Арт Бухвальд - Америка и американцы
ТОЛЬКО НЕ СТРЕЛЯЙТЕ!
Городской совет Нью–Йорка только что впервые утвердил закон о контроле над шумом. Ожидают, что противошумная программа начнет осуществляться в ближайшие два года. Как относятся к ней ньюйоркцы? Мне захотелось прогуляться по городу и узнать это.
Первый человек, с которым произошел разговор, спускался по авеню Америка.
— Сэр, что вы думаете по поводу нового противошумного закона, который уже утвержден?
— Что вы сказали?
— Я спросил, как вы относитесь к плану мэра города запретить всякий бом и гром в Нью–Йорке?
— Если он собирается запретить ром, это меня не трогает. Я пью водку и джин.
— Не ром, а гром! Он хочет снизить в Нью–Йорке децибелы[46].
— Нс знаю ничего об этих децимелах, но хорошо знаю мэра. Он снизит децимелы и повысит налоги!
— Весьма вам благодарен, сэр.
— Моя жена пьет ром, и я не уверен, что ей все это понравится, — добавил он, расставаясь со мной.
Я направился по Пятой авеню и заговорил с дамой, которая тащила хозяйственную сумку.
— Отдел охраны внешней среды Нью–Йорка объявил войну шуму, — сказал я. — Нравится ли вам это решение?
Ее губы зашевелились, но на улице стоял такой грохот, что ничего не было слышно.
— Что вы сказали? — крикнул я.
— Я сказала, что голосую за республиканскую партию.
— Да меня совсем не интересует, за кого вы голосуете. Мне хочется узнать, что вы думаете относительно шума.
— А что, он удрал?
— Он не может удрать. Шум — это проблема, а не человек! — завопил я.
— Ничего об этом не знаю. Я живу в Бруклине.
Тут подошел полисмен и спросил:
— Почему вы кричите на эту леди?
— Я вовсе не кричу на нее. Я только задал ей простой вопрос.
— Почему вы кричите на меня? — раздраженно спросил полисмен.
— Я вовсе не кричу. Простите, но я повысил голос потому, что она меня не слышит…
— В Нью–Йорке каждый вынужден кричать. Уж такой это город!
— В том‑то и дело, — ответил я. — Потому‑то я и спрашиваю людей, что они думают о новом противошумном законе.
— Что это еще за закон?
— Городской совет принял новый закон, и, как только мэр его подпишет, вы сможете вызывать в суд людей, которые ведут себя чересчур шумно.
— Что ж, по–вашему, мало у нас работы, станет полиция направлять в суд за шум?
— Конечно! Либо брать штраф.
— Убирайтесь с Пятой авеню, пока я вас не задержал! — заорал он.
— Не кричите! — сказал я и направился на Восьмую авеню.
Там я вплотную подошел к человеку и сказал:
— Мне хочется поговорить с вами относительно раздирающего уши грохота в Нью–Йорке.
Он сразу поднял вверх руки.
— Возьмите мой бумажник. Он в левом нагрудном кармане.
— Это не ограбление. Я провожу опрос…
— Вот мои часы. Только не стреляйте…
— Мистер, опустите руки. Мне хочется лишь поговорить с вами по поводу шума.
— У меня двое ребят, — всхлипнул он, — Берите деньги и уходите!
Стала собираться толпа, и я решил ретироваться. И тут один из молодых людей в толпе завопил мне вслед:
— В чем дело? Почему он не ограбил?
ИСТОЧНИК МОЛОДОСТИ
Мы отправились в Калифорнию, где всегда столкнешься с чем‑то новым. В Биверли–Хиллс, например, очень терзаются тем, что мужчины стареют, и поэтому там великое множество клубов здоровья и кабинетов красоты, стремящихся помочь им остаться юными.
Наиболее величественный из таких кабинетов именуется «Олимп — курорт для мужчин». Его содержит знойная дама Аида Грю, которая хотя и является специалистом по женской косметике, но обладает превосходным нюхом на мужчин, пренебрегающих своей наружностью (чего не скажешь про Кэри Гранта[47]), и чувствует себя обязанной что‑либо для них сделать.
Не выходя из помещения, мужчина может принять здесь сеансы массажа лица и тела, хиропракторскую обработку и уроки йогистики, сделать маникюр, стильную прическу, брови и усы, обучиться хорошим манерам— правильно сидеть, стоять, прогуливаться, зная, куда девать свои руки и ноги.
Примерно за 200 долларов мисс Аида Грю может сделать из вас нового человека. Так как я всегда был склонен к самосовершенствованию, то решил посетить «Олимп — курорт для мужчин» и отдать себя в руки мисс Грю. Положение сперва казалось безнадежным, но ее «штаб» решил все‑таки испробовать все средства.
Меня уложили на операционный стол, и дипломированный хиропрактор принялся трудиться над моей физиономией. Он наносил легкие удары по моим щекам снизу вверх и массировал скулы. Мне пояснили, что мужчины никогда не тренируют свои лицевые мускулы и поэтому они такие дряблые и вялые. Даже если вы пройдете пешком 50 миль, это ничуть не отразится на мускулатуре вашего лица…
Но вот хиропрактор закончил возню со мной, и его помощник начал очищать поры кожи на лице. Моя физиономия пылала, морщины стали исчезать, и когда я взглянул в зеркало, то увидел уставившегося на меня тринадцатилетнего мальчика.
Тут вошла женщина–йог и заставила меня полчаса простоять на голове. Сменивший ее парикмахер 15 минут изучал мою макушку. Наконец он принял решение и с осторожностью хирурга занялся стрижкой. Затем он взялся за брови и придал каждой из них вид, подходящий к стилю моей прически.
Затем наступила пора обучиться хорошим манерам. В комнате появилась еще одна юная леди. Она пришла в ужас от моей «стойки» и походки, и ей совсем не понравилась моя манера держать руки и садиться в кресло. На протяжении целого часа мы практиковались, как вставать и садиться. Вы, конечно, можете себе представить, как я был возбужден и как стремился быстрее вернуться в отель, где мы остановились, и доложить жене о всем испытанном.
Когда же я открыл дверь, она пронзительно завопила:
— Вон! Вы ошиблись дверью!
— Это же я, твой муж! — крикнул я.
— Боже, что они сделали с тобой?
— Они сделали меня похожим па Кэри Гранта.
— Мне нравился ты, каким был.
— Ты, конечно, лучше разбираешься в этом, — сказал я, — но теперь уже слишком поздно для возврата к старому.
Остальное время в Калифорнии мы жили как чужие. Она говорила, что я выгляжу слишком юным для нее. К счастью, когда мы улетали в Вашингтон, уже в аэропорту Лос–Анджелеса мое лицо начало вновь покрываться морщинами, и я стал возвращаться к своему обычному облику.
Впервые за неделю жена расхохоталась.
— Что смешного? — спросил я.
— Одна из твоих бровей опустилась!
ЧЕРТ ПОПУТАЛ!
Любой из нас готов оправдать нарушение своей диеты. Что же касается меня, то могу сказать по личному опыту, что именно черт ответствен за каждое прегрешение в любой диете, которую я старался соблюдать.
Вот как это получается. Я способен придерживаться какого угодно режима — причуды данного месяца, но лишь до 11 часов ночи. А тут жена просит меня проверить, все ли двери в доме закрыты. К несчастью, это относится и к двери из кухни на черный ход.
Прихожу в кухню, а там восседает собственной персоной черт. Выглядит он совсем не так, как его изображают в книжках. Нет никаких рогов и хвоста. Это весьма симпатичный парень небольшого роста, пухленький, с круглым красноватым лицом, одетый в голубой домашний костюм из хлопчатобумажной ткани. Я всегда стараюсь его игнорировать, но он из тех типов, что сразу же вступают в разговор, хотите вы этого или не хотите. Он может сказать:
— Когда ты проверял дверь в кухню, почему не заглянул в холодильник?
— А почему я должен заглядывать в холодильник?
— Чтобы проверить, горит ли там лампочка, — отвечает он невинным голосом.
Я открываю холодильник.
— Свет есть! — говорю я.
— О! Я видел, что твоя жена купила сегодня чудесный сыр. Быось об заклад, что он очень вкусен с черным хлебом.
— У нас, умник, нет черного хлеба.
— Посмотри‑ка на третьей полке.
Смотрю на третью полку, а там и впрямь лежит буханка черного хлеба.
— Ничего не хочу! Я на диете, — решительно заявляю я.
— Ну и что ж. А мне нельзя предложить? Хорош хозяин.
Достаю черный хлеб и сыр.
— Не забудь масло и горчицу, — говорит он, растянув в ухмылке рот до ушей.
Делаю бутерброд с сыром и сую ему.
— А ты не присоединишься ко мне? — спрашивает он. — Терпеть не могу есть в одиночестве.
— Придется, пожалуй, отведать и мне.
Он протягивает мне свой бутерброд:
— Держи, я сделаю себе сам. Знаешь ли ты, что очень идет к такому бутерброду?
— Что? — спрашиваю я, усаживаясь против него.
— Большой стакан холодного пива.
— Не думаю, что мне следует пить пиво при моей диете.
— Знаю, знаю. Но один стакан тебе не повредит. Нельзя же есть бутерброд с сыром без пива.
