Тимофей Круглов - Виновны в защите Родины, или Русский
Регина, инженер-проектировщик, с которой он познакомился на шествии, была активисткой Интерфронта с момента его основания, с первого — учредительного собрания. Она хорошо знала руководителей движения, особенно выдвинувшегося на первый план Алексеева.
Иванов начал писать в недавно созданную газету Интерфронта «Единство», потом, разочаровавшись в ее первом редакторе Тихомирове (преданной креатуре Жданок), вместе с Региной и ее коллегами по институту начал издавать свою малотиражку — информационный бюллетень Кировского (центрального) районного совета Интерфронта.
Их небольшая газета, набиравшаяся на простой пишущей машинке, сверстанная путем склеивания статей и рисунков на бумажный лист формата А3, переснятая потом и размноженная на «Ромайоре», пользовалась успехом. Вскоре предприимчивой Регине пришла в голову мысль, что бюллетень можно и нужно продавать, чтобы получить собственные средства для нужд организации. Пусть по десять копеек, но даже две-три тысячи тиража еженедельно давали возможность не выпрашивать у сочувствующих руководителей предприятий бумагу и допуск к множительной технике, а самим распоряжаться процессом.
Впрочем, вскоре Регина познакомила Валерия Алексеевича с Сашей Васильевым. Саша — сорокалетний режиссер, переехавший в Ригу из Ашхабада к осевшим здесь стареньким родителям, с радостью схватился за предоставившуюся ему после долгого перерыва возможность снова поработать по специальности — режиссером и оператором создаваемой Интерфронтом видеостудии. Васильеву требовался журналист для работы в кадре, и Иванов с готовностью согласился попробовать себя в новом деле. Вскоре Регина представила Иванова и самому Алексееву. Наступило лето, закончились занятия в школе. Валерий Алексеевич ушел в отпуск, но не прерывал своего участия в деятельности ячейки Движения.
Старший Иванов — Алексей Иванович, к тому времени уволившийся в запас, работал начальником первого отдела рижского отделения крупного союзного треста «Высоковольтные сети». В Кегумсе, в пятидесяти километрах от Риги, недалеко от ГЭС, на берегу водохранилища, у треста была своя база отдыха. Там, в небольшом домике, выделенном отцу от работы, и проводили обычно лето Валерий Алексеевич с женой и дочерью. Место было просто райское.
Вокруг на много километров тянулся чистый сосновый лес, полный грибов и ягод. А Двина, широко разлившаяся перед плотиной Кегумской ГЭС, плескалась метрах в двадцати от крыльца коттеджа. Баня с бассейном, персональная лодка на каждый домик, теннисный корт и спортивный зал с тренажерами, бильярд и детская площадка, причал с каноэ, байдарками и водными велосипедами для общего пользования — все это содержалось в чистоте, порядке и полной исправности. Народу здесь жило немного, да и те — все свои.
Рано утром косые лучи солнца, проникающие сквозь сосняк на берегу, вспугивали туман над притихшей рекой. Плескалась лениво сытая рыба, хорошо видная в прозрачной воде под горбатым мостиком у пирса — хоть веслом ее бей, поскольку на червя не берется в июльский зной. Валерий Алексеевич в одних плавках выходил на крыльцо, еще не проснувшись толком брел по росе к деревянным мосткам. Закуривал первую сигарету, болтая ногами в парной воде; наслаждался тишиной, смотрел на плывущие по воде клочья тумана, разгоняемые уже припекающим, несмотря на ранний час, солнцем. Лениво вспоминалось, что взята с собой на дачу пишущая машинка, что надо бы наконец засесть, как мечталось зимою, за давно вынашиваемый сценарий или книжку. Но впереди еще было столько времени до середины августа, до конца длинного учительского отпуска, что даже думать о пишущей машинке не хотелось. Иванов поболтал еще немного ногами в воде, решился и, оторвав задницу от нагретого дерева мостков, ухнул в теплую, еще хранящую в себе вчерашний знойный день воду.
Он не спеша плыл брассом вдоль берега, сначала обрывистого, с накренившимися над водой елками и диковинными сосновыми корнями, с васильками, голубевшими на островках мха вокруг подтопленных пней, с черничником, с редкими земляничными кустиками, отчетливо видными снизу, от воды, но которые фиг разыщешь, продираясь по берегу. Потом пошли камыши, берег ушел направо излучиной, и перед Ивановым открылась голубая ширь водохранилища с далекими домиками на той стороне, с электричкой, ящерицей пробежавшей в сторону Риги. Он повернулся на спину и долго лежал почти без движения, глядя в небо, чуть пошевеливая руками, чтобы удержаться на плаву.
Ксения встретила его на причале. Алла уже накормила дочку, и теперь шестилетняя, очень серьезная на вид девочка ждала, когда же папа возьмет ее с собой на лодку удить рыбу.
Светлорусые, почти пепельные от солнца хвостики выгоревших волос шелковисто свисали над загорелыми тонкими плечиками.
— Па-а-па! Ну скоро мы пойдем ловить рыбок? — звонко заголосила Ксюша, уворачиваясь от мокрых рук отца. Не ускользнула, подлетела к небу, залилась от восторга, крутясь над головой Иванова. На крыльцо вышла сонная Алла.
— Хоть бы сейчас дали отоспаться, непоседы. — Она сердито зевнула, посмотрела на счастливую дочку, на речку, на ослепительное солнце и сменила гнев на милость. — Ксения, дай папе позавтракать сперва. Иди ешь, мореплаватель. — Она насмешливо посмотрела на мужа. — Регина сегодня приедет с Людмилой. Ну а там и Толик, известно, объявится. Так что покатаешь Ксюху на лодке и потом пойдешь в поселок, может, мяса купишь в кооперативном да зелени.
— А может, совместим? Давай прямо на лодке на тот берег — в магазин сходим и ребенка проветрим заодно? — предложил Иванов. — А то неохота кругаля давать на велосипеде, лишних три километра пилить да обратно еще с сумой тащиться!
— Ну, давай. Иди ешь, остынет. Только посуду помоешь, пока я собираюсь.
— Это нарушение Женевской конвенции! — взмолился Валерий Алексеевич.
— А я не нанималась весь свой отпуск у плиты стоять, да еще и посуду за вами мыть!
— Мама, я помою, давай на лодке в магазин, мороженого купим! — Ксения подбежала к отцу и ухватила его за ладонь. Иванов, готовый было сорвать на жене неожиданно вспыхнувшее радражение, пересилил себя и буркнул Алле:
— Помою, помою. Собирайся иди. — Дернул дочку за хвостики, за один, за второй… — А ты мне поможешь посуду на мойку отнести, да, котенок?
Компания друзей заявилась ближе к вечеру на омоновском «рафике». Толян выгрузил женщин, хлопнул по плечу водителя, тоже в штатском, и отпустил машину.
С Толиком Иванова познакомил как-то бывший сокурсник Сашка Боготин, бросивший универ и перешедший в милицию. Сашка не задержался долго в инспекторах по делам несовершеннолетних — поработав годик, перешел в уголовный розыск и даже был на хорошем счету. Валерий Алексеевич, бывало, заскакивал к нему в райотдел, вытаскивал из кабинета, и старые друзья отправлялись поговорить и попить водки. Постепенно в их тесной компании стал все чаще появляться старшина вневедомственной охраны Мурашов. Толик был парнем компанейским и заводным, легко контачил с людьми, быстро вживался в новую еще для него Ригу. Про себя он много говорить не любил, рассказал только, что приехал из Тулы — встретил где-то на отдыхе рижанку, женился скоропалительно и переехал к ней жить. Мурашов закончил летное училище, был вертолетчиком. В Риге работы по специальности не нашлось сразу, но Толик ждать не стал, взял и устроился в милицию. Сначала во вневедомственную охрану, а в 88-м, когда стали создавать отряды милиции особого назначения, подал рапорт в числе первых и стал рижским омоновцем. Он быстро продвинулся, получил офицерское звание и вообще был человеком легким и деятельным. Все знают Дмитрия Харатьяна, так вот, Мурашов был того же типа, очень похожим на известного киноактера, только покрупнее и помужественнее, что ли. Женщины, впрочем, не делали разницы — падали с ног при одном взгляде, что одного, что другого. Но с Хара-тьяном Иванов не был знаком, а вот Мурашов не раз поражал его воображение не выдуманными, а совершенно реальными, на глазах Иванова, можно сказать, совершаемыми подвигами на любовном фронте. Впрочем, офицером он тоже был неплохим, сослуживцы любили его не только за веселый нрав и отзывчивость. Стояло за Толиком что-то еще такое, глубоко скрываемое, внутреннее, что заставляло довериться ему в любых ситуациях. Выделяло его и начальство. Иванов частенько теперь и сам появлялся на базе ОМОНа в Вецмилгрависе, бывало даже, зависал там на пару дней, несмотря на то что порядки на базе были довольно строгие. (Очень скоро это обстоятельство решающим образом скажется и на его будущей политической работе, и на личной судьбе, но тогда все еще только начиналось, и один Господь знал, почему именно эти два мужика встретились и подружились как раз перед тем, как состоялось новое распределение ролей в мировой жизненной драме. Они, конечно, не стали главными героями грядущих битв. Однако даже участие в массовке требовало совершенно новых качеств для каждого, кому выпало жить в проклятые еще китайцами времена перемен).
