Юрий Поляков - Непережитое

А мой отец
                   не побывал на фронте.
Сказал майор,
                       взглянув на пацана:
— Вот через год,
                             когда вы… подрастете… —
А через год
                     закончилась война.
А через год
                     уже цеха гудели.
И мой отец не пожалел трудов,
Чтоб на российском,
                                   выдюжившем теле
Белели шрамы новых городов.
Но мирные заботы уравняли
Хлебнувших
                      и не видевших огня,
И в нашем общежитии
                                       в медали
Своих отцов
                     играла ребятня.
На слезные расспросы
                                      про награды
Отец читал мне что-то из газет.
— Не приведи!
                         Но если будет надо,
Заслужим,
                 а пока медалей нет! —
Я горевал.
                 А в переулке сонном
Азартно гомонил ребячий бой,
Но веяло
                 покоем, миром,
                                           словно
Невыдохшейся майскою листвой.
И мне,
           над кашей бдевшему уныло
(Пока не съем —
                             к ребятам не пойду!),
Все реже,
                реже мама говорила:
— Эх, нам в войну
                                такую бы еду! —
…Тянулись дни,
                            и годы пролетали,
И каждый очень много умещал.
И я забыл,
                 взрослея,
                                 про медали,
Да и отец уже не обещал.
Но каждый раз,
                           услышав медный голос
(Наверно, доля наша такова!),
Отец встает.
                     Но речь опять
                                              про космос
За холодящим —
                             «ГОВОРИТ МОСКВА…».

Она кричала о войне,
О переломном сорок третьем…
Я замер — показалось мне,
Что до сих пор война на свете!
Она кричала о врагах,
О наших танках,
О голоде и о станках,
О спекулянтах,
О том, что вот она верна,
И про «овчарок».
В ее глазах была война —
Свечной оплавленный огарок.
Закон ей в этом не мешал,
Она еще кричала что-то.
Вокруг был мир, кругом лежал
Снег цвета довоенных фото.

Она не выдержала и смеется,
В его плечо шутливо упершись.
…Он через месяц станет добровольцем,
Его подхватит фронтовая жизнь.

Нахмурясь, чтобы не расхохотаться,
Он купчик обвенчавшийся. Точь-в-точь!
…Ей голодать, известий дожидаться,
Мечтать о нем, работать день и ночь.

Своей забаве безмятежно рады,
Они не могут заглянуть вперед.
…Он не вернется из-под Сталинграда.
Она в эвакуации умрет.

А если б знали, что судьба им прочит,
На что войною каждый обречен?!
…Она так заразительно хохочет,
Через мгновенье засмеется он.

Сегодня я один
                           за всех
                                       в ответе.
День до войны.
                           Как этот день хорош!
И знаю я один
                         на белом свете,
Что завтра
                   белым
                              свет не назовешь!
Что я могу
                   перед такой бедою?!
Могу — кричать,
                             в парадные стучась.
— Спешите, люди,
                               запастись едою
И завтрашнее
                       сделайте сейчас!
Наверно, можно многое исправить,
Страну набатом
                           загодя подняв!
Кто не умеет,
                      научитесь плавать —
Ведь до Берлина столько переправ!
Внезапности не будет.
                                     Это — много.
Но завтра
                 ваш отец, любимый, муж
Уйдет в четырехлетнюю дорогу
Длиною в двадцать миллионов душ.
И вот еще:
                 враг мощен и неистов…
Но хмыкнет паренек
                                   лет двадцати:
— Мы закидаем шапками фашистов,
Не дав границу даже перейти!.. —
А я про двадцать миллионов шапок,
Про все,
              что завтра грянет,
                                            промолчу.
Я так скажу:
                     — Фашист кичлив,
                                                     но шаток —
Одна потеха русскому плечу…

Душа
         как судорогой сведена,
Когда я думаю
                         о тех солдатах наших,
Двадцать второго,
                              на рассвете,
                                                   павших
И даже не узнавших,
                                   что — война!
И если есть
                   какой-то мир иной,
Где тем погибшим
                                суждено собраться,
Стоят они там
                         смутною толпой
И вопрошают:
                       — Что случилось, братцы?!

Не обожженные сороковыми,
Сердцами вросшие в тишину,
Конечно,
               мы смотрим глазами
                                                   другими
На вашу большую войну.
Мы знаем по сбивчивым,
                                         трудным рассказам
О горьком победном пути,
Поэтому должен хотя бы наш разум
Дорогой страданья пройти.
И мы разобраться
                             обязаны сами
В той боли,
                   что мир перенес…
Конечно,
               мы смотрим другими глазами,
Такими же,
                   полными слез.

До фронта не доехал он,
Дорогой не прошел победной.
Взлетел на воздух эшелон —
И стал воспоминаньем
                                       дед мой.

Вот он стоит передо мной —
Русоволосый, сероглазый
Солдат,
           шагнувший в мир иной,
Так и не выстрелив ни разу…

Война!
           Ты очень далека.
Но вечно близок
                           День Победы!
И в этот день я пью за деда —
За моего фронтовика!

Включаю телевизор:
                                 танки, грохот,
Врага под корень режет пулемет.
…А бабушка моя
                             тревожно вздрогнет,
Вязанье сложит,
                           в кухню перейдет.
На всю квартиру —
                                 крики,
                                           рев орудий…
— Куда же ты?
— Да мочи, милый, нет.
— Так это ж — немцев!
— Тоже, внучек, люди…

В борьбе с фашистским зверем
                                                   пал мой дед!

На фронте не убили никого!
Война резка —
                       в словах не нужно резкости:
Все миллионы —
                       все до одного —
Пропали без вести.
Дед летом сорок первого пропал.
А может быть,
                       ошибся писарь где-то,
Ведь фронтовик безногий уверял:
Мол, в сорок пятом
                                 в Праге
                                             видел деда!

…Сосед приемник за полночь включит,
Сухая половица в доме скрипнет —
И бабушка моя
                         проснется,
                                           вскрикнет
И успокоится:
                       дед взял на фронт ключи…

Она его не позабудет —
На эту память хватит сил.
Она до гроба помнить будет,
Как собирался,
                         уходил,
Как похоронку получила
И не поверила сперва,
Как сердце к боли приучила,
Нашла утешные слова,
Что, мол, у жизни —
                                   тыща граней,
А нежность —
                         разве это грех?
Но был погибших всех желанней,
Но павших был достойней всех.
И на года,
               что вместе были,
Она взирает снизу ввысь…

А уж ведь как недружно жили:
Война —
               не то бы разошлись.