время короткого их разговора, на тротуаре собралась толпа местных зевак, очевидно, любуясь большой кавказской папахой. Между ними заметны были и подозрительные субъекты, таинственно шептавшиеся между собою, но физиономии и намерения которых все же не ускользнули от зоркого глаза полковника; и он, как только Шарко зашагал дальше, также круто повернулся и быстро вошел в переднюю дома врача. На этот раз положение его было спасено.

У врача прием затянулся до часа дня. Очередь полковника была двадцатая, и за это время он много передумал о возможном его аресте; но выхода другого не было — бегство из приемной отрезано. Сам врач лицом также не внушал доверия: во время приема он много раз заглядывал в приемную, справлялся об очереди у каждого из посетителей и каждый раз куда-то звонил по телефону из своего кабинета, но разговора понять нельзя было. Наконец подошла и очередь полковника: все как-то быстро-скоро, присыпка, новый бинт, и все готово. Давид Ильич решил идти «всему» навстречу и только силой воли, с верой в свою правоту пробивать себе дорогу. Распрощавшись с врачом, он смело вышел на улицу.

Около самого дома врача, на улице, его встретили с лакейской вежливостью два каких-то статских господина; поклонившись ему навстречу, незнакомцы попросили документы о личности. Полковник Казбегоров не замедлил показать удостоверение о личности, взятое им из витебской городской милиции, и свидетельство об освобождении от службы по болезни.

— Все это хорошо и правильно, — протянул один из них, — ты и есть тот самый, который нам нужен.

И выхватив из кармана револьвер, грубо прикрикнул на полковника «Следовать за мной!». Другой же статский, также с револьвером в руке, следовал за ним сзади. И печальный кортеж направился в центр города, придерживаясь середины улицы.

«От волка ушел, а на медведя нарвался», — подумал полковник Казбегоров и горько скривил лицо от боли ноги. — Милые граждане! У меня ведь нога болит и мне идти очень трудно. Далеко ли еще?

— Нет, нет! Вот, всего лишь сто шагов и губернское правление комиссии, — ответил первый статский.

В канцелярии комиссии, как и в Витебске, предъявлено было старое обвинение по делу «товарища Скудного», а дополнением служило и нежелание полковника Казбегорова служить в Красной армии «товарищей-москвичей» и якобы желание его, как Генерального штаба офицера, пробраться секретно на Кавказ, к казакам своим, где в то время усиленно росло и расширялось добровольческое освободительное движение в Кубанском крае.

— Все это ложь и клевета, — ответил им полковник энергичным тоном, указав на свидетельство о болезни, на больную ногу, и на свидетелей: командира корпуса и нового корпусного комиссара фельдшера-артиллериста Коровая.

— Хорошо! Мы проверим, а пока ты будешь считаться на положении пленного, отдохнешь у нас хорошо в общей гражданской тюрьме и там же, в лазарете, полечишь свою ногу. Уход будет хорош и чист, — возразил первый статский незнакомец, по-видимому, заведующий красной губернской разведкой; и неожиданно, по-видимому, что-то сообразив, сразу перешел на «вы». — Мы сообщим и вашей супруге Людмиле Рихардовне о месте вашего нахождения. Она ведь была когда-то моим начальником в счетном отделе Управления дороги. Вы не удивляйтесь! Вы меня не знаете, а я вас знаю теперь хорошо и много раз видел в Витебске в конце 1916 года и в первый день нового 1917 года в соборе, около товарищей губернатора и начальника военного округа генерала Строя. Я откровенно вам говорю: у меня ничего нет худого за вами, вы известны как хороший солдат и Генерального штаба штаб-офицер, который с подчиненными был очень строг, но политические убеждения ваши и гражданская ученая степень также мне известны, а потому особенно бояться вам за свою шкуру не стоит, — с грубой иронией и насмешкой закончил предательскую исповедь свою чекист-заведующий разведкой; хорошенько обыскал полковника, записал адрес в Курске и одному из красногвардейцев приказал отвести его в больницу при тюрьме, а пакет передать в канцелярию тюрьмы.

— При такой информации обо мне, — строго заговорил и полковник Казбегоров, — мне не остается ничего другого сказать вам, как только с вашей стороны в то время дела велись нехорошо, подло, низко! Мерзавцы! И он, вспомнив профессора Крукса, кивнул головой в сторону «красноводчиков», как бы прощаясь с ними, и вышел с конвойным на улицу, медленно направляясь в городскую тюрьму.

— Богатый аристократ этот Казбегоров, — между прочим заметил заведующий «красноведкой», обращаясь к своему помощнику, — жена его, Людмила Рихардовна, была моим начальником в счетном отделе: властная женщина, строгая, аккуратная, но и справедливая; лично очень богатая дама, в особенности драгоценностями. Дешево не отдадим ей мужа, — смеясь и угрожая кому-то кулаком, заключил он, когда полковник Казбегоров с конвойным был уже на улице.

XIV

Вечер дня конца февраля. В комнате становилось уже темно, но Людмила Рихардовна все еще сидела у окна и ожидала мужа. Она передумала все возможные причины, которые могли бы задержать его так долго у врача. По ее мнению, конечно, их не было, а невозвращение его до позднего вечера она начала связывать с предположением: авось он оставил ее, сбежал куда-либо, скрылся от «красного террора»… Но логически обдумав ту или другую предпосылку, она сочла и это невозможным:

— Он теперь беден, нищий! Почет и честь его, интеллигента, пропали… А кто же я, теперь, такая? Простая мещанка, жена безработного… — вдруг мелькнуло в голове ее.

Но она быстро отогнала грязные, навязчивые мысли, поднялась, перекрестилась и начала ходить по комнате.

Вспомнила она и свои страдания и муки, которые переносила два года тому назад, пока достала себе такого друга-мужа, бескорыстного джентльмена и по уму великого человека, и ей стало ясно — жить без него счастливо она не сможет. «Пусть будет статским, — продолжала мечтать Людмила Рихардовна, — пусть не будет у него блестящего мундира, орденов, чинов и титулов, но его джентльмена «я», душа и сердце остаются все в той же телесной оболочке. А значит, и Дэзи мой останется все тем же… Богатство и ценности наши — все это вещи наживные… Он сам в себе заключает все богатство: здоров, красив, развит, умен, окончил университет и академию… Что ему еще нужно?» — она радостно улыбнулась и посмотрела вновь в окно, как бы ему навстречу; но, не видя мужа, она с горя чуть не вскрикнула и быстро направилась к кровати, а затем, схватив себя обеими руками за голову, молча повалилась на кровать и закрыла лицо подушкой. Две длинные светлые косы ее красиво разметались по новому темно-коричневому шелковому одеялу. В этот момент она была так мила, так гибка и красива, что несмотря даже на ее сильное отчаяние и слезы, все же выглядела очень живой и прелестной молоденькой дамой.

Но вот в дверь комнаты ее постучали, и она так же живо поднялась, стараясь скрыть свое горе. В комнату вошел брат ее, Авдуш.

— Что с тобой, сестрица? — волнуясь и подходя к сестре, спросил он. — А где-же наш дорогой Давид Ильич?..

Людмила Рихардовна поспешила вытереть себе глаза и все подробно рассказала брату: как он ушел к врачу и как она целый день страдала, ожидая его домой, но безрезультатно.

— Обожди, сестрица! Успокойся! — приласкав сестру, заговорил Авдуш. — Я хотя бы вкратце расскажу тебе итоги своих дневных хлопот: квартира есть в две большие комнаты и отдельно при ней кухня; окна комнат — в роскошный сад выходят; завтра можем занимать; это будет Вокзальная улица № 15. Относительно же службы — я получаю через месяц место техника в губернском правлении, а теперь зачислен кандидатом и начинаю работать с завтрашнего дня. — Что же касается Давида Ильича, то ему, как ученому человеку, подходящее место в ученом комитете. Я и там уже переговорил: следует только подать прошение теперь же и немного обождать. Теперь последнее и самое главное: с какой стороны начнем его разыскивать? Я не сомневаюсь, он схвачен и сидит в «красной паутине»…