Шпионаж и любовь - Малли Клэр
В конце мая Сикорский приступил к военной инспекции, рассчитанной на месяц; он планировал посетить польские подразделения на Ближнем Востоке, большинство из которых состояли из тех, кто прошел лагеря в России. Его намерение состояло в том, чтобы прояснить политику его правительства в отношении Советского Союза, снять напряженность, которая росла со времен известий о Катыни, питая слухи о грядущем перевороте. Говарт позже свидетельствовал, что англичане раскрыли заговор НКВД против Сикорского на Ближнем Востоке: с целью «убить его тогда» [106]. Однако, посетив войска и продолжив длительные дискуссии с Андерсом и другими польскими военными лидерами, Сикорский благополучно вернулся в Каир.
Кристина планировала представить Сикорскому Анджея, чтобы повысить и свои шансы на новое задание, но генерал был слишком озабочен. 2 июля Говарт сообщил, что Сикорский, казалось, «одержал осязаемую победу, но больше чистками и демонстрацией силы, чем успокоением или откликом на жалобы». Андерс требовал военного контроля, но ветер покинул его паруса, когда Климковский, его главный сторонник, был отправлен в США [78]. Старый друг Кристины, полковник Бобинский, теперь имел, как и «другие заговорщики, весьма растерянный вид», – отметил Говарт [107]. «Генерал Сикорский сегодня отправляется прямиком в Англию, – отмечено 3 июля в документах британского Министерства иностранных дел. – Хотя когда-то были признаки опасных разногласий между Сикорским и Андерсом, теперь эти трудности преодолены», а Сикорский чувствовал себя «совершенно довольным» [108].
4 июля 1943 года приспособленный для перевозки пассажиров бомбардировщик «Либерейтор», на котором Сикорский возвращался в Великобританию, упал в море через несколько минут после взлета с промежуточного аэропорта в Гибралтаре. Генерал, его дочь, облаченная в пальто из тюленьей кожи, британский депутат парламента Виктор Казалет и все остальные, кто был на борту, кроме чешского летчика, погибли на месте [79]. Данные, полученные в результате расследования ВВС, в котором участвовали и польские эксперты, указывали на несчастный случай в результате технической ошибки и исключали возможность саботажа, хотя подробные детали не могут быть определены с полной достоверностью. Неизбежно возникла теория заговора, в том числе циркулировали предположения, пропагандируемые представителями стран «оси», что за аварией стояли спецслужбы союзников. Другие версии обвиняли Советский Союз или различные польские фракции [109]. Габбинс был глубоко потрясен смертью своего друга и союзника и отвергал любые домыслы об участии Британии в самых «резких выражениях» [110]. Говарт также стремился развенчать любую теорию о том, что британцы были виновны в крушении; однажды он написал в «Таймс»: «Сэр, если генерал Сикорский был убит, то сделать это мог только я. Но я этого не делал. Ваш и т. д., Патрик Говарт» [111]. Говарт остался при убеждении, что не было связи между польско-советскими планами убийства на Ближнем Востоке и авиакатастрофой на Гибралтаре. Как и у Говарта, у Кристины, без сомнения, могли быть свои подозрения, но если и так, она мудро предпочла умолчать о них [80].
Сэр Оуэн О’Мэлли был одним из первых, кто выразил свои соболезнования мадам Сикорской как на личном, так и на дипломатическом уровне. Уинстон Черчилль обратился к остальным полякам посредством мощного радиовещания Би-би-си. «Я не забуду вас, – сказал Черчилль польскому народу. – Мои мысли с вами и всегда будут с вами» [112]. Однако смерть Сикорского, возможно, единственного польского лидера, которого уважали союзники, была огромным ударом по надеждам Польши. Эта последняя трагедия, после месяцев травмы, оставила Кристину «в подавленном состоянии» [113]. Она была в центре польских политических интриг, сообщала о них и о ключевых заговорщиках против Сикорского почти до момента его смерти. Но как бы много она ни знала, ни подозревала, она или ошиблась, или была обманута, и мы понятия не имеем, как много докладывала она своим британским боссам о возможных заговорах. В конечном счете ее сообщения почти не достигали желанной цели: удаление вероятного немецкого двойного агента, разоблачение некоторых других сомнительных людей и готовящихся заговоров, размещение Михала Градовского в Албании, где работа принесла ему Военный крест, и прочее. Она, безусловно, доказала свою значимость для Патрика Говарта, и ее решимость всегда поддерживать независимую оценку любой ситуации – когда она отказалась от предложения польской миссии в Румынию, – вероятно, спасла ее.
Но Кристина не придавала большого значения своей жизни, если та не была использована на благо родной страны. За предшествующий год был убит Витковский, обнаружено ужасное преступление в Катыни, которое фактически не вызвало отклика, было разрушено до основания Варшавское гетто, погиб генерал Сикорский, а Польша все еще была оккупирована. Кристина больше не находила оправданий своему пребыванию в Египте. Война в Европе подходила к кульминации, а боль последних двух лет могла быть снята только инъекцией адреналина. Кристина больше не была Желанием, ее роль «прекрасной шпионки» завершилась.
9. Наша женщина в Алжире
Колин Габбинс был не из тех, кто скрывает свое мнение. «Каир был воплощением беззакония, – писал он, – атмосфера зла проникала повсюду» [1]. Осень 1943 года выдалась в Египте исключительно жаркой и липкой, но в работу УСО ворвался порыв свежего воздуха, когда Габбинсу присвоили кодовое имя «М» и поручили возглавить «фирму» [81]. По свидетельству шифровальщика УСО Лео Маркса, глаза Габбинса «не отражали его душу или прочие подобные банальности. Глаза генерала отражали лишь скрещенные мечи на его погонах, предостерегая всех, кто пожелал бы вступить с ним в поединок» [2]. Как только Габбинс получил известие о повышении, он твердо знал, что его «первоочередной задачей было навести порядок в Каире» [3].
Габбинс прибыл в Египет в октябре 1943 года. Он немедленно объявил, что основная часть персонала должна быть переведена в Италию. Каирское отделение УСО не было полностью закрыто, но утратило региональное значение. «Факел оперативной работы» союзников в Северной Африке переходил Алжиру, и вскоре контролируемое вишистами Марокко вынуждено было отказаться от нейтралитета, обеспечивая союзникам базу для вторжения в Италию. Муссолини был свергнут в июле 1943 года. Условия его капитуляции были окончательно согласованы в Алжире Дугласом Доддзом-Паркером, который любезно предоставил свою спальню итальянским делегатам для их частных переговоров, так как предусмотрительно оборудовал это помещение «жучками», что «исключило для него элемент неожиданности из последующих дискуссий» [4]. Необходимая радиосвязь с Италией была предоставлена бывшим инструктором Кристины по беспроводной сети, «мечтательным» красавцем Диком Маллаби, который так удачно оказался к этому времени в тюрьме в Вероне, попав в плен после десантирования с парашютом в озеро Комо. «Мы раскатали итальянскую империю всего за год», – с удовлетворением отмечал позднее Доддз-Паркер [5]. Алжир и Италия были благоприятнее, чем Египет или Великобритания, с точки зрения управления операциями в Южной и Центральной Европе, а Кристина была решительно настроена стать частью этой оперативной системы.
Помогая создать УСО вопреки значительной оппозиции, а теперь пытаясь урегулировать ситуацию на Ближнем Востоке, Габбинс, по словам лорда Селбурна, «не обладал повсеместной популярностью» [6]. Однако у него был дар вдохновляющей уверенности, и он проводил все возможное время с молодыми агентами в Каире, которые воспринимали его не только как старшего по рангу офицера, но и «как украшенного шрамами члена собственного племени» [7]. Он, Кристина и Анджей, словно обитатели общего горящего дома, разделяли не только любовь к Польше, но и великую веру в честь, которая определяет образ действий. В редкие моменты долгосрочного планирования Габбинс и Кристина даже обещали друг другу совместно прокатиться на лыжах по склонам освобожденной Польши после окончания войны. Перед отъездом Габбинс устроил вечеринку для сотрудников разных рангов, на которую пригласил и представительниц Первого корпуса, и своих агентов, и офицеров. После нескольких порций виски он возглавил танцы – облаченный в килт. Самые крепкие стали свидетелями его коронного трюка. Скинув пиджак, Габбинс встал на руки перед пинтой пива в кружке. Затем он медленно опускался, пока не смог дотянуться и взять кружку в зубы, а потом неспешно выпил ее в стойке на голове… не забываем: на нем был килт! Как он справился с этим и как ему удалось продемонстрировать гостям столь замечательную способность, остается одним из самых глубоких секретов британской разведки. Реорганизовав региональную структуру и вдохновив агентов, Габбинс вернулся в Лондон. «Пожалуйста, передайте мою любовь Яркому и Желанию, – говорилось в одном из его сообщений, – и расскажите им, насколько я по ним скучаю» [8].
