Филипп Грибанов - Ну ты же мужчина!, или МеЖполовые парадоксы
Я не спорил. Действительно, как я уже указывал выше, любовный роман с нас написать было бы проблематично. Насчет своей черствости я слышал до Юли уже неоднократно и наедине с собой, признаться, иногда себя за это корил. Но что поделаешь, если ты искренен в своем нежелании петь серенады и вставать на одно колено? Женщинам важно внимание, но какая из них согласится на клоунаду, пусть мастерски сыгранную? Оказывается, многие согласятся.
Юля продолжала свои политзанятия.
— А Леша все это может дать. Он готов это давать. Он лучше тебя, понимаешь? Он и серьезнее тебя, хоть и младше возрастом. И в постели там тоже все в порядке. Ты же какой-то весь бесчувственный. Плюс жадноватый. Мне холодно с тобой, мне с тобой — никак, понимаешь? Я остыла к тебе. Все! — Она разошлась, аж порозовела.
— Юль, а чего ты так разоряешься? Радуйся, что уходишь к тому, кто тебя от этого всего убережет.
К такому ходу она готова не была.
— Так ведь… Так ведь я о тебе забочусь… Ты же так никогда и не найдешь себе никого… Задумайся!
Я засмеялся.
— Ну что за благотворительность, Юленька? Уходишь, так уходишь, и не надо меня на прощание спасать. Разберусь сам как-нибудь.
— Подожди. — Она уставилась мне в глаза. Она до сих пор не могла поверить, что эффекта катастрофически мало, что граната обезврежена. — Подожди, я не поняла… Тебе что — вообще все равно, что я ухожу? Не сожалеешь, не переживаешь?
— Ты сделала осознанный выбор, и я как культурный человек должен его уважать. Ты уходишь. В добрый путь.
— Но ведешь себя сейчас так, будто тебе наплевать! Неужели ты как мужчина не собираешься отстаивать свои чувства?
— Юля, я за тобой не успеваю. То я бесчувственный, то мне надо отстаивать чувства, в которых ты мне за пять минут до этого отказала… Ты сказала, что ты больше не со мной, и с этого момента мы по разные стороны. Мы можем общаться, но теперь все, что творится у меня в душе, касается только меня. Больно мне, не больно, обидно, не обидно — теперь тебе этого никогда не узнать. С тем, что я чувствую, я справлюсь сам.
— Ишь ты какой! Но я-то не последний для тебя человек? Я-то имею право знать?
— Зачем? По старой дружбе? Слушай. — Я положил свою ладонь на ее. — Давай-ка мы закажем еще и сменим тему. Ну не сошлись мы с тобой в жизненных позициях — эка невидаль. Я, заметь, и не спорил с тобой, когда ты указала на мою черствость. Да, есть такое во мне. Толи от рождения, то ли приобретенное по пути к тебе… не знаю. А раз есть мужчина, который даст тебе больше внимания, заботы… чего там еще? Цветов подарит… Раз есть такой мужчина, то он имеет все основания на… это… на тебя, короче.
Я стал запинаться, потому что почувствовал настоящую усталость. Мне кажется, что это правильно — разбегаться цивилизованно, но, видать, я не располагаю достаточной практикой в таких переговорах. Нам принесли еще джин-тоник. Юлька подуспокоилась и завела что-то про своих подружек. «Черт побери, — вертелось у меня в голове невеселыми оборотами, пока я ее слушал. — А ведь она повела себя достойно. К сожалению, в таких случаях я предпочитал просто скрываться, сливаться с рельефом местности и мычать нечто бестолковое, когда меня припирали к стенке. И я всегда выруливал из таких гадких ситуаций на гордости тех девушек, которых бросал. Сначала отмалчивался до последнего, а потом с облегчением вздыхал, когда мне делали ручкой, устав ждать честного ответа. Гнусно, что и говорить. Хотя, если взглянуть по-другому, это можно выдать за высокую степень моей деликатности. Не хочу причинять боль. Не каждая ведь выдержит такой резкий удар. Реветь прилюдно начнет. Ой, нет, бред… Анестезиолог нашелся. Бред!»
Я заметно захмелел. Пора было двигать домой.
— Эммм… Кирилл, а тебя можно попросить об одной услуге? — Юля задумчиво поиграла соломинкой в бокале.
— Да о чем разговор…
— Мне завтра надо рано вставать и бежать на встречу. — Она даже достала свой ежедневник. — Во! В девять-пятнадцать.
— Так, — кивнул я.
— Ну вот, мне от себя далеко ехать, а встреча будет на «Васи-леостровской».
— Ну?
— Что «ну»? Можно я останусь с тобой сегодня? Просто переночевать, ты ничего не подумай. Я не очень наглею? — Она улыбнулась той самой своей улыбкой, от которой у меня всегда… а, ладно. «И ведь не разу ей вслух этого не говорил, — подумал я о ее улыбке. — Ни разу. Неужели было так сложно сделать человеку хорошо одним словом?»
— Юль, я хоть и циник, но мстительно отказывать тебе не буду. Надо — поедем ко мне.
Мы вышли на улицу ловить машину.
— Ой! — вдруг дернула она меня за рукав. — А поехали сначала в «Лев»? Там сегодня Танюха с друзьями отмечает что-то. А?
— А вот тут я решительно отказываюсь, — покачал головой я. — Мне спать хочется, да и место, говоря откровенно, сарай-сараем.
— Ну, пожалуйста. Мы ведь не надолго.
— Да ты решай сама: если хочется, то езжай к ним, но только без меня.
Рядом взвизгнул «Жигуленок».
— Ладно, не поедем. У-у-у, вредина, — она ущипнула меня за поясницу.
По дороге в машине я задумался, как увязать тот факт, что ей надо рано вставать на работу, и ее предложение ехать сейчас в ночной клуб. Однако спрашивать не стал.
Дома мы включили какой-то ужастик и плюхнулись на диван втроем: с нами была еще бутылка «Gordon's», купленная в ночном магазине. Юля невзначай обвила меня руками и прижалась к груди, забросив ноги на валик. Былое счастье оглянулось на меня через плечо и замедлило свои удаляющиеся шаги. Но то ли «Дом восковых фигур» подействовал на меня мобилизиующе, то ли джин пробудил во мне воинственность, то ли извечная страсть экспериментировать с ситуациями взыграла1 во мне. Так или иначе, я понял, что будет дальше, и решил, что этого не будет. Из принципа. Из гордости. На слабо. До конца кинокартины я просидел с ехидной улыбкой.
Кино кончилось, джин кончился, и Юленька, попросив полотенце и раздевшись до нижнего белья прямо при мне, проследовала в ванную. Друзья мои, попытайтесь хоть раз в жизни пойти против там, где оно вроде бы и ни к чему. Попробуйте поуправлять ходом событий просто из азарта. Это, конечно, лишает привычных предписанных удовольствий, но несет в себе удовлетворение иного порядка. Будете потом вспоминать с улыбкой очень долго, тогда как банальные приятности уже давно перепутаются в памяти.
Через пять минут она вышла ко мне. Обнаженная, еще чуть мокрая и дурманящая. Я наводил последние штрихи по застилке кровати, где мы всегда спали.
— А это что? — спросила Юля, указывая на стопочку свежего постельного белья на стуле.
— А это мне, — ответил я просто и пошел застилать вторую кровать в другой комнате. — Оставляю тебе как гостье спальное место поширше да помягше. Приятных сновидений. — Ия чмокнул ее в обездвиженные мышцы лица. Потом выключил свет. Уходя к себе, даже затылком я ощущал, как ее оглушило.
Я застелил себе, лег. Стены квартиры затрещали и выгнулись от чудовищного давления. Что-то нехорошее нагнеталось в тишине между комнатами. Она лежала через стену от меня и отражала белизну потолка своими остекленевшими глазами. В ее голове догорали предохранители, тончась еденьким дымком и постреливая искрами. А я просто ждал, когда заскрипят, распрямляясь, пружины ее кровати. Есть в жизни редчайшие секунды, когда будущее можно потрогать руками. Скрип, приглушенные ковролином шаги…
Она возникла серым силуэтом в дверном проеме.
— Эй, — шепотом позвала Юля. — Можно я к тебе? Мне страшно там одной.
Я даже и не думал разыгрывать сонного.
— Говорил я тебе, незачем такие фильмы на ночь смотреть.
Не дожидаясь разрешения, Юля соскользнула мне в постель и прижалась к моим губам влажным, долгоиграющим поцелуем. «Приди в себя, лунатик!!!» — кричал мне ее поцелуй. Я не стал толкаться, просто аккуратно вывернулся, встал, перешагнул через нее и пошел туда, на широкую кровать.
— Ты куда, Кирилл?
— Спать, Юленька. Может, тут тебя не будут мучить кошмары?
Она молча уставилась на меня, не веря в происходящее. Потом тоже встала.
— Ладно, — со вздохом произнесла она. — Спокойной ночи. Я возвращаюсь на то место.
Диспозиция осталась прежней. Дома снова на некоторое время повисла тишина. После пятиминутной интермедии пружины заскрипели вновь, и меня в прямом смысле накрыло шквалом страсти. Она влетела бегом и прямо от двери прыгнула на меня, как рысь, оседлав, обездвижив и утопив в ласках. Вот тут уже бороться с собой было сложнее. Юленька, если ты будешь читать эти строки, знай: ты прелесть, ты рождена для чувственных бурь, ты — стихия. Но истина дороже. А она топила меня в себе своими ласками. И говорила, говорила, говорила…
— Малыш, ну ты что? Обиделся на меня сегодня, да? Ну, не надо. Я ведь еще не приняла окончательного решения. («Кирилл, я ухожу к своему предыдущему молодому человеку. Между нами все кончено»). Он не настолько уж и хорош на самом деле. («Он лучше тебя, понимаешь?»). Ну, хватит капризничать, ты же хочешь меня и все еще любишь меня, я вижу. («Я даже не могу понять, нравлюсь я тебе или просто удобна»). Ты ведь на самом деле не такой бесчувственный, как я про тебя сказала. Мне хорошо с тобой. («Ты же какой-то весь бесчувственный. Мне холодно с тобой, мне с тобой — никак, понимаешь? Я остыла к тебе»).
