Павел Шестаков - Самозванец
Но и на перегороженных улицах бурлит жизнь. Помимо многочисленного трудового люда в городе обитает знать, бояре, люди служилые, духовенство, иноземцы, торговцы. Последние на каждом шагу. Москвичи много производят, завозят, продают и покупают. Говоря нынешним языком, ассортимент широк, спрос и предложение сбалансированы, торговля зачастую специализирована. О стройматериалах уже говорилось, у Спасской башни торгуют книгами, у Воскресенских ворот пряниками, на Всесвятском мосту красным товаром и пивом. Заморские товары не редкость. Однако разница в ценах с местными огромная. Пуд меда отечественного стоит меньше тридцати копеек, а привозного сахару до шести рублей пуд! Между прочим, это годовое жалованье стрельца.
Есть товары и много дороже. Кто же пьет заморское «ренское» по четырнадцати рублей бочка? Одевается в бархат по полтора рубля аршин? Вытирается «астрадамскими» полотенцами по рублю штука, покупает лимоны по три рубля за бочку? Ясно, эти потребители избранные. В целом их называют «начальными» людьми. О них еще пойдет речь. А пока отметим, что на сравнительно небольшой городской территории представлены все возможные контрасты эпохи.
Некоторые мирятся с ними. Другие пытаются ответить извечным стихийным протестом, противопоставляя всемогуществу богатства вседозволенность разбоя.
Разбой процветает. Можно даже сказать, что Москва находится в двойной обороне — и от врага внешнего, и от не признающих перемирий татей и разбойников. Внешнего врага всегда ждут, внутренний свирепствует еженощно. По утрам городская полиция, «земские ярыжки» подбирают по городу трупы ограбленных и убитых. Находят их на улицах, в речках и прудах. Недаром на мостах стоят кресты и часовни. Перейти мост в ночное время, не воззвав к всевышнему, крайне опрометчиво.
Конечно, и земная власть старается по мере сил.
«Которые разбойники говорили на себя в расспросе и с пыток и сказали: были на одном разбое, а на том разбое убийство или пожог был, и тех казнити смертию. А которые разбойники были на трех разбоях, а убийства и пожогу хотя и не было, и тех казнить смертию же».
Своеобразно действовал уголовный розыск. В поисках повинной головы на бойкие места в городе выводили скованных подследственных в масках, так называемых «языков», чтобы они узнавали и указывали сообщников среди прохожих…
Такова была жизнь. Шумна, суетлива и тревожна. Но над всеми повседневными тревогами царила одна общая — в государстве неблагополучно!
Почему? Ведь два уже царя — один блаженный, смирный, другой весь в заботах и усилиях наладить покой, тишину, порядок и изобилие сменили леденящего кровь Грозного.
Но нет покоя в душах людей.
Зато много предзнаменований. Недобрых, даже зловещих.
«Столпы огненные, ночью пылая на тверди, в своих быстрых движениях представляли битву воинств и красным цветом озаряли землю…»
Игра воображения?
А что сказать, если «в светлый полдень возсияла на небе комета, и мудрый старец объявил дьяку государственному Власьеву, что царству угрожает великая опасность»?
Власьев — человек действительно государственный, первое лицо во внешних сношениях, бывает за рубежом, пользуется доверием царей, впоследствии именно на нем остановит выбор Дмитрий, отправляя посольство в Польшу, чтобы Власьев привез оттуда будущую царицу, символически обвенчавшись с нею в присутствии короля в Краковском соборе. Не зря обеспокоенные люди обращались именно к нему.
Вот в какое время повстречались два духовных лица на московской улице.
Один из них Варлаам.
Тот, что нагнал его, назвался Григорием.
Григорий Отрепьев — дьякон Чудова монастыря.
Варлаам вроде бы постарше нового знакомца и возрастом, и саном. Но монастырь монастырю рознь. Чудов монастырь — не рядовой, а патриарший. Находился он в Кремле, рядом с царскими палатами. И Варлаам спрашивает с любопытством:
— Какое тебе до меня дело?
Ответ Григория:
— Хочу съехать с Москвы.
Вот так, просто и неожиданно.
Нет, не в самом предложении, — а новый знакомец не только делится планами, но предлагает Варлааму стать ему попутчиком, — не в этом неожиданность, хотя подобный разговор и звучит странно для современного уха. Уже сказано, что люди ждут недобрых событий. Почему же и не покинуть Москву, не дожидаясь грядущих бед? Но почему именно с Варлаамом? И какие основания у незнакомца, что он найдет отклик в толстом бодряке, которому, как кажется, везде живется неплохо? Что же это? Случайно возникшая симпатия к случайному прохожему? Но Варлаам не девушка, чтобы делать ему на улице рискованные предложения. И хотя впоследствии Варлаам и говорил о случайном знакомстве, не исключено, что для чудовского дьякона оно было поступком продуманным; Варлаам мог быть для Григория лицом не вовсе неизвестным, можно предположить, что он знал, кого догоняет, и знал, что предложение его найдет отклик…
И в самом деле…
— Куда же хочешь идти?
— Решился в дальний монастырь.
— Дальних монастырей много, — резонно замечает Варлаам.
Заметим, что само слово «дальний» его не смущает.
Мы привыкли связывать средневековье с неторопливым ритмом жизни, охотно противопоставляем ему нынешние стремительные темпы. Это немалое заблуждение. Если сделать поправку на отсутствие машинного транспорта и автоматической связи, окажется, что триста-четыреста лет назад люди в рамках своих потребностей и необходимостей жили, пожалуй, «быстрее», интенсивнее, чем живем мы. Раньше мужали, раньше и больше рожали, смолоду брали и несли бремя ответственности, увы, быстрее старели, но успевали многое. Всего пять лет строился храм Василия Блаженного, поразительно быстро одолевали сотни верст курьеры и почта, передвигались армии, даже пешие путники медленно, но поспешали. И решения приходили быстро.
И два монаха на московской улице, едва встретившись и обменявшись краткими сведениями друг о друге, уже по-деловому обсуждают мысль о дальнем походе.
— Дальних монастырей много…
— Слыхал я про Черниговский.
Это хитрость. Чернигов не цель, а лишь направление, в котором собрался Григорий. Но ему необходимо получше узнать настроение и намерения Варлаама.
Тот откровеннее. Бедный заштатный монастырь бывалого пройдоху привлекает мало.
— Если ты жил в Чудове у патриарха, в Чернигове тебе не привыкнуть.
Григорий ответом доволен и делает следующий, уже рискованный шаг.
— Тогда в Киев. В Печерский.
Но Киев за рубежом! Да не просто в ином, а во враждебном государстве, и намерение идти туда, конечно, подозрительно. Григорий поясняет:
— Там старцы многие души свои спасали.
Варлаам глядит, прищурив хитрые глазки. Спрашивает с усмешкой:
— Чем душу обременил в твои-то лета?
Григорий делится серьезно и доверительно.
— В Чудове у патриарха был я в великой славе, брал он меня с собою и в царскую Думу, но не хочется мне даже и слышать про земную славу и богатство. Хочу в Киев. Поживя там, пойдем во святой град Иерусалим ко гробу господню.
Для средневекового человека стремление поклониться святыням выше межгосударственных отношений. И все-таки…
— За рубеж идти трудно.
Да, Варлаам не рвется в опасный поход в Иерусалим; через магометанские владения, однако за рубеж его влечет, о чем, возможно, Григорию и известно. У корыстного монаха есть свой замысел, подсобрать у западных единоверцев денег на строительство храма. Не без выгоды, разумеется. Уже припасена и икона чудотворная — образ, богоматери.
Таков интерес Варлаама. Знать бы ему, что подняло в путь молодого дьякона, какова несовместимая разница в их целях! Но путь один, на юг, за рубеж.
— За рубеж идти трудно…
— Вовсе не трудно, — возражает и убеждает Григорий. — Государь наш взял мир с королем на двадцать два года. Теперь везде просто, застав нет.
На самом деле он боится застав. Но расчет и риск, оправдаются. Поздно хватятся власти, не успеют приставы в «корчму на литовской границе». И уверенность эта передается Варлааму. Он согласен.
Редко принимались так, почти на ходу, столь важные по последствиям решения. В толчее московской улицы снята с руки перчатка, которая будет брошена верховному владетелю России, поднимет на бой тысячи людей, вовлечет в поединок королей и народы.
А пока почти будничное:
— Когда же идти?
— Завтра, — отвечает Григорий решительно.
Варлаам и не подозревает, что для нового знакомца промедление смерти подобно. Он был неосторожен и наговорил лишнего. Теперь его ищут, и время не ждет. К счастью, Варлаам не привык откладывать дела в долгий ящик. Этот почти старый, с точки зрения современников, человек, удивительно легок на подъем.
Срок предложен и принят. И в подтверждение новые приятели дают клятву не обмануть друг друга. Встретиться решено утром в Иконном ряду.
