Дмитрий Губин - Записки брюзги, или Какими мы (не) будем
Наша гостиница – на окраине, у старых городских ворот. Идти до окраины минут пятнадцать. Флоренция – город маленький. Пять веков назад – то есть тогда, когда на местный рынок нельзя было зайти, чтобы не наступить на ногу либо Микеланджело, либо Караваджо – здесь обитало двести тысяч человек, а сейчас всего в два с половиной раза больше. Зато туристов приезжает каждый год по пять штук на одного местного.
Туристы – народ восторженный, но глупый. Им подавай непременно вековую седину, старые фрески, они без ума от Леонардо и Бронзино, от странных историй и темных времен. А обмануть народец ничего не стоит. Видел я, как в Москве туристы охали у фальшивой Иверской часовни (воспроизведена в монолите) и якобы Китай-города (аналогично). Да и сам охал, приняв по глупости в Риме возвышающийся над Форумом многоколонный монумент Витторио-Эммануила (новодел, историзм, конец XIX века) за камни Возрождения. Отчего гид ужасно смущался и говорил, что «эту пошлость» сами римляне презрительно называют «пишущей машинкой».
Собственно, чтобы предотвратить обман дилетантов, архитекторы мира подписали так называемую Венецианскую конвенцию (Россия к ней присоединилась). Суть в том, чтобы защитить историю от подделок. Когда старые камни рушатся, их нельзя заменять копией. Если Колизей и Форум погибли, можно либо демонстрировать их могилу, либо строить на могиле, условно говоря, небоскреб. Что тоже есть памятник времени, только другому. Но возводить копию Колизея – нельзя, как вывешивать, скажем, в Уффици фальшивого Караваджо, прикрываясь тем, что оригиналы велел сжечь Савонарола (тоже, кстати, был мэром Флоренции. Пока недовольные сограждане его самого не сожгли). Историческая подлинность состоит в том, что история не переигрывается назад.
Ни в монолите, ни в кирпиче, и ни за какие деньги.
* * *А еще, гуляя, мы говорим о том, что Лужков (что есть, по сути, не имя, а торговая марка столичного стройкомплекса), надежда и гордость москвичей, лишил их – и поделом, коль так монолитно его переизбирали, пока еще можно было избирать – той Москвы, про которую когда-то написал Давид Самойлов: «Снега, снега, зима в разгаре, светло на Пушкинском бульваре, заснеженные дерева, прекрасна в эти дни Москва. В ней все уют и все негромкость». В Москве не осталось соразмерного человеку района: она теперь – сплошной офис, соразмерный занимающим его корпорациям. (Лужков ведь, если не ошибаюсь, сказал, что в центре не должно остаться пятиэтажных домов? – правильно, скоро и не останется. Он ведь сказал, что «сталинки» будет сносить? – правильно, и снесет.)
А в офисе туристу делать нечего. На весь осмотр столицы РФ сегодня нужен максимум день: меньше, чем на Суздаль. Красная площадь, Кремль, Третьяковка – и все. Прочее либо торговые комплексы, либо фальшак, начиная с храма Христа Спасителя. Символ сегодняшней Москвы – фальшиво признанная аварийной и воспроизводимая (в монолите) фальшивая гостиница «Москва» (а федеральный символ – незаконно перестраиваемая «Россия»).
В Москву туристу если и есть смысл приезжать, то как в Лас-Вегас, с его имитациями мировых шедевров. И не парадокс ли, что Лужков бьет себя в грудь, требуя вывода из Москвы казино.
И мы, наслаждаясь прогулкой вдоль Арно, решаем, что это он на публику бла-бла-бла. Не выведет. Воспроизведет. В монолите. В Москве сегодня можно жить, только чтобы зарабатывать крутые деньги и круто их тратить.
Не было в Москве праздника смешнее, чем 850-летие Москвы.
Это праздник новодела, прикидывающегося старым городом. Истории у Москвы больше нет.
* * *У нас последний вечер во Флоренции, пора собирать чемоданы.
Уже сворачивая к гостинице, мой собеседник, знающий Италию не в пример лучше меня и куда больше здесь живущий, говорит, что понимает любовь москвичей к Лужкову.
Большинству, говорит он, трудно жить в европейских старых городах. В Венеции, с ее сыростью и гниением каналов, не осталось итальянцев. Там покупают недвижимость американцы, англичане и русский художник Андрей Бильжо. А аборигены живут на берегу лагуны, в Местре, потому что не хотят поступаться удобствами жизни ради Большой Истории. И вопрос не в том, чтобы упрекать людей за то, что они разменяли историю на удобства, а в направлении исхода.
В Европе, продолжает он, вслед за Америкой после войны случилась suburban revolution, революция пригородов, когда средний класс из Парижа, Рима, Флоренции, Барселоны стал перебираться в домик с лужайкой в пригороде. Все, что потребовалось для революции – строительство пригородных дорог и коммуникаций. В России же с коммуникациями известно что. Вот удобства и стали создаваться прямо на старых камнях.
Ты понимаешь? – спрашивает он.
Я машинально киваю. Я не москвич, я петербуржец. Мне легко подчинять жизнь истории, потому что жизнь в Петербурге означает подчинение хотя бы графику разводки мостов.
Я знаю, что в Петербурге в последние годы риелторы делят квартиры в центре, делят на два типа: «московский» и «иностранный». «Московский» – это когда монолит и подземный гараж. «Иностранный» – это когда сохранились лепнина и печи. Второй тип приводит в восторг европейцев, первый скупают с инвестиционными целями москвичи.
Я обойдусь без подземного гаража: не может быть подземного гаража под, условно говоря, Трезини. Зато в моем окне Петербург ровно в том виде, в каком он существует последние двести лет. Смотришь в окно – видишь золотой сон.
– А представляешь, если Лужков – губернатором в Питер?! – выводит меня из задумчивости приятель.
Я вздрагиваю.
2007
Сниму недорого, после ремонта
Отношения между теми, кто снимает квартиру, и теми, кто ее сдает – это и есть отношения внутри нашего общества, только без телевизионного, идеологического глянца. А вы думали – бывает иначе?
Я довольно долго убеждал свою московскую квартирную хозяйку, что старость придумали трусы, и вот – убедил. На семьдесят пятом году жизни она завела бойфренда. Как говорится, «я знаю силу слов, я знаю слов набат». Теперь они собирались жить в пробном браке, дабы вместе ходить по театрам-филармониям-магазинам и вести прочее совместное хозяйство.
Это означало, что квартиру, которую я снимал без малого десять лет, предстояло освободить. Пожилым не терпелось (их можно понять: у них, в отличие от молодых, впереди не было всей жизни), и хозяйка вкрадчиво спросила, может ли она начать «небольшой ремонтах», пока я поищу новое жилье. Я опрометчиво кивнул, и однажды, вернувшись с работы, не обнаружил в квартире ванной, зато обнаружил бригаду гастарбайтеров. Словом, новое жилье было нужно срочно.
Драмы в том не было – большинство людей в мире живет на съемных квартирах, я сам в свое время открывал для себя рынок аренды Лондона, где по одну сторону Гайд-парка был мир заоблачных цен Кенсингтона, но тут же, в шаге от самой дорогой в мире улицы Кенсингтон-пэлас, жил не тужил райончик Бэйсуотер (тот, про который Голсуорси писал «она жила на плохой стороне парка»), где цены были ниже втрое, хотя удобства в виде метро и парка оставались прежними.
Вот и в Москве мне были потребны метро, парк-сквер-сад для бега и возможность на машине добраться равно легко до любой из моих многочисленных – каюсь – работ. То есть не «фешемебельный» (по определению одной знакомой), но все же центр. Центр второй ценовой категории.
Москва, если кто из иногородних не в курсе, – это такой мега-офис, заточенный не под жить, а под делать деньги (в чем, кстати, ее сильное отличие от европейских столиц, включая Петербург). Поэтому главный признак крутости москвича – как раз жить не в Москве, а за городом, пусть до офиса приходится добираться долгие часы по пробкам. Найти место для жилья, удобное для жизни, в Москве трудно (здесь нет ни Латинского квартала, ни Петроградской стороны), но все же парочку подходящих я знал.
Увы, я не знал многого другого.
БИЗНЕС ПО-РУССКИТо, что в Москве (и в России в целом) нет крошечных, в одну комнату, агентств недвижимости, где объявления об аренде и фотографии жилья удобно выставлены прямо в окне – для меня новостью не было. У нас ведь если бизнес – то в сорок тысяч курьеров, и когда в большом агентстве снимают трубку, то говорят, что агент «обязательно перезвонит», а он ни фига не звонит, а если звонит, то заспанно спрашивает «а чо нада», после чего приходится вежливо отвечать, что теперь уже ничо.
После общения с третьим или четвертым большим агентством я пошел на прием к частному специалисту: главному редактору газеты «На Рублевке» златокудрому юноше Эдуарду Дорожкину, подрабатывающему в сторонних изданиях колонками про рынок квартир, эдакому Есенину недвижимости.
Дорожкин ловко, как пятерых тузов к шестому прикупному, выложил мне адрес сайта, «единственного реального» в поисках жилья. Записывайте, дарю: www.cian.ru – главная риелторская база данных. Я там проторчал неделю, как вуайерист на чердаке против бани, и вскоре уже понимал, что «маленькие агентства» в России есть, просто они, не выдерживая аренды-налогов-поборов, работают в интернете. Вот риелторы Сережа и Руслан плотно окучивают один из интересных мне районов. Вот Ангелина Ивановна – другой. Фраза «ваши 40» в их объявлениях означает передачу сорока процентов от риелторского вознаграждения посреднику, приведшему клиента. Правда, Сережа с Русланом наивных посредников кидают. С Русланом я познакомился на просмотре, куда меня привела как раз Ангелина Ивановна. Квартира не понравилась, но я машинально сказал, что «подумаю», а на выходе получил, как любовник тайком на балу, записочку от Руслана с номером телефона. Я позвонил. Руслан предложил «мои 20» – но чтобы духу Ангелины Ивановны близко не было. Можно подумать, нынешние олигархи не с подобного начинали.
