Шпионаж и любовь - Малли Клэр
Через несколько недель Анджей подал официальный рапорт о переводе. Причиной было названо то, что песок попадал ему в протез, нанося вред культе, которая воспалялась и требовала неоднократной перевязки в течение дня, а сам протез приходилось регулярно снимать и очищать. Боль и дискомфорт были значительными, но существовали и другие причины, побуждавшие Анджея просить о переводе. Его отношения с Кристиной хотя и оставались близкими, утратили прежнюю доверительность после его поездки в Хайфу в феврале 1943 года. После курса паравоенной подготовки он получил должность упаковщика парашютов и помощника инструктора, а у нее появились в Каире новые поклонники. Он вернулся в конце весны, и они вместе пережили страшные известия о Катыни, уничтожении Варшавского гетто и смерти генерала Сикорского, и это укрепило их узы дружбы и взаимной поддержки. Но они так никогда и не смогли преодолеть фундаментальный дисбаланс между обожанием Анджеем Кристины и ее потребностью в свободе. Тем же летом Анджей получил и другие новости из Польши.
В июле лондонская «Газета Польска» опубликовала сообщение о резне в Збидневе, в Галиции, в юго-восточной Польше, где жил дядя Анджея. «Не могли бы Вы проверить достоверность известия, – телеграфировал Говарт в Лондон Перксу, – точно ли, что вся семья Яркого убита гестапо?» [9]. Анджей «с его обычным оптимизмом… не верит в это», – писала Кристина, но не разделяла его уверенности [10]. Правда была почти невыносимой. В предыдущем месяце друзья и родственники собрались в загородном доме Коверских на свадьбу. Поздно вечером, когда самые стойкие гости все еще играли в бридж, прибыли эсэсовцы. Мать Анджея, Мария, открыла дверь и была застрелена на месте. Из двадцати одного человека, запечатленного на свадебных фотографиях, включая семнадцатилетнюю невесту, выжили только двое – братья, которых быстро спрятала на чердаке их мать, оттуда они слышали, как застрелили их тринадцатилетнюю сестру, когда она встала на колени у постели, чтобы молиться. Резня была устроена нацистским чиновником, который захотел заполучить поместье. Польское подполье вынесло ему смертный приговор, и два оставшихся в живых мальчика были в составе эскадрона, исполнившего его в отношении нациста и его семьи. В ответной акции возмездия немцы расстреляли десять поляков в краковской тюрьме. Оба юных брата позднее погибли в одной из операций. Единственными членами семьи Анджея, пережившими войну, оказались его сестра Барбара, которая не присутствовала на свадьбе, и старший кузен, который уже был в Подпольной армии [82].
Пораженный горем Анджей больше не мог толочь воду в ступе в Каире. В ноябре, когда его перевод был одобрен, он отправился в Рамат-Давид, недалеко от Хайфы, для прохождения курса УСО по парашютированию. Вначале возникли возражения против его кандидатуры, опасались, что его протез может сломаться при посадке. Несокрушимый в своем решении, Анджей предложил оплатить любой ущерб и получил разрешение от врачей. Сначала практиковались, спрыгивая с грузовика, движущегося со скоростью 40 миль в час. Затем учились прыгать с башни, а затем через люк старого бомбардировщика Веллингтона. Два грузовика Красного Креста стояли наготове, когда Анджей сделал свой первый настоящий прыжок. Он отлично приземлился, а его коллега сломал ключицу. После пяти прыжков с Хадсона, с минимальной высоты в 500 футов, Анджей заслужил право на крылья. На этом курсе были «весьма колоритные личности», вспоминал один из его товарищей по обучению. Анджей был самым ярким из них, «великолепным человеком», и, как заметили инструкторы, он умел приободрить других, прыгая с Хадсона со своей деревянной ногой «так же весело, как и все остальные» [11]. «Он счастлив, как король, – писала Кристина Кейт О’Мэлли, – и я теперь легка для него, как бабочка, потому что ему снова дали какую-то цель» [12]. Анджей был первым одноногим парашютистом в УСО, но ему запретили участие в реальных десантах, сославшись на его инвалидность, и это разъярило его [13]. В итоге он получил направление в Италию в качестве офицера связи парашютного подразделения, но с условием предварительной поездки в Лондон для подгонки протеза.
Был уже декабрь к тому времени, когда Анджей прибыл в Лондон с Ближнего Востока. И хотя он не был таким солнцепоклонником, как Кристина, за минувшие два года он приобрел глубокий загар, который подчеркивал его, по давнишнему замечанию одного из друзей, «горячие голубые глаза», поэтому он представлял собой яркую фигуру на зимних улицах Лондона [14]. Однако Анджей не задержался там надолго. Он поддерживал контакт с Кейт О’Мэлли, которой было чуть больше двадцати лет, она жила между Лондоном и Сурреем. На Кейт еще в Будапеште произвели сильное впечатление и Кристина, и Анджей, для нее они воплощали романтический и мужественный дух Сопротивления, и она даже написала роман, основанный на их подвигах [83]. Но если Кристина называла Кейт «своей лучшей и единственной подругой», сама Кейт была в большей мере увлечена Анджеем, и к моменту приезда в Лондон он убедил себя, что изрядно в нее влюбился [15].
В последний раз, когда Кейт видела Анджея, они только что помогли Кристине забраться в багажник машины сэра Оуэна, чтобы тайно пересечь венгерскую границу и оказаться в безопасности в Югославии. Затем Анджей уехал на своем легендарном «опеле» с пистолетом и бутылкой венгерского коньяка в карманах, чтобы рискнуть в одиночку. Кейт вскоре покинула Будапешт, путешествуя вместе со своим отцом, еще одним сотрудником дипломатической миссии и мужем Кристины Ежи Гижицким – через Россию в Англию, опережая нацистское наступление. Теперь Анджей появился на пороге ее дома в Суррее, в местечке Оккэм. Английский Анджея стал значительно лучше, но сильный польский акцент сохранился и, когда он страстно говорил о чем-либо, глубокий тембр голоса «наполнял его высказывания внутренней мощью» [16]. Все в нем казалось исполненным силы: гордость за свою страну, решимость служить ей и особенно его жажда жизни, юмор и особый дар смеяться, несмотря на глубочайшую трагедию. Кейт была потрясена его порывистостью, а сам Анджей, в свою очередь, нашел ее свежесть и трогательное восхищением им «восхитительными» [17].
Они провели вместе всего несколько недель. В конце января Анджей был направлен в Италию на службу в польской парашютной школе в Бари, а затем в Остуни. Хотя он посылал Кейт шелковые чулки и любовные письма, составленные с помощью английского словаря, заверяя ее, что «ужасно скучает», было ясно, что его увлечение ею уже ослабевает. «Пишите мне, как только сможете, не дожидаясь моих подробных ответов, – советовал он, добавив, что, если Кристину отправят в Лондон, – вы не должны ни при каких обстоятельствах рассказывать ей о нас» [18]. В итоге Кейт была разочарована, сэр Оуэн в ярости, а Кристина без особых оснований чувствовала себя раненной в самое сердце и сердилась на то, что она считала «предательством» поведение Анджея.
У Кристины не было причин для негодования: сама она была по уши в новых романах в Каире и, по иронии судьбы, одним из ее увлечений был брат Кейт, Патрик О’Мэлли. К счастью, Кристина рассказала Кейт в письме, которое передал один из друзей, а потому оно не проходило официальные каналы, где его «расшифровали бы тридцать шесть человек», что она встретила Патрика накануне его свадьбы, так как «в противном случае я бы влюбилась в него безумно… поскольку здесь весьма трудно отыскать молодых блондинов… Уверяю вас, что я не шучу, на самом деле вы немного знаете мои вкусы и понимаете, что это совершенно мой тип» [19]. Как бы то ни было, хотя Кристина явно восхищалась Патриком, «таким спонтанным и добрым… очень красивым мальчиком», на нее произвела необычайно пугающее впечатление его невеста. Их первая встреча была «неудачной», сообщала она. Это было у «Шеперда», в «самом снобском месте в городе», и Кристина была в «грязном уродливом платье», в то время как невеста Патрика оказалась «очень элегантной и с макияжем… светской женщиной и очень лондонской» [20]. Буквально через пять минут Кристина извинилась и ушла. Два дня спустя она снова наткнулась на счастливую пару и, подавляя первоначальный импульс бежать прочь, пережила «приступ застенчивости», внезапно обнаружив, что не может произнести ни слова по-английски. «Все хрупкие строительные леса нашей дружбы… рухнули, – писала она Кейт. – Вуаля!» [21]. Но, как всегда, у Кристины были другие поклонники, ожидающие ее внимания.
