Юрий Федосеев - Мы – русский народ
Иногда задаешься вопросом: что же это происходит? Почему проявление патриотизма во всем мире возводится в высшее достижение гражданского общества, а у нас это чувство время от времени именуют как «последнее прибежище негодяя», патриота величают быдлом, а страну — «тюрьмой народов», «империей зла». Может быть, мы по-разному трактуем это понятие, вкладываем в него разное содержание? Может быть. Однако сколько ни ищи, но все словари, все книги «мудрых мыслей», все великие мира сего в понятие «патриотизм» почему-то с завидным постоянством вкладывают одно и то же: любовь к Родине и своим близким; привязанность к родной земле, языку, культуре и традициям. И не просто любовь и привязанность, а преданность. Более того, лучшие представители человечества давно пришли к выводу, что патриотизм не может быть пассивным, созерцательным. Он должен быть активным: мало желать, пусть глубоко и страстно, добра своему Отечеству, мало сочувствовать, пусть и горячо, всему хорошему в отечестве и благородно негодовать против того, что препятствует его совершенствованию, надо быть готовым нести на алтарь Отечества свои знания и силы, свое достояние и саму жизнь, ибо сила патриотического чувства всегда находится в прямой зависимости от количества труда на благо твоего народа. Иначе могут думать, думают и поступают лишь бродяги и тунеядцы, изгои и предатели, анархисты и авантюристы, Иваны, не помнящие родства, и безродные космополиты, за благополучие которых (в том числе) в тяжелую годину истинные патриоты идут на самопожертвование.
Впрочем, вопрос не стоит о свободе выбора — быть или не быть патриотом.
Любить свое Отечество, свой народ предписывают конституции и основные законы всех государств земного шара. Это обязанность каждого подданного, каждого гражданина. Невыполняющий эти обязанности заслуживает общественного порицания, а при отягчающих обстоятельствах — и наказания.
А теперь представьте себе, что государство, о котором может идти речь, мононациональное, то есть населено одним народом, например Швеция, Норвегия, Япония, Израиль. В этом случае патриотизм и национализм (при условии, что под национализмом мы понимаем любовь к своей нации) становятся словами-синонимами, то есть совпадающими или близкими по значению понятиями. В этих странах слово «национализм» и не применяется, там используется более обобщающее понятие — «патриотизм», включающее в себя отношения не просто нации и ее представителя, а государства и гражданина. Национализм появляется лишь в многонациональных государствах, где между нациями нет государственных границ, где представители разных народов живут вперемешку и где каждому довольно часто приходится делать выбор: на ком жениться, кого принимать к себе на работу, кого брать в ученики, с кем делить досуг и хлеб-соль, какой воспитательнице и какому учителю поручить своего ребенка, у кого покупать продукты, кому дать выгодный заказ, у кого лечиться, кого выбирать депутатом, делегатом, председателем, президентом.
В былые, советские, времена мы с удовольствием и даже с неким щенячьим восторгом распевали: «.Широка страна моя родная. Нет для нас ни черных, ни цветных.»
Но это не было отказом от своей русской национальности. Это был широкий пригласительный жест по отношению к другим народам: «Вливайтесь!» Как до революции православие официально пыталось уравнять всех подданных Российской империи, так и социалистический интернационализм пытался подвести под единый «знаменатель» уже всех советских граждан, независимо от вероисповедания и национальности. И если в первом случае это почти удалось — «в паспортах» пятая графа обозначала не национальность, а вероисповедание (православный, иудей, магометанин…), то во втором — поспешность, насилие и, простите, элементарное невежество: сначала загнали национальную проблему в подполье (вспомните процессы против «буржуазных националистов» в национальных республиках), а потом привели к межнациональным конфликтам (Ош, Баку, Нагорный Карабах, Абхазия, Южная Осетия, Приднестровье).
В каждом конкретном случае были свои специфические поводы и основания, но все эти случаи характеризовала общая особенность: русские не являлись одной из сторон конфликта — русские, как всегда, были третьей, разнимающей стороной, более других воспринявшей идеи интернационализма. Возвращаясь к периоду своей армейской юности, вспоминаю, как призывникам из Средней Азии, а иногда и с Кавказа старослужащие-славяне и сержантский состав запрещали разговаривать между собой на своем национальном языке.
Современный правозащитник, ничтоже сумняшеся, назовет такое поведение проявлением шовинизма или национализма и ошибется. Дело в том, что Советская армия дважды в год сдавала экзамены: генералы и полковники — на маневрах и командно-штабных учениях, а лейтенанты и майоры — на стрельбах, строевом плацу и в учебных классах. И как бы солдаты отлично ни стреляли, как бы ни чеканили шаг, основным критерием боеспособности подразделений всегда считалась политическая подготовка. А куда здесь без русского языка? Вот и заставляли узбеков и таджиков, аварцев и мингрелов, туркменов и киргизов таким образом учить русский язык. «Тяжело в учении — легко в бою». Обидно, конечно, при прохождении курса молодого бойца, но зато как приятно при инспекторской проверке, как комфортно много позже в студенческой аудитории, рабочем коллективе.
В то же время мы, русские, получали удовольствие от их зажигательных плясок, мелодичных напевов, лакомились восточными сладостями. Неискушенные в тонкостях межнациональной политики, мы все же замечали, что «братья наши меньшие», хуже нас образованные и хуже нас подготовленные, материально жили лучше нас: их солдатские посылки были обильнее, денежные переводы щедрее, их родственники чаще, чем наши родители, навещали своих «аскеров» и «джигитов». Объяснялось это хорошим заработком на хлопке, луке, чайном листе или на мандаринах. Мы им завидовали, конечно, но зависть наша не была «черной», потому что из курса средней школы мы уже знали: урожаи на их землях в два, три, а то и в четыре раза выше, чем в нашем Нечерноземье.
Это потом мы поняли, за счет кого преумножались богатства национальных окраин, чьим трудом там поднимались целинные земли и возводились индустриальные гиганты, чьим умом утверждалась наука и пестовалась их национальная интеллигенция. Теперь уже никто не оспаривает донорскую роль России, но никто и не извиняется за чванливость «лаврушечников», снисходительность «европейцев из Прибалтики», самоуверенность самопровозглашенной «житницы СССР» и всеобщее иждивенчество — союзные республики устраивали настоящие соревнования за дотациями из союзного (считай, российского) бюджета на покрытие убытков народного хозяйства от градобоя или землетрясения, наводнения или засухи, урагана, селя, заморозков или какой-либо иной действительной или мнимой напасти. Но тогда им казалось, что они самодостаточны, что они не только себя обеспечивают всем необходимым, но и русских подкармливают, что, не будь русских, они жили бы еще лучше. Чтобы поставить все точки над «i» в этом вопросе, нужен был Беловежский сговор и последовавший вслед за ним развал народного хозяйства, приведший население к нищете. Теперь все могут убедиться в истинном значении некогда восхваляемых чайных и мандариновых плантаций, хлопковых полей и овечьих отар в формировании бюджетов новоиспеченных государств и семейных бюджетов их граждан.
ГДЕ ВЫ, БРАТЬЯ ПО СОЮЗУ?
Попалось мне тут как-то интервью бывшего члена Политбюро ЦК КПСС Э. Шеварднадзе одной немецкой газете, где он слезно жаловался на тяжелое колониальное прошлое своего народа в составе царской России, спасшей, кстати, этот самый грузинский народ от окончательной турецко-иранской ассимиляции и восстановившей Грузинское государство в исконных границах. Поплакавшись на жизнь при Советах, он начал достаточно неуклюже обосновывать свое стремление к вступлению в НАТО и Единую Европу и к дистанцированию от ослабевшей не без его помощи России, приютившей на своем экономическом пространстве чуть ли не треть грузинской нации и продолжающей по инерции подкармливать свою блудную приемную сестру дешевыми энергоресурсами.
Отказавшись от помощи России в борьбе с терроризмом, этот интернационалист дошел до того, что пригласил на родину Иосифа Виссарионовича американских спецназовцев, хотя отлично понимал, что создает тем самым очаг международной напряженности в непосредственной близости от границ России.
С приходом к власти воспитанного на американских стандартах М. Саакашвили, назначившего министром иностранных дел бывшего посла страны — участницы НАТО в его стране и согласившегося принять от американских корпораций финансовую помощь для выплаты зарплаты чиновникам своей администрации, российско-грузинские отношения могут зайти в такой тупик, из которого мы рискуем уже никогда не выбраться.
