Дмитрий Губин - Бумажное радио. Прибежище подкастов: буквы и звуки под одной обложкой
Следствий моего труда было два. Во-первых, барыня труд отвергла: она-то ждала красот стиля. Во-вторых, сайт Slon.ru начал, с моей подачи, публикацию списков non-fiction книг от разных известных людей. Так что вот мой вам отвергнутый список худлита: если про Улицкую и Лимонова вы слышали, то насчет Терехова я уже не уверен. Итак…
1. Людмила Улицкая. «Даниэль Штайн, переводчик» и «Зеленый шатер». «Штайн» – это роман о своем среди чужих, а «Шатер» – о том, как эпоха ломает хребты. «Шатер» – хитрый роман: начинается полифонией (три девочки, три мальчика), но когда мальчик-музыкант набредает по сюжету на музыку Шенберга и Штокхаузена, сам роман превращается в какофонию. Хороши и рассказы Улицкой, нередко бунински эротичные. Жаркие, потные, возбужденные девочки, теряющие невинность случайно, как куклу.
2. Александр Терехов. «Каменный мост». Терехов велик хотя бы тем, что создал жанр анти-мокьюментари (mocumentary – это вымысел, притворившийся документом). Не сразу врубаешься, что история убийства 16-летним сыном наркома 16-летней дочери посла и создания фашистской организации в кремлевской школе во время войны реальна. А вообще «Мост» – роман о невыносимом страхе смерти.
3. Эдуард Лимонов. Пятью главными романами Лимонова можно унять жажду, как Христовыми пятью хлебами – голод. «У нас была великая эпоха», «Подросток Савенко», «Молодой негодяй», «Это я, Эдичка», «Дневник неудачника». Сцена совокупления героя с негром из «Эдички» – одна из лучших в русской литературе, и там не про секс. Просто все вокруг мертвые, а черный парень – единственный живой.
4. Владимир Сорокин. «Голубое сало», «День опричника». Сорокин – образцовый постмодернист, жонглер привычностями. Ныне он пишет романы, где мало что оставляет даже не от Путина, а от русской идеи. Именно в этом (а не в откровенных сценах) причина, почему «нашисты» бросали книги Сорокина в унитаз.
5. Виктор Пелевин. «Generation «π», «Empire «V», «Ананасная вода для прекрасной дамы» (последняя книга). П. работает так: вычленяет из хаоса смысл, а потом – ап! – макает его во флуоресцентную краску. Получается инсталляция, раскрашенный скелет современной эпохи. Глава «Зенитные кодексы Аль-Эфесби» из «Ананасной воды», выставляющая на обозрение промытое телевидением общество, в этом смысле – запредельная вещь.
Еще раз: Улицкая, Терехов, Лимонов, Сорокин, Пелевин.
В следующий раз список продолжу.
9 ноября 2011
Русское чтиво – 2
О лучших русских современных писателях: вторая часть списка
http://www.podst.ru/posts/6373/
Если кто пропустил первую серию: в ней шла речь о том, как мои попытки перейти от рассуждения к назиданию, то есть от рассуждений о современной культуре к прямому указанию, что читать, были отвергнуты редакторшей, возмущенной самой идеей публиковать списки рекомендуемых книг.
В первой серии речь шла об Улицкой, Терехове, Лимонове, Сорокине, Пелевине. Вот окончание списка, который, для круглого счета, я специально ограничил цифрой «10». К черту жанр – важна практичность. Чтобы не заблудиться в книжном магазине, где и Айн Рэнд, и Аставацатуров, и Тило Сараццин, и куча пустой породы – все вперемежку.
Итак, продолжаю:
6. Дмитрий Быков. Я люблю этого великого толстяка, я с Быковым дружу, я обожаю Быкова за стихи (любимейшее из «Пригородных электричек»: «Парень в рыжем полушубке/ Лет примерно двадцати/ Обнимает девку в юбке /Типа «Господи, прости!»), а прозу ценю за язык и сатиру уровня Салтыкова-Щедрина. Лучшее у Быкова – «Орфография», «ЖД» и толщиной напоминающий самого Быкова «Пастернак».
7. Михаил Шишкин. Шишкин живет наполовину в Германии, что не могло на него не повлиять: все-таки интеллектуальное бурление сегодня лежит по другую сторону океана и в любом случае по другую сторону Буга. Когда-то шишкинский роман «Венерин волос» очаровал меня тонкими мазками, лессировками – однако это кватроченто свелось к одной идее, хоть и неглупой: пусть люди врут, но сами истории подлинные. Теперь все советуют «Письмовник» – непременно буду читать.
8. Алексей Иванов. В федеральную моду пермяк Иванов был запущен главным российским трендмейкером Леонидом Парфеновым. «Географ глобус пропил» – это роман о русском Питере Пэне, роман об учителе географии, так и не повзрослевшем и застывшим в подростках; это роман, переплавивший все эти «ты, блин, скотина, чего мою ручку-то берешь?» в реальную литературу. «Общага на крови» – роман об ангеле, живущем в общежитии. Далее следуют «Золото бунта», «Блуда и МУДО».
9. Михаил Идов, «Кофемолка». Это недавно открытый в России, не вполне русский автор (потому как живет в США), рукоположенный в наимоднейшие журналом GQ. «Кофемолка» – это фактически авторизованный перевод замечательного производственного романа об открытии кофейни в Нью-Йорке. От чтения возникает удивительное ощущение иной возможной русской жизни, потому что читать Идова – это как Вуди Аллена смотреть.
10. А вот на десятое место претендентов много. Например, трое питерских авторов: Павел Крусанов с «Укусом ангела», Андрей Аствацатуров со «Скунскамерой» или Александр Секацкий с «Прикладной метафизикой». «Метафизика», впрочем, не роман, а поваренная книга интеллектуала. Ну, так я и сам предпочитаю non-fiction: Докинза, Хокинга, Хантингтона…
Так что я, пожалуй, сделаю паузу, скушаю свой твикс – чтобы подумать о новых списках…
15 ноября 2011
Молчание ягнят и агнцев
О том, что превращает Анатолия Чубайса и протоиерея Георгия Митрофанова в братьев-близнецов
http://www.podst.ru/posts/6398/
Я редко призываю покупать журнал «Огонек» – я пишу туда колонку, и, получается, рекламирую себя самого – но 45-й номер, с мамой и дочкой Водяновыми на обложке, является исключением. Там нужно разыскать два интервью: с Анатолием Чубайсом и с профессором петербургской духовной академии протоиереем Георгием Митрофановым. Они почти ровесники – обоим шестой десяток, оба умны, оба знают цену системам, которые их подняли наверх, оба переживают трагедию этих систем.
Чубайс говорит о трагедии России, которая смогла перейти от командной экономики к рыночной, но не смогла от автократии перейти к демократии, и теперь стоит на развилке между закручиванием гаек и либерализацией политики.
Отец Георгий говорит о том, что церковь, сбросившая ярмо несвободы в 1990-е, веру в Христа заменила верой в тоталитарную идеологию, замешанную на величии страны и поисках врагов, превратившись в комбинат по производству ритуальных услуг.
А вот дальше – внимание! – эти два диссидента делают кульбит.
Чубайс, отвечая на вопрос, нужно ли вводить свободные выборы в России, вдруг начинает твердить о великих рисках, которые несет прыжок из несвободы в свободу, о каких-то постепенных шагах, но про сами шаги не говорит ни слова.
А отец Георгий, печалуясь, что церковь никак не реагирует, не дает оценок грандиозным переменам в жизни страны, тут же, опустив глаза долу, начинает сам этих оценок избегать, расточая комплименты патриарху, как будто это не при двух последних патриархах православная церковь стала служить Кесарю, а не Христу.
Я не буду говорить, что кульбиты, которые публично совершают два умных человека, лично мне отвратительны. Отвратительно ругать систему, созданную Кесарем, но тут же льстить самому Кесарю. Я не буду даже говорить, что русская резинка, благодаря таким вот придворным умникам, будет растягиваться все больше. Чубайсу ли этого не знать: в свое время, откладывая и откладывая девальвацию рубля, он добился того, что рубль в августе 1998-го рухнул сразу вчетверо. И я не думаю, что по поводу свойств русской резинки у Анатолия Чубайса или Георгия Митрофанова есть сомнения.
Я лишь хочу сказать, что за их критикой системы с одновременным желанием ее сохранить кроется, как мне кажется, элементарный страх. Страх потерять тот комфорт, который они имеют. Дачу в Жаворонках, машину с мигалкой, кафедру в академии, сладкий сон и сытный стол. Потерять все и довольствоваться служением идее. То есть они понимают, что все рухнет, но видят в этом угрозу и лично себе, а потому надеются, что рухнет уже после их смерти, пусть даже рухнет куда более кроваво и страшно.
Лично мне за них стыдно. Вероятно, и с Чубайсом, и с отцом Георгием мы увидимся теперь в аду. И, поскольку в загробную жизнь я не верю, то боюсь, что нам придется увидеться в приготовленном ими русском аду на земле.
22 ноября 2011
Осень патриарха пацанов
О том, что любовь к Владимиру Путину – это любовь к двору, в котором вырос. С его песочницами, драками, пацанами и паханами
http://www.podst.ru/posts/6426/
Что бы ни пыталась – и довольно жалко пыталась – лепетать пресс-служба Владимира Путина после его освистания в «Олимпийском», Путина публично освистали. И то, что пресс-служба владельца страны все чаще оправдывается, доказывает смену политического сезона. Раньше Путин проходил как хозяин необъятной родины своей, не удостаивая поворотом головы каких-то там и чем-то там недовольных людишек, если таковые и случались по пути.
