Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №5 (2004)
Конструкция статьи Азадовского слишком уж напоминает конструкцию приснопамятных “Злых заметок” Бухарина. Тот тоже начинал свое сочинение о Есенине с комплиментов: “Есенин талантлив? Конечно, да. Какой же может быть спор?.. Есенинский стих звучит нередко как серебряный ручей...” А дальше шли такие мерзкие поношения поэта и “так называемого “национального характера”, цитировать которые нет здесь никакого смысла.
Свой анализ “безудержного гнева”, содержащегося в произведениях Астафьева, Азадовский начинает с “Печального детектива”, выдирая из контекста “словцо “еврейчата” и определяя его “как некий симптом антисемитизма”. Больше о “Печальном детективе” по сути ни слова. Сразу идет переход к рассказу “Ловля пескарей в Грузии”. “Рассказ Астафьева поднял в Грузии волну негодования, всплески которой продолжались на протяжении нескольких лет. “Вы своим рассказом о Грузии, Виктор Петрович, наступили прямо на сердце наше, — обращался к Acтaфьeвy писатель Бyaчидзе, — и мы почувствовали его боль”. Но громче других прозвучал тогда голос Натана Эйдельмана, замечательного историка России, прямо обвинившего Астафьева в национализме и расизме” .
Прежде чем перейти к “замечательному историку”, стоит отметить следующее. Те, кому довелось прочесть “Такое длинное, длинное письмо Виктору Астафьеву и другие послания с картинками в черно-белом цвете” Карло Буачидзе, изданное в 1989 году в Тбилиси, знают: это “Письмо” — воинствующий антирусский документ, содержащий безудержные похвалы Сталину за тот расцвет, который наступил при нем в Грузии, и самые благодарные слова, адресованные автором отцу — рапповскому критику Тенгизу Буачидзе, неустанно боровшемуся с “великорусским шовинизмом”. В свете дальнейших рассуждений автора статьи в “Вопросах литературы” о “ядах ненависти, которыми был насыщен воздух Империи”, и его проклятий советской эпохе подобная ссылка более чем симптоматична.
Далее Азадовский переходит к переписке Астафьева и Эйдельмана — к тому, ради чего и писалась вся его статья. После короткой отсылки к Эйдельману следует инвектива в адрес Астафьева: “Его письмо к Эйдельману — яркий образец воинствующего антисемитизма. Омерзительные слова про “гной еврейского высокоинтеллектуального высокомерия” соседствуют с утверждениями о “зле”, которым якобы пропитано письмо Эйдельмана…” Воистину омерзительное обвинение в “расизме”, брошенное Эйдельманом Астафьеву, остается фактически бездоказательным.
И немудрено. Ведь Эйдельман применил определение “расистские строки” к отрывку из рассказа “Ловля пескарей в Грузии”, в котором речь идет об осквернении в XII веке татаро-монголами грузинского православного храма в Гелати. А далее, передернув все, что можно было передернуть, автор продолжил: “Удивляюсь молчанию казахов, бурятов. И кстати бы вспомнить тут других монголоидов — калмыков, крымских татар — как их в 1944 году из родных домов, степей, гор “раскосыми мордами в дерьмо”…”.
Дескать, не молчите народы, ответьте на оскорбление ваших “предков”! Учитывая то, что сия переписка распространилась не только по Москве и Ленинграду, но и по столицам союзных республик, историк-провокатор вполне мог бы поставить и себе в заслугу алмаатинские погромы, произошедшие в конце того же 1986 года. И тувинские тоже. Астафьев, по словам Азадовского, “куражился — подыгрывал себе, желая “сохранить образ”. Неужели он, умудренный жизнью, не знал, как дальше развиваются такие сценарии? Не понимал, что конфликт, начавшийся с оплеухи, может кончиться пулей? Что слово известного писателя подхватывают макашовы, зовущие к погрому? Не помнил Освенцим и Бабий Яр?”.
Такова демагогическая логика Азадовского.
Уж лучше бы он вспомнил расстрел на берегу Валдая на глазах жены и детей выдающегося русского публициста Михаила Осиповича Меньшикова, объявленного вне закона после известного декрета 1918 года об антисемитизме. Вспомнил бы расстрелянных и невесть где зарытых людях из “Союза русского народа”, вспомнил судьбы крестьянских поэтов, кстати, героев многочисленных публикаций нашего автора, также осужденных в том числе по статье “антисемитизм”. Эти действия, причем доведенные до конечного результата, в корне отличались от мифических “погромов”, из которых наш автор только и смог вспомнить приснопамятный “черносотенный шабаш, устроенный 18 января 1990 года в ЦДЛ, когда погромщики пытались сорвать собрание “Апреля” (движение писателей в поддержку перестройки), и возникшее вслед за этим “дело Осташвили”. И, кстати, не мог автор “Переписки из двух углов Империи” не знать о том, что весь этот “шабаш” был изначально спровоцирован публичным поведением самих “апрелевцев” на сцене, как и то, что единственной настоящей жертвой сего “погрома” стал Константин Осташвили, убиенный в тюрьме.
Рассуждая о причинах, побудивших Эйдельмана пустить переписку с Астафьевым по рукам, Азадовский пишет: “Чутье историка подсказывало Эйдельману, что письма такого рода — это прежде всего документы , и они не должны залежаться в его личном архиве... А что касается резонанса, произведенного Перепиской , то правильней говорить, на наш взгляд, не о скандале, а о событии. В истории русской общественной мысли и публицистики именно письма не раз становились значительным, подчас центральным событием (известное письмо Белинского к Гоголю), и честный гражданственный жест Эйдельмана — безусловно в том же ряду”.
Провокаторское лицемерие бьет струей из каждого слова этого пассажа. “Письмо Белинского к Гоголю”, наполненное обвинениями в адрес великого русского писателя, действительно стало значительным событием своего времени, но смысл этого события стал бы куда более правильным, если бы тогдашняя общественность ознакомилась с ответным письмом Гоголя к Белинскому.
А что касается бесчестного жеста Эйдельмана, якобы продиктованного “чутьем историка”, то продиктован он был отнюдь не “чутьем”, а совершенно конкретной задачей: выставить всесоюзно известного прозаика напоказ в качестве “антисемита” и расиста. Поэтому при всем желании трудно поверить лицемерным словам К. Шилова об Эйдельмане, которые цитирует Азадовский: “Несколько дней (…) он ходил оглушенный, вновь и вновь подходил к столу и перечитывал текст ответа, не веря своим глазам...” Лукавый тон первого эйдельмановского письма полностью исключает возможность поверить, что астафьевский ответ стал для Эйдельмана неожиданностью. Пушкинист тоже начал с комплиментов писателю (“Главное же — писатель честен, не циничен, печален, его боль за Pоссию — настоящая и сильная: картины гибели, распада, бездуховности — самые беспощадные”), чтобы затем высказать свое главное неприятие прозы Астафьева: “Итак, интеллигенты, москвичи, туристы, толстые Гоги, Гоги Герцевы, косомордые еврейчата, наконец, дамы и господа из литфондовских домов: на них обрушивается ливень злобы, презрения и отрицания. Как ни на кого другого; они хуже всех…” Ханжеская демагогия Эйдельмана была слишком очевидна, как и яд, которым было пропитано каждое “невинное” слово его послания. Это понял не только Астафьев (“Более всего меня в Вашем письме поразило скопище зла. Это что же Вы, старый человек, в душе-то носите? Какой груз зла и ненависти клубится в Вашем чреве?”), но и многие евреи. Сам же Азадовский цитирует слова Ю. Штейна, назвавшего письмо Эйдельмана “провокационным по сути своей” , и Марии Шнеерсон: “Неприятен (…) и общий тон его (Эйдельмана. — С. К. ) письма, и плохо скрытое высокомерное отношение к адресату, а выпады по поводу рассказа “Ловля пескарей в Грузии” просто несправедливы”. Цитирует с тем, чтобы оспорить их и показать (отнюдь не доказать!) “уважительное” отношение Эйдельмана к своему оппоненту. Но нельзя доказать того, чего нет в природе.
Это точно понял и автор письма к Эйдельману Валерий Хатюшин, письма, правда, без подписи, также разошедшегося достаточно широко (у Азадовского в разговоре о переписке нет о нем ни единого упоминания). “Лично вас задело у Астафьева не изображение спекулянтов-грузин (хотя они — действительность нынешней России, ведь они у н а с торгуют, н а с грабят * ). Кто же, как не русский писатель, должен об этом сказать? Но плевать вам на грузин! Вас оскорбило слово “еврейчата” из “Печального детектива”. Вот тут-то вы и ухватились за “несчастных” грузин, чтобы отомстить писателю, выразить свое, видите ли, возмущение. Без вас тут никак не могло обойтись. Ругают грузин, а евреи тут как тут. Издалека чувствуют, где жареным пахнет. Из любого скандала они стараются для себя пользу выудить, на любой проблеме мечтают нажиться. И такой у них обиженный вид, как будто это их “торгашами” обозвали!.. Грузины уже давно успокоились, а евреи все галдят и воздух в ступе толкут... Вы спровоцировали эту переписку, теперь не жалуйтесь, что русские люди начнут вам отвечать”.
