Михал Огинский - Мемуары Михала Клеофаса Огинского. Том 2
Примерно год спустя, после заключения Шенбруннского мира, министр внутренних дел Монталиве заявил в публичном выступлении в Париже, что Наполеон не собирался восстанавливать Польшу. Такие же заверения Наполеон давал в своих письмах Александру, а еще раньше они прослеживаются в официальной переписке министра иностранных дел Шампани с российским канцлером графом Романцовым.
Легко себе представить, что все эти факты, которые становились достоянием гласности, завершили разрушение иллюзий самых восторженных сторонников Наполеона среди литвинов.
С другой стороны, император Александр делал для них все, что мог и притягивал к себе как человек. В 1810 году он получил просьбы от жителей Виленской и Гродненской губерний и предоставил им почти все, что они желали. Дворянство страны с благодарностью почувствовало цену его заботы о воспитании молодежи, его щедрость по отношению к Виленскому университету и национальным школам.
В Литве точно знали, что император готовит проект организации восьми присоединенных к России бывших польских губерний с населением около семи миллионов человек. Речь шла об их объединении под единой системой административного управления и предоставлении им отдельной конституции. Здесь знали о внушительных силах России и ожидали, что рано или поздно герцогство Варшавское будет присоединено к этим губерниям с образованием единого государства под названием Царства Польского, что было единственным предметом всех желаний.
Таково было состояние вещей и состояние умов в Литве при подходе армий Наполеона в 1812 году. Из-за опасения, что Литва превратится в театр военных действий, мало кто хотел, чтобы французы перешли границу. Жители наблюдали за продвижением к Неману огромной русской армии, но были уверены, что она не начнет первой военных действий. Прибытие Александра в Вильну, его доброжелательность, любезность и приветливость пленили сердца литвинов.
Из уважения к нему и беззаветной преданности некоторые губернии, и в частности Гродненская, Виленская и Минская, предложили поставить необходимые для армии продовольствие и фураж без всяких ограничений, поскольку земледельцы согласились оставить себе лишь необходимый для пропитания семьи минимум и отдать все остальное. У императора попросили только назначить комитет из числа литвинов, который отвечал бы за распределение продовольствия. Эта добровольная жертва позволила в течение короткого времени заполнить огромные провиантские склады, несмотря на то, что плохой урожай предыдущего года, общая нищета и нехватка наличных денег создавали повсюду препятствия и трудности. Литвины, которых как подданных империи могли бы вынудить поставлять все необходимое для содержания армии, особенно в период, когда почти все российские военные силы наводнили их провинцию, добровольно пошли на жертвы, потому что были убеждены, что Александр проявляет к ним неподдельный интерес и что в его планы входит организация Литвы и восстановление Польши после окончания кампании. В ту пору у них были достоверные данные о его намерениях, и они верили его великодушию. Наполеон же со своей стороны не обещал ничего, а его предыдущие действия успели разрушить те или иные их иллюзии.
Удивление и растерянность литвинов достигли своего пика, когда император Александр внезапно покинул Вильну, а русская армия отступила к Дриссе. Одни последовали за императором, дабы избежать беспорядков, кои сопровождают вступление иностранной армии на чужую территорию, другие были обязаны следовать за ним по долгу службы, в том числе и вновь назначенные члены комитета по распределению продовольствия. В итоге здесь с трудом нашлось несколько депутатов для встречи с Наполеоном.
Все это, равно как и отступление русской армии без боя, испортило настроение французскому императору, что можно было судить по его грубым вопросам депутатам перед вступлением в Вильну[133].
Однако у литвинов не было никаких оснований предаваться радости и надеждам даже после вступления Наполеона в Вильну. Стало известно содержание приказа по французской армии перед переходом Немана, в котором говорилось, что войска вступают на вражескую территорию, и это не обещало церемоний по отношению к жителям Литвы. Стало также известно, что сразу после перехода Немана было сожжено несколько деревень, начались повальные грабежи дворянских усадеб, надругательства над женщинами, издевательства над крестьянами, захват продовольствия и фуража, незрелая пшеница скашивалась на корм лошадям, опустошались поля и луга.
Польские солдаты, а среди них и немало литвинов, были настроены на победу, которая в их понимании неминуемо должна была привести к восстановлению Польши. Они смотрели на все эти злодеяния, как на неизбежные последствия войны, однако мирные землевладельцы и крестьяне, мало озабоченные будущими преобразованиями, видели только разорение и опустошение и не представляли себе, как все это может привести к общему благополучию. Правда, вину за эти беды они не взваливали ни на непогрешимого в их глазах Наполеона, ни на его полководцев, которых в Литве, как и везде, почитали за их подвиги и военные таланты, но от этого потери и убытки не становились меньше, а тревога и разочарование росли по мере того как иностранные армии продвигались с труднопредставимой быстротой все дальше.
Наконец, уклончивый и малоутешительный ответ, данный Наполеоном варшавским депутатам по поводу восстановления Польши, опрокинул все расчеты поляков и лишил надежды тех литвинов, которые какое-то время верили в возможность разгрома русской армии, возвращения старых польских провинций и восстановления Польского королевства.
Все эти подробности объясняют причины, которые помешали литвинам оправдать надежды Наполеона.
В том, что Наполеон не встретил с их стороны должного энтузиазма, виноват не он один. Если бы до перехода через Неман, он провозгласил восстановление Польского королевства и объявил себя королем, если бы, вступив в Литву, заверил литвинов и жителей бывших польских провинций, присоединенных к России, что присоединит их к герцогству Варшавскому, чтобы создать единое государство в виде Польского королевства, то, надо полагать, при виде пятисоттысячной армии, их чувства к Aлександру поостыли бы, и никакое уважение не помешало бы им предаться безумию возвышенного патриотизма и массово вступать в армию того, кто вернул им родину и не ограничил себя одними обещаниями.
Впрочем, чего Наполеон ждал от литвинов? Они и так уже пожертвовали всем, что у них имелось. В некоторых местах, как например, в Минске, где командиры дивизий по собственной инициативе объявляли о восстановлении Польши, люди встречали французов с большим подъемом. Во всех помещичьих домах, даже не очень богатых, офицеров принимали с гостеприимством и услужливостью. Безропотно поставлялось продовольствие для солдат и выделялись лошади для гужевых повозок. Со всех сторон прибывали добровольцы для комплектования польской армии. Более трехсот студентов Виленского университета добровольно поступили на польскую службу. Декретом было объявлено о формировании десяти полков, в том числе пяти полков линейной пехоты и пяти полков кавалерии. Пехотные полки возглавили Адам Бишпинг, Александр Ходкевич, Константин Тизенгауз, Кароль Пшездецкий и Станислав Чапский. Командирами кавалерийских полков стали бригадир Иосиф Вавжецкий, Михал Тышкевич, Константин Раецкий, Ксаверий Обухович и Гедройц.
Некоторые из командиров, кто был побогаче, предоставили собственные средства, чтобы ускорить формирование своих полков.
Мы видели также других представителей знатных и старейших семей Литвы, которые сочли за честь послужить делу своей родины. Так Доминик Радзивилл, Александр Сапега, Константин Чарторыйский, Габриэль Огинский, Людвик Пац и многие другие пошли за Наполеоном не из-за личных интересов или честолюбия, а из предположения, что результатом этой кампании станет восстановление Польши, и осуществлено это будет скорее Наполеоном, чем Александром.
Всего этого достаточно, чтобы доказать, что литвины никогда и ни в чем не уступали жителям других польских провинций, и нет никаких сомнений в том, что тот, кто, не предаваясь пустым обещаниям, объявил бы себя королем Польши и возродителем их отечества, приобрел бы здесь неоспоримые права на признание и мог бы быть уверенным, что нашел у этого народа доверие и даже восторженный энтузиазм.
№ II
…Поляки полагали, что они обращаются к верховному мировому судье, чье каждое слово указ и которого не остановить никакими политическими предосторожностями. Они не знали, какое значение скрыто за его осмотрительным ответом.
