Иван Толстой - Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Результатом послания, переданного через частные, но агентурные руки, было зверское убийство Людвига через полтора месяца – четвертого сентября – недалеко от Лозанны, в легковой машине, взятой напрокат. Труп с семью пулями (пять – в голову) был выброшен на обочину в лозаннском пригороде, а машину преступники подогнали к женевскому вокзалу Корнавен. Наутро полицейские не могли поначалу понять, есть ли там кто-то: стекла машины изнутри были плотно забрызганы кровью и мозгами.
Вскоре стало известно, что выследила отступника и расправилась с ним группа советских агентов, куда входил, в частности, Сергей Эфрон.
«На похороны моего мужа в Лозанну приехал Снивлит со своей женой. В колумбарии мы были втроем, и лишь два полицейских в штатском охраняли вход. Мы со Снивлитом объяснили полицейским, что настоящее имя человека, лежащего в гробу, – Рейсс, что он был коммунистом и состоял в оппозиции режиму Сталина. Фамилию Рейсс носил один из родственников Людвига, и мы назвали ее ради моей с сыном безопасности, поскольку в НКВД эту фамилию не знали. Так Игнас Порецки стал Игнасом Рейссом» (там же, с. 15).
Так муж Марины Цветаевой встал у истоков Эльзового отмщения.
После лозаннской трагедии вдова с сыном прожили несколько лет в Амстердаме под защитой Снивлита, а в феврале 1941 перебрались в Соединенные Штаты. В 1942 году Снивлит, руководивший голландским Сопротивлением, был арестован нацистами и казнен.
В Америке на Эльзу быстро обратили внимание как на знатока закулисной советской жизни и специалиста по нелегальной агентурной сети в Европе. Она сблизилась с американской ветвью российской социал-демократической эмиграции, дружила и сотрудничала с историком-архивистом Борисом Николаевским, большим знатоком подпольных сюжетов, писала аналитические статьи по советской политике, а в 1954-м, в соавторстве с Натаном Лейтесом, выпустила книгу «Ritual of Liquidation: The Case of the Moscow Trials» («Ритуал уничтожения: Московские судебные процессы»). И хотя профессиональные историки к книге отнеслись скорее иронически (до хрущевских официальных разоблачений было еще два года, а соавторы строили свой анализ «всего лишь» на исповедях перебежчиков и эмигрантских разоблачениях), Эльза как знаток партийных биографий была вне конкуренции.
Жар ее отмщения ничуть с годами не угас, и она со всей пылкостью отнеслась к просьбе помочь американской разведке в выполнении необычного для той поры задания – тайного выпуска толстой книги на русском языке. Она готова была напечатать хоть целую библиотеку свидетельств против Сталина, но собственная биография Эльзы и ее «засвеченность» в Европе (несмотря на новый брак с французом Берно) не позволяли ей самой выполнить привлекавшее ее поручение. И она нашла себе замену в лице Феликса Морроу (Felix Morrow), предложив ему взяться за «Доктора Живаго».
Действующие лица: Феликс МорроуПублицист и издатель Феликс Морроу родился 3 июня 1906 года в Нью-Йорке в хасидской семье. Долгие годы страстно увлекался Марксом и Фрейдом. В 1931 закончил философский факультет Колумбийского университета, где изучал историю религии, редактировал ежемесячный теоретический журнал «Четвертый Интернационал», написал статью «Социальные корни и роль религии». С начала 30-х и до 1946 года Морроу был активен в социал-революционном движении, в 1933 вступил в коммунистическую лигу, стал лидером американских троцкистов. Самой заметной его работой стала книга «Революция и контрреволюция в Испании» (Revoiution and Counter-Revolution In Spain, 1938), признанная классикой, читанная многими и переизданная в 1974 году.
Во время Второй мировой войны, 1 декабря 1941 года Феликс Морроу вместе с 18 другими членами Социалистической Рабочей Партии США (СРП) был арестован по Смитовскому акту и осужден Федеральным окружным судом в Миннеаполисе за участие в заговоре «с целью подрыва дисциплины и лояльности американских солдат и моряков». Все они получили сроки от одного года и одного дня до шестнадцати месяцев тюремного заключения. Через два года был изъят из списков почтовой сети Соединенных Штатов и журнал «Милитант», редактировавшийся Морроу.
Любопытно, что имя Морроу появилось на страницах книги, выпущенной в Москве в разгар холодной войны: в 1947 году Государственное издательство иностранной литературы выпустило в переводе с английского пропагандистский труд двух просоветских журналистов Майкла Сейерса и Альберта Кана «Тайная война против Советской России». И, в принципе, открыв страницу 359, Борис Пастернак мог прочитать сведения о человеке, который через десять лет, безо всякого согласования с ним, примется решать его судьбу.
Но то, что писали друзья Москвы Сейерс и Кан, к моменту выхода их книги уже устарело: порвав с прежними единомышленниками, Феликс Морроу был исключен из СРП и политически сильно поправел. В 1946 он становится вице-президентом «Schocken Books» – еврейского издательства в Нью-Йорке, выпускающего Франца Кафку, Мартина Бубера, Гершона Шолена. Кроме того, Морроу увлекается оккультной, мистической, ведьмаческой литературой, выпускает в различных издательствах труды Фрейда и Гурджиева, переиздает забытые и недоставаемые труды по тибетским тайнам и новомодным летающим тарелкам, причем к каждой книге пишет подробное предисловие (под псевдонимом Джон Уилсон), оценивает ее в современном контексте, оставаясь все это время в душе ярым и преданным социалистом, что не раз приводит его к конфликтам с партнерами.
К этому человеку и обратилась с деликатным поручением Эльза Берно.
В своих мемуарах она вспоминала парижские разговоры Людвига с коллегой по советской разведке Вальтером Кривицким. Оба в 1936/37-м обдумывали предстоящий разрыв с Москвой и оба при этом терзались: как так поступить, чтобы не повредить своим разрывом международному рабочему движению и не оказать услугу мировой буржуазии. Но цели при этом добиться.
Так и двадцать лет спустя для Эльзы и Феликса Морроу операция «Живаго» становилась не столько помощью ЦРУ, сколько поддержкой «оппозиции» в СССР, рукой помощи, протянутой свободному русскому роману, пришедшему из-за железного занавеса.
Они встретились со своими кураторами (как всегда и всюду внештатники называют штатных сотрудников разведок), Морроу внимательно выслушал то, что ему поручалось, и, как истинно идейный человек, выдвинул два встречных условия: за его работу ему не предложат ни одного цента, и ЦРУ никогда не будет расспрашивать его о троцкистском прошлом. Они ударили по рукам, и библиографический детектив «Доктор Живаго» начался.
Прежде всего Феликс Морроу должен был по фотокопиям, полученным от ЦРУ (самолетная работа), сделать типографский набор. Причем такой набор, чтобы шрифт ни в коем случае не был американского происхождения. Трудно сказать, почему, выполняя задание, Морроу обратился туда, куда обратился – а именно в нью-йоркскую типографию братьев Раузен, но он сделал именно это. Кажется, из всех типографий в Америке в те годы раузеновская была для конспирации наименее подходящей.
Действующие лица: братья РаузенТипограф и общественный деятель Израиль Григорьевич Раузен (1882 – 17 декабря 1977) родился в Одессе. Служил в 82-м Дагестанском полку в Грозном, в 1914 году в бою под Ивангородом за проявленную храбрость награжден Георгиевским крестом Четвертой степени и медалью, произведен в старшие унтер-офицеры. В 1920-м вместе с младшим братом Лазарем эмигрировал, изучал в Париже типографское дело, двадцать лет проработал линотипистом в газете «Последние новости». Организовал парижский Союз евреев-комбатантов. В 1940 году бежал из оккупированной Франции, переселился в Нью-Йорк, где основал типографию «Братья Раузен» с 35-ю работниками. Раузеновская типография была крупнейшей русской печатней в послевоенные годы. Именно здесь были, в частности, выпущены все 167 книг Издательства имени Чехова – те самые, что продавались в каждом магазине русского Зарубежья.
И именно сюда пошел с секретным заданием агент Феликс Морроу. (Не напоминает ли это анекдоты о засылке чернокожих шпионов в Советский Союз?)
Как бы то ни было, весной 58-го Раузены книгу набрали. Была проведена корректура, другая, Морроу обращался к нескольким русским эмигрантам в Нью-Йорке с просьбой вычитать текст, дошли до чистой верстки. И тут неожиданно Морроу заказ у Раузенов забрал. Но эта история на некоторое время осталась между ними.
Обратимся к свидетельству современника тех дней. В издательском мире, особенно эмигрантском, особенно в те громоздкие годы горячего набора и высокой печати, все, как правило, всё знали друг о друге. В Гуверовском архиве в Калифорнии хранятся письма нью-йоркского издателя Григория Лунца, ценные для нашего повествования. На них нам впервые указал Лазарь Флейшман. Лунц регулярно писал в Сан-Франциско профессору Глебу Петровичу Струве – историку литературы, человеку нравственно безупречному, доверенному лицу многих своих корреспондентов, активному собирателю всевозможных устных свидетельств о советском и эмигрантском литературном быте. В письмах Лунца – еще не завершенная история, слухи и предположения, хроника повседневности.
