Миле Белаяц - Кому нужна ревизия истории? Старые и новые споры о причинах Первой мировой войны
Эти тезисы на долгие годы и десятилетия останутся основополагающими для позиции политических представителей Германии и после 1918 г. И это вопреки полученным сведениям, которые недвусмысленно указывают на иную логику поведения германских правящих кругов и в том числе самого кайзера. Тем не менее озвученная позиция остается по сей день востребованной историографией.
Что касается Австро-Венгрии, то в ее ультиматуме от 23 июля, в письме о разрыве дипломатических отношений от 25 июля, а также в объявлении войны Сербии от 28 июля 1914 г. содержался весь набор клише о «сербской ответственности». Еще 20 июля венское правительство, рассылая в посольства в Берлине, Риме, Париже, Лондоне, Петербурге и Константинополе копии ноты, указывало, что к ее вручению, назначенному на 24 июля, следует присовокупить и пояснение. В нем Сербия называлась рассадником агитации, центром тайных и публичных организаций, составленных из офицеров и чиновников, контролирующих печать и неустанно подстрекающих народ на мятеж против Австрии. В документе утверждалось, что сербские агенты проникают в приграничные районы Австро-Венгрии с целью посеять там ненависть и смуту, что действовавшие в Македонии четнические отряды переориентировались на Монархию, что сербское правительство не только этому не противодействует, но и потакает пропаганде, следствием которой и стало сараевское покушение. Австро-Венгрия была якобы принуждена к тому, чтобы защищать себя от этой опасности и принять новые срочные меры в отношении Белграда в надежде на то, что на ее сторону встанут все цивилизованные народы, которых не устраивает цареубийство как средство политической борьбы и «которые хотят, чтобы Белград перестал быть постоянным источником козней»[25].
В написанной высоким стилем ноте, текст которой долго шлифовал барон Александр фон Мусулин, утверждалось, что «идея покушения зародилась в Белграде, что оружие и боеприпасы предоставили офицеры и чиновники – члены “Народной одбраны”, а переправили их офицеры сербской пограничной службы»[26]. По сути, Сербия обвинялась в том, что она является центром движения, которое действует вне ее пределов – на территории Монархии, – что именно она стоит за целым рядом покушений и убийств. Сербское правительство было уличено в том, что оно толерантно относилось к деятельности различных обществ и объединений, направленной против Монархии.
Таким образом, сознательно игнорировался тот факт, что «омладинское» и революционное движение в империи Габсбургов представляло собой по большей части ее внутреннюю проблему, о которой были осведомлены правоохранительные органы, вводившие в отдельных областях (Хорватии и Славонии, Далмации, Боснии и Герцеговине) чрезвычайное положение и прибегавшие к репрессивным полицейским мерам. Не замечалось обращение подданных Монархии к Сербии, притягивавшей к себе все больше взглядов. «Виден» только мелкий экспансионизм Белграда.
Первой попыткой сфабриковать предлог для агрессии против Сербии стал фарсовый «процесс Фридъюнга» (1909), в ходе которого обвинение в измене было предъявлено авторитетным сербам – подданным Монархии. В июле 1914 г., несмотря на провал прежнего начинания, тот же тезис об «источнике» всех австро-венгерских проблем послужил основой для поиска нового повода к началу войны.
Ультиматум, написанный сколь изысканно, столь и решительно, в первых строках напоминал Сербии о следующих фактах:
«31 марта 1909 г. посланник Сербии в Вене сделал по приказанию своего правительства императорскому и королевскому правительству следующее заявление: “Сербия признает, что fait accompli в Боснии и Герцеговине не затронул ее прав и что, следовательно, она будет сообразовываться с теми решениями, которые державы примут в соответствии со статьей 25 Берлинского договора. Принимая советы великих держав, Сербия обязуется впредь отказаться от занятой еще прошлой осенью позиции протеста и неприятия аннексии и, кроме того, обязуется изменить курс своей настоящей политики в отношении Австро-Венгрии, дабы в будущем пребывать с ней в добрососедстве”».
За этой «правовой основой» последовали грубые обвинения:
«Однако история последних лет и особенно прискорбные события, состоявшиеся 28 июня, продемонстрировали, что в Сербии имеется движение заговорщиков, которые ставят перед собой цель отторжения от Австро-Венгерской монархии известных частей ее территорий. Дошло до того, что это движение, возникшее на глазах у сербского правительства, проявило себя и вне территории Королевства, осуществив ряд террористических актов, покушений и убийств… Сербское правительство… ничего не предприняло, чтобы ликвидировать это движение; оно толерантно взирало на преступную деятельность различных обществ и объединений, направленную против Монархии, на невоздержанную тональность прессы, на восхваление совершивших покушение, на участие в заговоре офицеров и чиновников, на вредную пропаганду в государственных учебных заведениях. Наконец, оно потакало всему тому, что могло возбудить в сербском населении ненависть к Монархии и презрение к ее установлениям. Это преступное (sic!) попустительство со стороны Королевского сербского правительства не прекратилось даже после 28 числа прошлого месяца, когда всему миру стали очевидны его пагубные последствия. Из показаний и признаний совершивших покушение… видно, что сараевское злодеяние замышлялось в Белграде, что оружие и взрывчатку, которыми были снабжены убийцы, передали им сербские офицеры и чиновники – члены “Народной одбраны”…»[27].
Затем в ультиматуме перечислялись десять требований, из которых сербское правительство восемь приняло безусловно, а два – с оговорками. Но это не могло помешать выполнению сценария развязывания войны. Барон Гизль, уже облачившись для путешествия, едва ли несколько минут уделил чтению ответа, который ему вручил премьер Никола Пашич. Не позднее чем через двадцать минут в сербское правительство поступил следующий текст:
«Поскольку истек срок, отведенный нотой, которую я по поручению своего правительства вручил Его Превосходительству Господину Пачу позавчера в четверг в 6 часов пополудни, а приемлемый ответ я не получил, имею честь известить Ваше Превосходительство, что сегодня вечером я оставляю Белград вместе с персоналом»[28].
Три дня спустя поступило и объявление войны, сопровожденное следующим вердиктом:
«Королевскому сербскому
министерству иностранных дел
Поскольку Королевское сербское правительство не дало приемлемый ответ на ноту, врученную австро-венгерским посланником в Белграде 23 июля 1914 г., Императорско-королевское правительство считает необходимым самостоятельно обеспечить удовлетворение своих прав и для этого прибегает к силе оружия. Таким образом, Австро-Венгрия полагает, что с настоящего момента находится в состоянии войны с Сербией.
Граф Берхтольд».
В августе-сентябре 1914 г. участники конфликта поспешили вынести на суд своей общественности, а также неопределившихся и нейтральных государств собственную «правдивую» версию причин начала войны. С этой целью все страны, включая Сербию, выпустили по тому тщательно отобранных дипломатических материалов. Следуя принципу «цель оправдывает средства», составители кроили их по своему усмотрению. Имели место и откровенные фальсификации. Так появились «белые», «синие», «красные», «оранжевые», «желтые» и прочие книги[29].
В 1915 г. последней к общему хору присоединилась Италия со своей «зеленой книгой». Сразу оговоримся, что и авторы послевоенных дипломатических сборников, посвященных предыстории войны, грешили тенденциозностью в выборе источников, замалчиванием «неприятных» документов, а также перепечаткой сомнительных материалов[30].
После победы союзников установление ответственности за развязывание войны продолжилось за зеленым сукном. С этой целью в 1919 г. победители сформировали экспертную комиссию, одним из членов которой стал профессор Белградского университета др. Слободан Йованович. Любопытно, что еще 1 марта он полагал, что никого не обвинят персонально, а будет озвучено лишь моральное осуждение. При этом казалось, что станут искать виновных в отдельных преступлениях и нарушениях международного права, за что могут осудить и самого кайзера. От делегации Королевства сербов, хорватов и словенцев потребовали предоставить к 1 марта сведения о намерениях Болгарии, которыми она руководствовалась при вступлении в войну и нападении на Сербию. Кроме того, было высказано пожелание сократить список военных преступлений, совершенных болгарами[31].
Описывая работу комиссии, С. Йованович указал, что она в первую очередь установила, что Германия стремилась к войне и намеренно ее спровоцировала. «Превентивная война», упреждающая «вероятное нападение, которое, неизвестно, произойдет ли в отдаленном будущем, – такая война заслуживает самого решительного осуждения». Комиссия также констатировала, что сразу после начала военных действий Германия, напав на Бельгию, нарушила международный договор, гарантировавший ее нейтралитет. Одним из гарантов выступала Пруссия. Это следовало считать «тяжким нарушением международного права». Комиссия сочла, что ни развязывание войны, ни нарушение бельгийского нейтралитета не могут считаться основанием для установления уголовной ответственности, так как наказание за это не предусмотрено международным правом. В то же время комиссия обнаружила состав преступления в том, как Германия и ее союзники вели военные действия, а именно варварски и противозаконно, вопреки всем нормам и вне всяких границ дозволенного. По некоторым вопросам мнения членов комиссии разошлись. В конце концов Верховный совет принял отчет комиссии, скорректировав те его положении, которые касались судебного преследования глав государств. Так, было решено, что перед судом предстанет лишь германский кайзер. Однако не за преступления, совершенные во время войны, а за «неуважение международной морали и святости договоров». Другими словами – за развязывание войны и нарушение нейтралитета Бельгии[32].
