Рождение и смерть похоронной индустрии: от средневековых погостов до цифрового бессмертия - Мохов Сергей Викторович

Такое бедственное положение подтолкнуло Главное управление коммунального хозяйства к разработке нового декрета, теперь уже о приватизации похоронного дела. Согласно проекту декрета, в исключительном ведении отделов коммунального хозяйства оставались кладбища, морги и крематории. Кооперативам и частным гражданам предоставлялось право организации погребальных братств, похоронных бюро и магазинов по продаже принадлежностей для похорон (Там же). Как отмечает Анна Соколова, «при декларированном доступном и равном для всех способе погребения, отсутствии платы за места на кладбищах (Декрет о кладбищах) похороны сами по себе не могли приносить доход. Установка и изготовление надгробий также не были доходными, поскольку уровень благосостояния населения, как и государственный атеизм, препятствовали развитию спроса на эти услуги. Отметим, что в конце концов в 1923 году проблема финансирования похоронной инфраструктуры была решена через введение классового принципа оплаты погребения, который в сущности повторял дореволюционные чины погребения» (Соколова 2018).

Это привело к недолгому возрождению похоронного дела. В городах снова открываются погребальные кооперативы и артели, предлагающие похоронные услуги. Один из таких примеров похоронного ренессанса описан Ильфом и Петровым в романе «Двенадцать стульев»: «Это была приятнейшая из улиц, какие встречаются в уездных городах. По левую руку за волнистыми зеленоватыми стеклами серебрились гробы похоронного бюро «Нимфа». Справа за маленькими, с обвалившейся замазкой окнами угрюмо возлежали дубовые пыльные и скучные гробы гробовых дел мастера Безенчука. Хотя похоронных дел было множество, но клиентура у них была небогатая. «Милости просим» лопнуло еще за три года до того, как Ипполит Матвеевич осел в городе N, а мастер Безенчук пил горькую и даже однажды пытался заложить в ломбарде свой лучший выставочный гроб. Люди в городе N умирали редко, и Ипполит Матвеевич знал это лучше кого бы то ни было, потому что служил в загсе, где ведал столом регистрации смертей и браков».

Культурную инерцию помпезных похорон в 1920‑е годы можно наблюдать и в фильме «Веселые ребята» (реж. Григорий Александров, 1934), когда оркестр главного героя репетирует, подрабатывая на похоронах. Музыканты сопровождают траурную карету, медленно двигающуюся по улицам Москвы, и церемония не кажется советским гражданам чем-то необычным. Похоронные бюро в 1920‑е годы сохранялись в том же виде, что и в Российской империи.

По мере сворачивания НЭПа похоронные бюро были возвращены под ведомство местных коммунальных служб. К примеру, в 1924–1925 годах в состав образованного в Екатеринбурге «Коммунального треста» помимо автотранспортного предприятия входили скотобойни, бани, гостиница, парикмахерские и похоронное бюро (Орлов 2015).

Коммунальные службы брали на себя предоставление похоронных услуг весьма неохотно, кладбища постоянно переходили из сферы ответственности одного органа к другому. Например, похоронное отделение Городской управы Ново-Николаевска (с 1926 года — Новосибирска) в сентябре 1918 года было реорганизовано сначала в похоронное управление Комиссариата городских хозяйств, затем в Центральный похоронный подотдел отдела благоустройства Совета коммунального хозяйства. В 1921 году похоронный подотдел был преобразован в Управление похоронным делом подотдела хозяйственных предприятий губернского отдела коммунального хозяйства, в 1922 году — в Правление «Похоронное дело», с 1924 года — в Похоронное отделение подотдела благоустройства губернского откомхоза (отдела коммунального хозяйства), с октября 1927 года — городского, а с апреля 1929 года — областного откомхоза. Приказом по откомхозу от 2 января 1931 года отделение было реорганизовано в трест «Похоронное дело» (История 2005).

Из 3276 предприятий, зарегистрированных в городах РСФСР к 1928 году, 2164 относились к предприятиям общего пользования, и только 10 из них относились к похоронным бюро (Орлов 2015). Эти цифры позволяют оценить уровень развития похоронного дела в советское время.

Из-за постоянной перевода учреждений похоронной сферы от одного органа к другому муниципальные службы не могли нормально выполнять свои функции. Похоронного персонала, инвентаря и самих бюро не хватало. Например, в справочной книге за 1931 год «Весь Новосибирск» похоронное бюро в составе подведомственных учреждений «Коммунтреста» является единственным в городе. В огромной Москве в 1938 году местные власти создают одну большую сеть (кластер) похоронных организаций — прообраз современного ГБУ (Государственное бюджетное учреждение) «Ритуал». 4 марта 1938 года президиум Московского совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов объединил в Московский городской трест похоронного обслуживания 26 кладбищ, один крематорий, 4 мастерские по изготовлению предметов похоронного ритуала и 22 магазина по продаже похоронных принадлежностей (согласно данным официального сайта ГБУ «Ритуал»). И это всё — на 4 миллиона жителей огромного города и приблизительно на 8–9 тысяч умирающих ежемесячно.

В 1934 году Дионисий Горбацевич, уехавший в США, совершает ностальгическую поездку в СССР, и в своих дневниках описывает увиденное: «Если вы, читатель, думаете, что в СССР, "единственной социалистической стране в мире" всех одинаково хоронят, то вы глубоко ошибаетесь. Вот вам три примера похоронных церемоний, которые я видел. В Ленинграде туристов везли на автобусах из Европейской гостиницы на фабрику, где устроена образцовая столовая. Недалеко от большой фабрики имени Ленина, на которой работает сверх трех тысяч человек, мы заметили медленно двигавшуюся худую белую лошадь с катафалком, покрытым черным покрывалом. Впереди сидел обросший волосами еврей, а сзади шло десять евреев, одетых в лохмотья. Хотя наш автобус быстро мчался, минуя похоронную процессию, но туристы-евреи, ехавшие в нем, просто пришли в ужас, увидев совершенно нищенскую процессию своих собратьев по национальности. Не было ни музыки, ни цветов. Не видно было слез у бедных и из мученных людей, хоронивших своего родственника. Быть может, шедшие за гробом были даже довольны, что ужасная смерть освободила покойного от кошмарной советской жизни. В первый день нашего приезда в Москву группу туристов посадили на большой автобус и повезли по городу, чтобы показать достопримечательности города. Нас везли, конечно, в лучшие места, останавливался автобус порою на несколько минут возле того или другого здания или фабрики. Девушка-гид в красной шапочке объясняла нам их историю и значение. Проезжая по узкой и глухой улице, мы заметили похоронную процессию из 16 душ. Худая и тощая лошадка везла медленно гроб с умершим. Только по кресту на покрывале и по публике, шедшей за гробом, можно было узнать, что хоронят православного и по православному обряду. Люди шли тихо, спокойно, без музыки и слез, понурив головы. Шли исхудалые, измученные в отрепьях. Кажется, легче было бы самому лечь в гроб, чем смотреть на эту обнищавшую и униженную толпу, шедшую за гробом. На третий день пребывания в Москве я вышел из Новомосковской гостиницы в 2 часа 30 минут дня и пошел к Кремлю по Москворецкому мосту. Я заметил стоявшую большую толпу по сторонам улицы. На другой стороне впереди стояли стройно в два ряда милиционеры, державшие за руки один другого, как держатся в школе дети, собирающиеся танцевать. Все они были одеты в белые куртки и шляпы, синие широкие брюки и в сапоги. Такой цепью были окружены десятки кварталов, прилегающих к Красной площади. За исключением имевших специальные пропуска из прохожих никого не пропускали к Красной площади. Вскоре прибыл конный отряд полиции и очистил сначала улицы от публики, а потом и тротуары, говоря: "Граждане, давайте, давайте, давайте!" Вначале я думал, что милиция, говоря "давайте", требует чего-то от публики. Но это — советский язык, означающий: не стойте, проходите. Нужно было прохожим обходить несколько кварталов, чтобы попасть на службу или домой. Скоро прибыл отряд кавалерии в 1 000 человек и стройно направился к Красной площади. На Красную площадь пропускали только по билетам, выданным в ГПУ. Передавали, что туристам выдавали пропуски днем раньше, чтобы они видели торжественные похороны Довгалевского (бывшего советского посла во Франции). О "торжественных" похоронах советского сановника пришлось узнать на второй день из газет, сообщавших, сколько публики участвовало в похоронах, сколько было возложено цветов и произнесено речей на могиле Довгалевского, урна с пеплом Довгалевского, умершего в Париже, была привезена на аэроплане и после речей на Красной площади, положена в окошечко кремлевской стены, под стеклом, рядом сурнами Свердлова, Цеткиной, Катаямы, Менжинского. Так хоронят в стране "социализма". Одним отдается почесть и уважение, другим — ничего. В деревне мне не пришлось видеть, как хоронят умерших. Но мне передавали крестьяне, что часто похороны совершаются без священников и религиозной церемонии. Все кладбища в деревнях и селах запущены, заборы осунулись, деревянные кресты сгнили, каменные памятники одни стоят, другие лежат. Зато памятник Ленину в Москве, стоящий на Красной площади и называемый Мавзолеем, содержится прекрасно и охраняется день и ночь парными часовыми. На постройку Мавзолея, коммунистического «святого» бога, и на охрану его нашлись и деньги, и люди. На деревянные же заборы городских и деревенских кладбищ нет ни дереза, ни средств на уход за ними. Ухаживать за кладбищами — считается буржуазным предрассудком» (Минский мужик 2018).