Женщина и война. Любовь, секс и насилие - Гругман Рафаэль Абрамович

За короткое время в северо-восточной части Югославии, занятой Красной армией, по заявлениям граждан, произошло 121 изнасилование с убийством 111 женщин и 1204 случая ограбления с нанесением побоев. Немало неучтённых случаев, замечает Джилас, было в сельской и горной местности, жителям которой жаловаться было некуда. Авторитет Красной армии в глазах местного населения стремительно падал.

Руководство югославской компартии, восхищавшееся Сталиным, полагая, что ему неизвестно о фактах нарушения воинской дисциплины, решило сообщить об этом генералу Корнееву, личному представителю Сталина в НОАЮ. Тито в присутствии Джиласа, заведующего отделом агитации и пропаганды ЦК КПЮ, попытался в мягкой и вежливой форме изложить ему суть проблемы. Корнеев грубо прервал его: «От имени советского правительства я протестую против клеветы на Красную армию…»

У Джиласа создалось впечатление, что высшие офицеры Красной армии смотрят сквозь пальцы на факты насилия, совершаемые их подчинёнными, и он попытался иначе осветить проблему: «Трудность состоит ещё в том, что наши противники используют это против нас, сравнивая выпады красноармейцев с поведением английских офицеров, которые таких действий не совершают». Корнеев прервал его гневным криком: «Самым решительным образом протестую против оскорблений, наносимых Красной армии путём сравнения её с армиями капиталистических стран!»

Этим инцидент не исчерпался. Когда югославская военная миссия вторично прибыла в Москву, Сталин пригласил гостей в Кремль. Во время обильного пиршества Сталин с возбуждением заговорил о страданиях Красной армии и ужасах, которые ей пришлось пережить, пройдя с боями тысячи километров по опустошённой земле, и вдруг он гневно обрушился на Джиласа: «И эту армию оскорбил не кто иной, как Джилас! Джилас, от которого я этого меньше всего ожидал! Которого я так тепло принял! Армию, которая не жалела для вас своей крови! Знает ли Джилас, писатель, что такое человеческие страдания и человеческое сердце? Разве он не может понять бойца, прошедшего тысячи километров сквозь кровь, и огонь, и смерть, если тот пошалит с женщиной или заберёт какой-нибудь пустяк?» [98] (выделено мной. — Р.Г.).

Понять сталинскую логику сложно. В далёкой тундре у некоторых северных народов существовал странный обычай, по которому гостеприимный хозяин уступал гостю на ночь дочь или жену. Но не было ещё такого в современной европейской истории, чтобы один из мировых лидеров говорил руководителю дружественной страны (или армии), что это нормально, если подчинённые ему солдаты немного пошалят в чужом доме с женщинами и без спроса вынесут понравившуюся безделушку — «пустяк» в речах Сталина. Эта логика имеет одно название: «логика грабителя».

Ещё один эпизод из воспоминаний Джиласа, подтверждающий одобрение Сталиным насилия и грабежей.

Через некоторое время на банкете Сталин неожиданно спросил Джиласа: «Что там произошло с Красной армией?» Оправдываясь, Джилас стал пояснять, что он не хотел оскорблять Красную армию, а лишь указал на ошибки некоторых её представителей, создающих для югославских коммунистов политические затруднения.

Сталин перебил его и пустился в длительные разглагольствования, защищая насильников:

«Представьте себе человека, который проходит с боями от Сталинграда до Белграда — тысячи километров по своей опустошённой земле, видя гибель товарищей и самых близких людей! Разве такой человек может реагировать нормально? И что страшного в том, если он пошалит с женщиной после таких ужасов? Вы Красную армию представляли себе идеальной. А она не идеальная и не была бы идеальной, даже если бы в ней не было определенного процента уголовных элементов — мы открыли тюрьмы и всех взяли в армию. Тут был интересный случай. Майор-лётчик пошалил с женщиной, а нашёлся рыцарь-инженер, который начал её защищать. Майор за пистолет: «Эх ты, тыловая крыса!» — и убил рыцаря-инженера. Осудили майора на смерть. Но дело дошло до меня, я им заинтересовался и — у меня на это есть право как у Верховного главнокомандующего во время войны — освободил майора, отправил его на фронт. Сейчас он один из героев. Воина надо понимать. И Красная армия не идеальна. Важно, чтобы она била немцев — а она их бьёт хорошо, — всё остальное второстепенно» [99] (выделено мной. — Р.Г.).

Требуются комментарии? Верховный главнокомандующий оправдал офицера-насильника, назвал убийцу соотечественника «героем», презрительно обозвал убитого, пытавшегося защитить незнакомую ему женщину от глумления, «рыцарем-инженером» и квалифицировал насилие и убийство как «шалость».

С высочайшего благословения Красная армия «шалила» в Восточной Пруссии, в Германии, в Польше, в Венгрии, в Чехословакии, в Югославии — везде, где встречала женское тело. Ведь, по словам товарища Сталина, второстепенно всё, что не относится к военным действиям.

Джилас вспоминал, что больше Сталин с ним на эту тему не заговаривал, но, когда в 1948-м начался конфликт между югославскими и советскими коммунистами, при обмене «дружественными» письмами Молотов и Сталин обвинили Джиласа и югославских коммунистов в нанесении намеренного «оскорбления» Красной армии.

Этот приём — вставать в обиженную позу и любую критику в адрес Красной армии называть «оскорблением» — используется и поныне, и не только по отношению к Джиласу, лично слышавшем от Сталина его мотивацию, оправдывающую насилие. Обструкция академику Сахарову на первом Съезде народных депутатов СССР. Зал улюлюкал, топал ногами, захлопывал, мешая выступать, последовали гневные отповеди ветеранов-афганцев, а всё потому, что академик пытался с трибуны съезда рассказать об известном ему случае расстрела с вертолёта советских солдат, оказавшихся в окружение, дабы они не попали в плен к моджахедам. Сахарова обвинили в «оскорблении» героической Советской армии, освободившей мир от нацизма, затопали и захлопали, не позволив договорить. Армия по-прежнему остаётся вне критики. Каждого, позволившего себе высказать критические замечания в её адрес, в зависимости от характера высказываний ждёт обвинение в некомпетентности, как Бивора; в предательстве, как Сахарова; или в очернительстве и попытке пересмотреть итоги Второй мировой войны.

Прав Екклесиаст: «Не скоро совершается суд над худыми делами; от этого и не страшится сердце сынов человеческих делать зло».

Третий эпизод из воспоминаний Джиласа относится к Неммерсдорфу:

«Немного позже, после возвращения из Москвы, я с ужасом узнал и о гораздо большей степени «понимания» им (Сталиным. — Прим. Р.Г.) грехов красноармейцев. Наступая по Восточной Пруссии, советские солдаты, в особенности танкисты, давили и без разбора убивали немецких беженцев — женщин и детей. Об этом сообщили Сталину, спрашивая его, что следует делать в подобных случаях. Он ответил: «Мы читаем нашим бойцам слишком много лекций — пусть и они проявляют инициативу!»

Они и проявили инициативу, получив указание Верховного главнокомандующего, и в районе Кенигсберга оставили после себя голую от жителей землю, переселенцам и будущим калининградцам на радость. Новым поселенцам достался этнически чистый край, в котором переименованы все населённые пункты и в котором нет почвы для межнациональных конфликтов.

Алкоголь, грабежи и насилие — тройка гнедых, бегущих в одной упряжке, но коренная лошадь, алкоголь, всем управляет.

Нравы лихих танкистов и разудалых членов Политбюро одинаковые, с той лишь разницей, что танкисты пили всё, напоминающее алкоголь, и травились спиртосодержащими жидкостями, а члены Политбюро употребляли дегустированные напитки. Джилас описывает ужин со Сталиным, характеризующий тогдашние кремлёвские нравы, состоявшийся в начале 1948-го, накануне конфликта между советским и югославским руководством. Кто-то в начале ужина, возможно, что и сам Сталин, шутя, предложил каждому из присутствующих угадать, сколько на улице градусов ниже нуля, и потом в виде штрафа выпить столько рюмок водки, на сколько градусов он ошибся. Берия, вспоминал Джилас, ошибся на три градуса, и сказал, что он ошибся нарочно, чтобы выпить побольше водки.