Тарик Али - Столконовение цивилизаций: крестовые походы, джихад и современность
Сразу после революции демократия расцвела, вызвав распространение памфлетов, книг и газет, общественных митингов, дискуссий и различных комитетов. Их присутствие, если не их слова, бросало вызов видению Исламской республики священниками и оспаривало «священное право» духовенства править ею, поэтому оно решило навсегда избавиться от этой угрозы, и в этом им помогли неосмотрительные прокламации сторонников секуляризации.
Вмешательство партии «Тудех» после февраля 1979 года было, мягко выражаясь, неэффективным. Своими попытками создать народный фронт с клерикалами они опозорили себя. В марте Хомейни выпустил эдикт, требующий, чтобы женщины прикрывались чадрой. В течение двадцати четырех часов 20000 женщин вышли на демонстрацию, протестуя против этого эдикта. Члены партии «Тудех» осудили «буржуазных женщин» за то, что они маршируют по улицам в знак протеста против Хомейни; они разгромили своих бывших либеральных союзников в Национальном фронте за то, что те защищают свободу прессы; они подвергли острой критике курдов и тюрков за то, что те сопротивляются клерикалам. Ультралевые группы также потерпели неудачу в попытках защитить женщин.
Скоро все они были разгромлены. В 1981 году были арестованы представители ультралевых организаций и моджахеды. Тюрьмы начали переполняться даже быстрее, чем при шахе. В 1983 году лидеры и члены партии «Тудех» были арестованы, точно так же как женщины, представители ультралевых революционных сил, национальные меньшинства курды и тюрки. Систематические пытки и телесные наказания, запрещенные в Иране с начала 1920-х годов, при шахе стали применяться вновь. Его тайная полиция САВАК приобрела дурную славу во всем мире; ее каждый год упоминала Международная Амнистия за грубейшие нарушения прав человека и попрание человеческого достоинства. И опальные представители духовенства, и коммунисты одинаково страдали от рук режима Пехлеви, зачастую томясь в одних и тех же камерах. Теперь духовенство использовало точно такие же методы против своих «врагов».
Шах иногда подкупал своих оппонентов звонкой монетой или изгонял их из страны. Духовенство же желало их публичного унижения.
Они организовывали судебные разбирательства, превращающиеся в шоу, они пытали заключенных до тех пор, пока те не соглашались публично раскаяться, и транслировали их признания по телевидению. Одним из самых печальных эпизодов современной иранской истории является появление старого руководства «Тудеха», ветеранов многих сражений, на телевидении с осуждением своего «сатанинского прошлого» и провозглашением своей приверженности исламу и его шиитской гвардии. Они просили прощения за то, что в прошлом называли религиозных лидеров «реакционерами», «сумасшедшими мелкими буржуа» и «представителями земельной аристократии». Они осуждали написанные ими же книги[63]. Невозможно осуждать жертв издевательств, хотя я часто задаюсь вопросом, не подрывают ли эти вырванные под пыткой самооговоры само учение шиизм, возникший на крови мучеников. Отказ членов «Тудеха» стать мучениками ясно указывает на то, что для большинства из них «обращение» было абсолютно неискренним.
Были и другие активисты ультралевого крыла, которые с огромным мужеством участвовали в народном движении, свергнувшем власть шаха. Они также подвергались пыткам, но они отказывались каяться, и их истязали публично во время массовых экзекуций.
Таково было истинное лицо иранской теократии, однако в первые годы она имела поддержку большинства населения. В проведенном в марте 1979 года референдуме большинство населения проголосовало за Исламскую республику. Некоторые голосовали «за» теократию только затем, чтобы заявить о своей оппозиции шаху. Представители ультралевых призвали к бойкоту референдума. Режим стремился соблюдать видимость легитимности до тех пор, пока не уничтожил всю оппозицию. Это продолжалось всего лишь какой-то месяц после революции, но это было показательно. Светские силы были разгромленны на голову. Именно факт этой поддержки сподвигнул многих представителей духовенства оправдывать террор как революционное выражение народной воли, вспоминая Сен-Жюста и Троцкого.
Падение шахского режима, без сомнения, шло вразрез с интересами США на Ближнем Востоке, но существовало и качественное различие между этими событиями и, например, победой сандинистов в Никарагуа.
Вашингтон был все еще занят проблемами «холодной войны». Гавана, Ханой и Манагуа систематически поставляли США угрозу, которой даже при желании не смогла бы стать Исламская республика. Опасность, исходящая от Тегерана, оказывала негативное влияние на Соединенные Штаты весьма опосредованно. Могли бы возникнуть проблемы в том случае, если бы Тегеран поддержал шиитские восстания в Ираке, Саудовской Аравии и других государствах Персидского залива.
Международная политика Исламской республики взволновала исламистов во всем мире. Они поклялись вести смертельную борьбу против «Великого сатаны» (США) и Советского Союза. Первые защищали Израиль и других врагов «истинного» ислама, например, Саудовскую Аравию. СССР был источником атеизма и материализма. Ни то, ни другое мнение не было ошибочным, но главный удар иранского духовенства состоял в собрании у посольства США многотысячной толпы и в требовании выдачи шаха с тем, чтобы он предстал перед судом. За этим последовало театрализованное представление — «оккупация» посольства и захват заложников. Это была эпическая драма, демонстрирующая потребность отомстить ненавидимому правителю. Но в чем же здесь антиимпериализм?
На самом деле эти вакханалии у американского посольства были призваны прикрыть глубоко реакционные социальные преобразования, которые скоро привели к казням за супружескую неверность и гомосексуализм, тотальному «закручиванию гаек» в отношении левых движений, национальных меньшинств (в частности, война в Курдистане была возобновлена) и моджахедов.
Как могла угрожать империализму подобная социальная структура? Его настоящие враги хотели отменить законы рынка и, набрав силу, сильно сузили глобальное империалистическое пространство: в Советский Союз и Китайскую Народную Республику мировому капитализму хода не было. Куба, выйдя из сферы мафиозного капитала, нанесла империализму тяжелый удар, находясь всего в нескольких милях от материковой части США. Все эти государства направляли свои усилия на создание превосходящей капитализм социально-экономической системы. Само их существование было вызовом империализму. А все, что мог предложить Иран, нельзя назвать иначе, чем «дурацким антиимпериализмом», угроза со стороны которого была ничтожна.
Система, которая заявляет, что уповает на божественный промысел, единственными интерпретаторами которого являются священнослужители, может делать все, что ей нравится. Любые разногласия в рядах духовенства или за его пределами противоречат повелениям Аллаха, который не отвечает ни перед какой другой властью, кроме Бога. Фактическое присвоение Хомейни тотальной власти привело к бегству из страны таких либеральных исламистов, как первый избранный президент Ирана Бани-Садр, и к помещению аятолл-диссидентов фактически под домашний арест. Как долго может существовать режим, основанный на фанатическом иррационализме? Какие социальные силы можно мобилизовать, чтобы свергнуть его? Как только такие вопросы начали задавать шепотом в тюрьмах и частных домах, возникла реальная угроза правящему режиму.
Запад не поощрял прямую военную интервенцию, однако дестабилизирующее влияние тегеранского режима его раздражало. Запад обратился к недружественному соседу Ирана. Саддам Хусейн считался довольно надежным союзником Запада в этом нестабильном регионе. Внутри своей страны он уже помог покончить с Коммунистической партией и превратил в маргиналов наиболее радикальных членов «Бааса». Он был рад наладить выгодные для Ирака отношения с США и Британией. С тех пор как пал шах, Вашингтон и Лондон начали обращаться с Ираком как с самым любимым своим фаворитом.
Вашингтон заботился о безопасности эмиров и шейхов, которые правили государствами-марионетками в Персидском заливе, но особенно его тревожила «стабильность» саудовской монархии. Единственным легитимным правом, которое имели эти правители, было согласие Вашингтона на их правление. Кстати, один из героев произведения «Города соли» задает вопрос, который имеет прямое отношение к ситуации и ответ на который известен всем: «А эмир? Был ли он их эмиром, чтобы защищать их, или он был эмир американцев?»
Именно потому, что все они вместе и каждый в отдельности были эмирами Америки, они начали еще больше бояться, что население их стран подхватит «иранскую заразу». Они знали, что, если дух неповиновения овладеет сердцами людей, их режимы могут пасть и им не помогут ни американцы, ни сектантство, делящее ислам на шиизм и суннизм, которое они грубо эксплуатировали, чтобы разделять и властвовать. Если Вашингтон оказался не в состоянии спасти могучего шаха, как он сможет спасти их?
