KnigaRead.com/
KnigaRead.com » Документальные книги » Публицистика » Юрий Селезнев - Фантастичeское в современной прозе

Юрий Селезнев - Фантастичeское в современной прозе

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн "Юрий Селезнев - Фантастичeское в современной прозе". Жанр: Публицистика издательство неизвестно, год неизвестен.
Перейти на страницу:

Сказочный элемент дает возможность достоверно очертить проблему в емком сюжете рассказа.

И все-таки нужно признать, что обращения к элементам "фантастического реализма" или, может быть, реальной фантастики в нашей традиционной прозе пока еще редки и робки, но не случайны: они отражают общую тенденцию к современному осмыслению и новому наполнению достаточно забытых, но традиционных для русской литературы художественных форм.

И это действительно подлинное "веяние времени, его всесильное звучание", говоря словами Сергея Залыгина из его статьи "Черты документальности" ("Вопросы литературы", 1970, № 2).

Правда, как мы помним, писатель сказал их по поводу документальной литературы. Однако и сам он оказался подвергнутым "веянию" не документальности, а, как говорится, совсем наоборот, о чем и явствует, например, его повесть "Оська - смешной мальчик" с красноречивым подзаголовком: "Фантастическое повествование в двух периодах" (журнал "Дружба народов", 1973, № 9). И это не научно-фантастическая повесть, нет.

Думается, фантастика повести Залыгина многим обязана "Сну смешного человека" Достоевского в том смысле, что это еще один современный эксперимент е осознанным обращением к реальной фантастике.

К фантастике обратился и автор "Русского леса" (имею в виду "Мироздание по Дымкову" - фрагмент романа в журнале "Наука и жизнь", 1974, № 11).

Не случайно освоение этой традиции у писателей, чье творчество так или иначе соприкасается корнями с народными истоками.

Привычные герои Василия Шукшина, как мы помним, тоже оказываются вдруг в непривычной для этого писателя сказочной ситуации. Сказка "До третьих петухов" не первый опыт такого рода. Повесть-сказка, как определил сам Шукшин жанр своего произведения ("Точка зрения" - журнал "Звезда", 1974, № 7), дала возможность в своеобразном трагикомическом плане материализовать три точки зрения на мир: пессимистическую, оптимистическую и, так сказать, объективно-реалистическую.

Сказочный сюжет с его устойчивым приемом троекратного повторения вариации одного и того же события - помог писателю представить единый мир в трех вариантах, вернее, в "три единстве".

Нужно оказать, что при всех видимых художественных доcтаинствах современных сказок и Шукшина, и не только его одного многое все-таки кажется в них спорным, результатом некоторого "экспериментирования", первого опыта. Встречаются даже и элементы переклички с далеко не лучшими образцами внешнего "осовременивания" народных образов, Думается, что подобные элементы в рассказе Шукшина - наследие "дурной традиции" снижения "вечных образов" - явно неорганичны творческому мироотношению писателя в целом.

Нр нельзя же не видеть и другой стороны: художественная атмосфера сказки Шукшина раскрывает перед нами картину того, во что в наши дни превращаются глубокие и могучиe обобщения этих народных образоэ, на что тратятся их силы необъятные. И вот в этом-то последнем "намеке" писателя, думается, глубоко положительный, современный смысл его собственных "фатастичеcкнх" обобщений, Поэтика сказки с ее пространственным образом: "в некотором царстве", с ее особым движением времени: "скоро сказка сказывается" ч т. п. - позволяет автору в емком сюжете очертить историю пробуждения самосознания главного героя - Иванушки-дурачка ("Надо терпеть"... - "Да что же терпеть-то?! - воскликнул Иван. - Что терпеть-то?! Надо же что-то делать!"); историю осознания собственной вины за ту бесовскую фантасмагорию, картину которой разворачивает перед нами писатель в своей сказке. Но мы не собираемся сейчас толковать о сказке. Для нас сейчас важно осмыслить другое: эпоха научно-технической революции - и сказка. Не для детей. Не ради забавы. Сказка как художественное освоение действительности.

Не парадокс ли?

"Не до сказок теперь! Не до сказок, я знаю..." - размышлял еще Пришвин и уверял: "Но она явится, как наш след по земле... В жизни мы разделены друг от друга и от природы местом и временем, но сказитель, преодолев время и место... сближает все части жизни одну с другой, так что показывается, в общем, как бы одно лицо и одно дело творчества, преображения материи. При таком понимании сказка может быть реальнее самой жизни".

Своеобразный русский писатель прокладывал своим творчеством новые пути художественного освоения действительности, осознавал свой собственный путь "сказкой о правде", в последнем счете исходящей из того народного миропонимания, что добро в конце концов все-таки перемогает зло.

Писатель вновь и вновь возвращается к мыслям об этом своем пути: "Сегодня я думал о своем серьезном занятии тем, что для всех служит забавой, отдыхом, потехой. Останусь ли я для потомства обычным русским чудаком, каким-то веселым отшельником, или это мое до смешного малое дело выведет мысль мою на широкий путь, и я останусь пионером-предтечей нового пути постижения "мира в себе"? Что, если вдруг окажется, что накопленные человечеством материалы знания столь велики, что их охватить никакому уму невозможно; что в этих накопленных полубогатствах полу-ума заключается главная причина нашей современной растерянности, разброда и что людям от всего этого аналитического опыта надо отойти для простейших синтетических исследований; что на этом пути и надо ожидать гениального человека, который охватит весь окончательный опыт человечества?.." Наши писатели-реалисты, кажется, начинают нащупывать тропу, по которой прошел писатель-мыслитель. Нет, я вовсе не хочу сказать, что их сказки и есть тот самый путь "простейших синтетических исследований". Но само обращение к формулам тысячелетнего народного опыта не случайно и, на мой взгляд, еще не путь, но в направлении к тому пути, о котором говорил Пришвин, Поиск новых для сегодняшней литературы форм художественного созидания единого цельного образа мира необходимо требует и нового образа героя. Мы часто говорим о герое времени, но редко думаем о новых формах построения самого художественного образа такого героя. Не будем говорить опять-таки о других возможных формах, продолжим наш разговор, только в уже определившемся плане.

Обратимся еще раз к опыту Пришвина. Работая над повестью "Корабельная чаща" (жанр, который сам писатель обозначил так: "повесть-сказка"), он одновременно записывает в дневнике "попутные мысли": "В поисках образа героя... Живой человек - это герой моей будущей повести, соединенный из фигуры моего друга О., Суворова, Руссо, Ивана-дурака, Дон-Кихота..." Вечный образ народной фантазии, по мысли писателя, может осветить новые, неожиданные глубины в реальном образе его современника, тем не менее как бы вобравшего в себя и существенные черты типологически близких ему исторических лиц и литературных героев. Вспомним, что такой метод "соединения разных времен" в едином реальном образе современника был уже у Пушкина. Его Герман из "Пиковой дамы", например, не случайно наделен двумя существенными чертами: профилем Наполеона и душой Мефистофеля. Особого внимания в этом плане заслуживают и герои Достоевского. Скажем, его князь Мышкин вбирает в себя черты Дон-Кихота и... Христа, Ставрогин соотнесен с библейским Змием-Искусителем, а вместе с тем, с другой стороны, с Иваном-Царевичем, Иван Карамазов - с Фаустом и т. д.

Зачем, например, тому же Пришвину потребовался вдруг образ Ивана-дурака, да еще поставленный в один ряд с ДонКихотом? Вспомним, кстати, что писатель и себя видит русским Иваном-дураком, о чем мы уже говорили. Его герой - "живой человек", а это, по мысли писателя, "человек, находчивый в правде... Дон-Кихот всегда в правде: он в правде - и оттого не боится, не стесняется, не жмется ни в каком обществе".

Вспомним поведение Ивана-дурака в сказке Шукшина - он стремится именно к правде, и, хоть скован поначалу, побаивается своих многочисленных противников, тем не менее его н а т ур а то и дело прорывается наружу, и, перебарывая в себе страх, он уже "не боится, не стесняется, не жмется", порою скорее даже наоборот. Но вернемся к замыслу Пришвина: "Мой герой, продолжает он, - это Иван-дурак, как русское разрешение темы Дон-Кихота... Путь Ивана-дурака, то есть путь искусства сказки, - путь восприятия жизни цельной личностью... Это спустившийся сверху Дон-Кихот...

Но страшно становится, когда представишь себе задачу обратить испанского рыцаря Дон-Кихота в русского Дурака!" У Шукшина, скажем, ни Дон-Кихот, ни другой какой-либо мировой образ с Иваном-дураком не сопрягается. Задача писателя в данном случае была иной, нежели у Пришвина. Но и Пришвин и Шукшин, по существу, одинаково видят возможность через народный образ художественно осмыслить в духе современности то миропонимание, которое воплощено в вечном, порожденном "фантазией" образе.

Сегодня ни один из современных наших писателей не смог пока решить художественно полноценно задачу органического слияния современности и "сказки" в едином цельном образе.

Но, безусловно, многие из них выходят к истокам этой тропы в русской литературе.

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*