Захар Прилепин - Книгочёт. Пособие по новейшей литературе с лирическими и саркастическими отступлениями
В итоге мы так каждый день обедали: с улитками, мидиями, крабами, креветками и какими-то неизвестными мне моллюсками, а также рыбами красного, розового и желтого цвета… ну и французские сыры ко всему этому прилагались.
После таких обедов и беседы с французскими читателями проходили как-то по-особенному.
К примеру, писатели Андрей Дмитриев и Юрий Буйда должны были рассказывать о, не поверите, загадочной русской душе – именно так была обозначена тема. Но на первой же минуте своего выступления они официально отменили загадочную русскую душу как факт.
Нам в компании с Дмитрием Липскеровым и Андреем Геласимовым досталась не очень благодарная тема Чечни – к этому вопросу французы относятся очень болезненно и по сей день уверены, что Грозный и его окрестности лежат в руинах.
На мои слова о том, что сегодняшняя Чечня живет богаче большинства регионов России, французы засвистели, зашумели и затопали.
Один почтенного возраста французский военный заявил, что Чечня для России является той же раковой опухолью, что Алжир для Франции. «Не считаете ли вы, что как французы отделили Алжир, так и вы должны отделить Чечню?» – тактично поинтересовался он.
– Нет, – сказал я и блеснул своими познаниями в географии. – Насколько я помню, Алжир находится в Африке, а Чечня все-таки в России.
– Кавказ будет русским, – сказал и Геласимов со свойственной ему прямотой.
– И радуйтесь вообще, что все это в составе России находится, – закрыл тему Липскеров. – А то оттуда к вам хлынет.
Что до писателя Владимира Сорокина, который разгуливал по Сен-Мало в белом пиджаке и был похож на Атоса, переодевшегося в Остапа Бендера, – то он свои встречи с читателями, как правило, вообще не посещал, предпочитая местные рестораны. Свиту ему составлял журналист Николай Александров, который проявил неожиданное знание народных французских песен и исполнял их на языке оригинала, замечательно громко и достаточно музыкально.
…По ночам над Сен-Мало раздавалось хриплое пение русского литератора о печальных судьбах французских пейзанок, мещан и моряков…
Николай, надо сказать, внешне вполне походит на пирата: эта его полуседая грива и страстные глаза с легкими искрами безумия, эти его размашистые повадки и склонность к аффектам… Натуральный морской разбойник.
Поразмыслив на эту тему, я пришел к выводу, что настоящими пиратами в тихом и упорядоченном Сен-Мало является как раз делегация русских писателей – иных претендентов нет.
Даже очаровательный, элегантный и беззлобный Митя Глуховский вполне вписывался в пиратский ансамбль – скажем, на правах толмача: его свободное владение пятью или шестью языками было тому порукой.
Дмитриев и Буйда, с их бородами, неизменным румяным алкогольным опьянением, громкой речью и хорошо поставленным хриплым хохотом составляли отличный ансамбль. С Басинского так вообще можно делать изображения пиратов для местных сувениров. О морском офицере и, кстати, писателе Илье Бояшове даже говорить нечего.
Мысль всей бандой завладеть какой-либо яхтой понемногу начала овладевать мной – тем более что яхт этих у пристани было великое множество. Надо ж было хоть как-то оправдать столь ретивый интерес местной полиции к русским писателям.
К тому же у нас в Сен-Мало был свой человек, могущий дать наводку (посл. слово писать слитно. – З.П.).
Дело в том, что один из представителей российской делегации даже не приезжал в Сен-Мало, поскольку уже жил здесь в своем собственном доме. Зовут его Борис Акунин, он же Григорий Чхартишвили – всякому пособнику пиратов, как мы знаем из книг, положены два имени, а может, даже три.
Акунин вполне мог бы являться на встречи в тапочках и халате – но нет, он приходил к людям в элегантном пиджаке и рассказывал в основном о Японии. Оцените: русский писатель живет в Сен-Мало и рассказывает французским читателям и гаитянским коллегам о Стране восходящего солнца. Вот как наши люди умеют путать следы…
Чтобы вконец не потерять национальную идентичность, мы с Басинским вновь реанимировали русскую душу как факт – и в любую свободную минуту говорили о ней. Благо что в немаленьком этом городке мы, совершая раздельные прогулки, сталкивались ежедневно, причем в самых дальних его уголках. О, магнетизм русской идеи – тебя не убежать…
После этих разговоров, пресытившийся устрицами и улитками, я, скажу прямо, все более и более стремился на Родину.
В конце концов русских писателей, от греха подальше, вывезли из Сен-Мало на отдельном поезде.
В Париже мы нестройной бандой заночевали, и уже вечером следующего дня я оказался в милой моей стране.
В полной уверенности, что это я сам, лично, привез с собой лето из дальних странствий, я вступил в русскую теплынь, и благость, и нежность… И так далее, и так далее.
Поэтический блиц
Геннадий Красников
Кто с любовью придет…
(М. : Молодая гвардия, 2005)
Шкала ценностей в нашем грешном мире давно перевернута, но в поэзии, особенно чувствительной к грубости и дурновкусию, это сильнее заметно. Придя в книжный за томиком современных рифмованных словес, люди по какой-то нелепой странности часто покупают отчего-то Губермана, или Вишневского, или, не знаю, Евтушенко.
Странно. У вас что, до сих пор нет стихов Евтушенко дома? А Пушкин есть?
Геннадия Красникова странным образом миновали хоть какие-то признаки всероссийской известности. Впрочем, ничего случайного, как мы знаем, не бывает – может, так и надо.
Что вредит Красникову – так это излишняя публицистичность, прямое высказывание, которому место в газете, а не в стихотворении. О наши поганые дни и проза обламывала зубы – куда уж тут поэзии.
Поэт между тем он все равно сильный и временами пробивающий так, что на минуту охватывает сердечный озноб. «А небо так стремительно отвесно, / как с тормозов сорвавшаяся бездна». Ужас.
Красников афористичен и парадоксален: «Мы не судьи с тобой. Мы – вина»; «Скажи мне, кто твой Брут, и я скажу, кто ты»…
Красников, как всякий истинный поэт, еще и мыслитель, облекающий прозрения в тонкие формы стиха. И нет толку сетовать на то, что выводы, к которым пришел он, неутешительны: «…и да простят нас бедные итоги, / что мы их безнадежно подвели!»… «…я прожил эту жизнь, не увидев тебя, / сквозь судьбу, как сквозь стену, прошел безвозвратно». И еще вот это, замечательное: «Мы – из прошлого века, нас все узнают. / За угрюмых таких – двух веселых дают».
«Двух веселых» я, к слову, назвал свыше. Выбираю «угрюмых». Почему?
В отличном эссе, помещенном в этой книге, Красников пишет: «Есть время, когда открывается нагота истории – нагота отчаяния и экзистенциального сиротства, и только известный Хам и дети Хама не постыдятся осклабиться над лихолетьем и злосчастьем страны».
Читайте, это настоящее: поэзия лихолетья.
В книге есть как минимум одно великое стихотворенье: «Московская гроза 21 июня 1998 года в день Всех Святых в земле российской просиявших».
Алик Якубович
Начать бы всё с конца
(Н.Новгород : Деком, 2010)
Когда листаю книжку Алика Якубовича, у меня на языке вертится одно словечко: органично.
Понимаете, это все органично у него получилось: его замечательные фотографии, на которых пресветлые девушки с пьяными глазами, ломкий волжский лед и резиновый мяч, навсегда зависший в воздухе; и эти его странные, иногда на грани прозрения, иногда на грани банальности (я люблю банальности, а также сантименты) строки; и собственно сам он, утренний пешеход, ироник и романтик, вполне соответствующий своим видом тому, что пишет, и тому, как фотографирует.
Говорят, что поэтов надо сравнивать с кем-то, с другими поэтами, например. Это дурная привычка, и я представления не имею, с кем сравнить Якубовича. Но если бы какие-то его «танки» я прочел в антологии древнекитайской поэзии, я б сказал: какой талантливый народ китайцы!
А когда я читаю про «…почему-то вcпомнился даун Колька, / Которого любили все собаки / И бабушки у подъезда» – и дальше про то, как «…правда, погиб он по-дурацки – / Утонул, собачку спасал, / А плавать не умел», – сразу вспоминаю про дебилов гениального Бориса Рыжего, он вообще любил слово «дебил». Хотя и тут знаю, что у Рыжего свой дебил Колька, а у Якубовича – свой. А то, что они оба присматривались к растерявшим разум, – так иначе и быть не могло.
Ну и когда, наконец, читаю я о том, как «…золотая рыбка в аквариуме / Смотрит в голубые глаза мальчика / И думает: море» – я вообще ни о чем не думаю, мне и так хорошо. Я ж не золотая рыбка, чтоб думать…
Алина Витухновская
Черная икона русской литературы
(М. : Ультра. Культура, 2005)
Книга вышла сначала в Германии, и там Витухновскую скупили всю и сразу, в то время как, например, маститого Виктора Ерофеева, переведенного тогда же (книга его называется «Хороший Сталин», хотя имеется в виду Сталин плохой), немцы знать не хотят и не покупают.
