Юрий Поляков - Сто дней до приказа
Сумасшедшая
Она кричала о войне,
О переломном сорок третьем…
Я замер — показалось мне,
Что до сих пор война на свете!
Она кричала о врагах,
О наших танках,
О голоде и о станках,
О спекулянтах,
О том, что вот она верна,
И про «овчарок».
В ее глазах была война —
Свечной оплавленный огарок.
Закон ей в этом не мешал,
Она еще кричала что-то.
Вокруг был мир, кругом лежал
Снег цвета довоенных фото.
Свадебная фотография
Она не выдержала и смеется,
В его плечо шутливо упершись.
…Он через месяц станет добровольцем,
Его подхватит фронтовая жизнь.
Нахмурясь, чтобы не расхохотаться,
Он купчик обвенчавшийся. Точь-в-точь!
…Ей голодать, известий дожидаться,
Мечтать о нем, работать день и ночь.
Своей забаве безмятежно рады,
Они не могут заглянуть вперед.
…Он не вернется из-под Сталинграда.
Она в эвакуации умрет.
А если б знали, что судьба им прочит,
На что войною каждый обречен?!
…Она так заразительно хохочет,
Через мгновенье засмеется он.
21 июня 1941 года. Сон
Приближались роковые сороковые годы…
Александр Блок. О назначении поэтаСегодня я один
за всех
в ответе.
День до войны.
Как этот день хорош!
И знаю я один
на белом свете,
Что завтра
белым
свет не назовешь!
Что я могу
перед такой бедою?!
Могу — кричать,
в парадные стучась.
— Спешите, люди,
запастись едою
И завтрашнее
сделайте сейчас!
Наверно, можно многое исправить,
Страну набатом
загодя подняв!
Кто не умеет,
научитесь плавать —
Ведь до Берлина столько переправ!
Внезапности не будет.
Это — много.
Но завтра
ваш отец, любимый, муж
Уйдет в четырехлетнюю дорогу
Длиною в двадцать миллионов душ.
И вот еще:
враг мощен и неистов…
Но хмыкнет паренек
лет двадцати:
— Мы закидаем шапками фашистов,
Не дав границу даже перейти!.. —
А я про двадцать миллионов шапок,
Про все,
что завтра грянет,
промолчу.
Я так скажу:
— Фашист кичлив,
но шаток —
Одна потеха русскому плечу…
Что случилось, братцы?!
Душа
как судорогой сведена,
Когда я думаю
о тех солдатах наших,
Двадцать второго,
на рассвете,
павших
И даже не узнавших,
что — война!
И если есть
какой-то мир иной,
Где тем погибшим
суждено собраться,
Стоят они там
смутною толпой
И вопрошают:
— Что случилось, братцы?!
Ответ фронтовику
Не обожженные сороковыми,
Сердцами вросшие в тишину,
Конечно,
мы смотрим глазами
другими
На вашу большую войну.
Мы знаем по сбивчивым,
трудным рассказам
О горьком победном пути,
Поэтому должен хотя бы наш разум
Дорогой страданья пройти.
И мы разобраться
обязаны сами
В той боли,
что мир перенес…
Конечно,
мы смотрим другими глазами,
Такими же,
полными слез.
Мой фронтовик
До фронта не доехал он,
Дорогой не прошел победной.
Взлетел на воздух эшелон —
И стал воспоминаньем
дед мой.
Вот он стоит передо мной —
Русоволосый, сероглазый
Солдат,
шагнувший в мир иной,
Так и не выстрелив ни разу…
Война!
Ты очень далека.
Но вечно близок
День Победы!
И в этот день я пью за деда —
За моего фронтовика!
Бабушка
Включаю телевизор:
танки, грохот,
Врага под корень режет пулемет.
…А бабушка моя
тревожно вздрогнет,
Вязанье сложит,
в кухню перейдет.
На всю квартиру —
крики,
рев орудий…
— Куда же ты?
— Да мочи, милый, нет.
— Так это ж — немцев!
— Тоже, внучек, люди…
В борьбе с фашистским зверем
пал мой дед!
Ключи
На фронте не убили никого!
Война резка —
в словах не нужно резкости:
Все миллионы —
все до одного —
Пропали без вести.
Дед летом сорок первого пропал.
А может быть,
ошибся писарь где-то,
Ведь фронтовик безногий уверял:
Мол, в сорок пятом
в Праге
видел деда!
…Сосед приемник за полночь включит,
Сухая половица в доме скрипнет —
И бабушка моя
проснется,
вскрикнет
И успокоится:
дед взял на фронт ключи…
Вдова
Она его не позабудет —
На эту память хватит сил.
Она до гроба помнить будет,
Как собирался,
уходил,
Как похоронку получила
И не поверила сперва,
Как сердце к боли приучила,
Нашла утешные слова,
Что, мол, у жизни —
тыща граней,
А нежность —
разве это грех?
Но был погибших всех желанней,
Но павших был достойней всех.
И на года,
что вместе были,
Она взирает снизу ввысь…
А уж ведь как недружно жили:
Война —
не то бы разошлись.
Зависть
Неуемная зависть
мальчишечьи души томила:
Конармейцы галопом
врывались в тревожные сны,
А наутро ребята
судьбу укоряли уныло,
Что явились на свет
только после гражданской войны.
Но недолго казалась война
романтической сказкой —
На июньской земле
засыпали бойцы под дождем,
И когда они видели
храбрые сны о гражданской,
Говорили друзьям,
что приснилось им детство и дом…
Этим людям,
всей грудью
хлебнувшим и горя, и гари,
Всем живущим по крови,
по пролитой крови
родным, —
Я внимаю с любовью,
за землю мою благодарен,
Но я даже во сне —
никогда —
не завидую им!
Газета
