Павел Шестаков - Самозванец
Срок предложен и принят. И в подтверждение новые приятели дают клятву не обмануть друг друга. Встретиться решено утром в Иконном ряду.
Течет по улице разномастная толпа, уносит в разные стороны христовых братьев. Все спешат, в конце зимы холодно, деревянная мостовая покрыта скрипящим снегом. Никому нет дела до двух чернецов, до их скрытых помыслов, планов, намерений.
Да они и сами толком ничего не знают друг о друге. Только со временем откроется Григорию непримиримый Варлаамов характер. Пока ему не до этого.
И Варлааму неведомо, что нетерпеливый попутчик крайне неосмотрительно и преждевременно говорил монахам в Чудове: «Знаете ли, что буду царем на Москве?»
Что речи «враля дерзкого» дошли до ростовского митрополита Ионы, который поставил о них в известность патриарха Иова и самого царя.
Что Иов по добродушию, как полагает Карамзин, а скорее по неизвестной нам причине, мер надлежащих не принял.
Что царь Борис был этим «добродушием» разгневан и приказал дьяку Смирному-Васильеву сослать болтуна в Кириллов Белозерский монастырь «на вечное заточение».
Что Смирной-Васильев, якобы по просьбе свойственника Отрепьевых дьяка Семена Евфимьева, царское распоряжение не выполнил и предоставил возможность Григорию покинуть беспрепятственно Чудов монастырь, за что со временем жестоко поплатился.
Что из монастыря Григорий бежал сначала в Галич, затем в Муром, откуда неожиданно, верхом, на лошади, предоставленной настоятелем Борисоглебского монастыря, вернулся в Москву.
И лишь после и вследствие всего этого дороги их с Варлаамом сошлись случайно (?) и, как оказалось, чтобы потом круто разойтись.
Все в череде предшествующих событий темно, и время укрывает истину от нас, как и от Варлаама. И ему и нам придется догадываться и домысливать. Правда, он был самоувереннее и за свои домыслы готов был и в темнице, и на плахе пострадать, но об этом позднее…
А пока не домыслы, но известные факты.
В Иконном ряду, как и договорено, сходятся трое. Трое, потому что рядом с Варлаамом возникает фигура его приятеля, еще одного странствующего монаха, «крылощанина» Мисаила, в миру Михайла Повадина, с которым Варлаам сошелся близко у князя Ивана Шуйского. Личность Мисаила в истории незначительна, но связь Варлаама с Шуйскими стоит отметить. Позже Варлаам станет обличать, а брат Ивана Шуйского — Василий убьет человека, который сейчас вместе с двумя попутчиками переходит по льду Москву-реку, чтобы ближайшей улицей Ордынкой направиться прочь из города, на юг.
Ордынка…
Не каждый сегодня поймет сразу, откуда пошло это название. Но было время, когда слово «орда» звучало для русского уха страшнее, чем «мор» и «глад»…
Орда была реальным воплощением ига.
Продолжалось иго четверть тысячелетия. «Под игом лет душа погнулась», — написано у Н. А. Некрасова.
Слову «иго» трудно подобрать аналог. В словаре сказано: «угнетающая, порабощающая сила». Но иго не было завоеванием, потерей самостоятельности в нынешнем понимании. Термины «аннексия», «оккупация», «колонизация» и даже «контрибуция» в данном случае неприменимы. Не было метрополии и протектората. Все эти понятия так или иначе — пусть формально — опираются на юридические начала, как бы несправедливы или иллюзорны они ни были. Иго основывалось на силе и только силе, злой и уничтожающей, власть которой не знала пределов и границ. Каждый человек под игом мог быть в любую минуту убит, так же, как и его дети и близкие, угнан в рабство, лишен крова, имущества и свободы. Так жили деды, отцы, дети, внуки, правнуки и их дети и внуки. Целый народ два с половиной столетия. Казалось, сама история прекратила для него свое течение, казалось, душа не просто погнулась, но сломалась навсегда.
Современник, епископ Владимирский Серапион: «Землю нашу пусту створиша и грады наши плениша, и церкви святые разориша, отца и братию нашу избиша, матери наши и сестры наши в поруганье быша. Кровь и отец и братия наши, аки вода многа землю напои… множайша же братия и чада наша в плен ведени быша, сёла наша лядиною (молодым лесом) поростоша, и величьство наша смерися, красота наша погибе, богатство наша иным в корысть бысть, труд наш поганые наследоваша, землю нашу иноплеменникам в достояние бысть».
Жертва и палач — вот смысл отношений Руси с Ордой. Палач истязал жертву, не давая ей вздохнуть и распрямиться. Большую плату пришлось заплатить за бунт на Куликовом поле. Но пришел день, когда оказалось, что истязатель изнемог…
Знал ли это Иван III, московский князь, когда в гневе растоптал басму, символ ордынской власти, и сказал послу Ахмата, приехавшему с требованием очередной дани:
«Ступай объяви хану, что случилось с его басмою, то будет и с ним, если он не оставит меня в покое!»
Знал ли он, что пришел час решающий?
Вряд ли. Скорее, подобно многим князьям за многие годы не вынес очередного унижения. Восстал. Но предшественники поплатились за попытку отстоять достоинство жизнью или еще бо́льшими унижениями. Александр Невский был милостиво «усыновлен» Батыем. Ивану было суждено иное — победить без боя. Великое кровавое противоборство и великое противостояние, духа завершилось всего лишь стоянием, в котором не Иван победил, а выстояла Русь.
Сам же князь готовился к сражениям и поражению. Русские рати заняли оборонительные рубежи по Оке от Коломны до Серпухова и Тарусы. Кашира, что на противоположном берегу и которую защитить не надеялись, была сожжена. Москвичи, покинув дома, перебрались в Кремль, «сели в осаде», казну отправили в Белоозеро с наказом — по мере угрозы «бежать» далее, к морю и северному океану.
В июле 1480 года хан Ахмат вышел к Оке.
Но перейти реку не решился.
Оба войска вблизи друг друга двинулись вдоль Оки к западу, туда, где путь на Москву преграждала меньшая река Угра. Русские вышли на броды через Угру раньше. Противники остановились лицом к лицу.
Началось знаменитое стояние.
Нельзя сказать, чтобы Иван вел себя в эти дни героически. Многое давило на этого сорокадвухлетнего, скорее умного, чем отважного, высокого сутулого человека, прозванного в народе Горбатым. Давило иго, а ближайшие советники напоминали, как под Суздалем отца его татары взяли в плен, били и унижали, как сам великий князь Димитрий бежал в Кострому от Тохтамыша. Вспомнить было что. Было над чем поразмыслить.
Тридцатого сентября, оставив войско, князь прибыл в напряжении ждавшую врага столицу. И здесь он услышал другое.
«Ты выдаешь нас царю и татарам!»
Это говорили люди простые, которым некуда было бежать, кого ждала смерть от сабель и пламени, неволя в аркане.
Жестче сказал, выражая общественное мнение, Ростовский владыка Вассиан:
«Вся кровь христианская падет на тебя за то, что, выдавши христианство, бежишь прочь, бою с татарами не поставивши и не бившись с ними. Зачем боишься смерти?
Не бессмертный ты человек, смертный, а без року смерти нет ни человеку, ни птице, ни зверю. Дай мне, старику, войско в руки, увидишь, уклоню ли я лицо свое перед татарами!»
Восстали и самые близкие.
Софья, наследница Византии и Рима, привезшая в Москву символы древних империй, знамя с двуглавым орлом, повелителем Востока и Запада:
«Я отказала в руке своей богатым, сильным князьям и королям для веры, вышла за тебя, а ты хочешь меня и детей моих сделать данниками. Зачем слушаешься рабов и не хочешь стоять за честь свою и веру святую?»
И, наконец, любимый сын, Иван Младший, наотрез отказался покинуть войско и присоединиться к отцу.
«Умру здесь, а к отцу не пойду», — сказал прибывшему с приказом боярину Холмскому.
А Ахмат тем временем грозит: «Когда все реки станут, много дорог будет на Русь!»
Две недели колеблется князь.
Но вот приказано поджечь московские посады, жителей на случай поражения переправить в Дмитров. Князь садится в седло, чтобы решить судьбу свою и отечества на поле боя. Выбрано и подходящее место. Под Боровском. Русские рати начинают отходить к северу.
Двадцать шестого октября на Димитров день стала Угра. Теперь уже ничто не мешает Ахмату переправиться и вступить в сражение.
Но хан стоит.
Князь ждет.
Медленно тянутся короткие дни ранней зимы. «Сребролюбцы, богатые и тучные предатели христианские, потаковники бусурманские» нашептывают: примирись, покорись, уступи хану…
Но уступил хан.
Одиннадцатого ноября 1480 года орда по приказу Ахмата снимается и уходит на юг. С ней уходит и иго.
Правда, об этом еще никто не знает. Правда, еще будут угрозы и набеги, еще придут ордынцы на Оку и даже на Москву, но иго кончилось.
Навсегда.
Так через двести пятьдесят почти лет неподалеку от Козельска, когда-то насмерть сражавшегося с Батыем, завершился огромный период русской истории, огромный не только по времени, но и по значимости, по последствиям.
