Иван Толстой - Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
История такова. Какой-то европейский город, огни аэропорта, шум винтовых самолетов... Некто, имеющий отношение к нашему рассказу, летит из точки А в точку Б, и по каким-то сейчас уже неведомым причинам самолет его совершает незапланированную посадку в совершенно другом аэропорту. Рассказывают, что этот непредусмотренный аэропорт почему-то находился на Мальте. Раздосадованных пассажиров выводят на летное поле и провожают в зал ожидания.
А в фюзеляже самолета тем временем происходит что-то очень странное: какие-то господа роются в багажном отсеке, находят нужный им чемодан, извлекают оттуда толстую рукопись, тащат ее в здание аэропорта, в укромную комнату, где уже приготовлен фотоаппарат и расставлены специальные лампы.
Через два часа неудачливых пассажиров отводят обратно на летное поле, снова включаются моторы, и стальная птица, как ни в чем не бывало, продолжает свой турбовинтовой путь в пункт Б, будто и не ломалась по пути.
Происходила эта история на Мальте или в каком-то другом аэропорту, а может, и не происходила вовсе – как говорится, кто знает об этом точно, пусть поднимет руку. Но рассказывался этот эпизод не раз, разными людьми, в разное время и при разных обстоятельствах. И будто бы, говорили некоторые рассказчики, эту операцию с блеском провели не американские, а именно британские спецслужбы. В связке со своими заморскими коллегами.
Настаивать на достоверности этой легенды я не буду, однако факт остается фактом: у ЦРУ в руках появился текст романа. Точь-в-точь фельтринеллиевский.
Предстояло его спешно издать. Причем тайком от Жаклин.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Американская линия
Издатель Карл Проффер (владелец прославленного «Ардиса» в мичиганском городке Анн Арбор), скончавшийся в 1984 году, успел записать в последний год своей жизни интереснейшую историю. Под названием «A Footnote to the Zhivago Affair or Ann Arbor's Strange Connections with Russian Literature» («Примечание к живаговскому делу, или Неизвестные связи Анн Арбора с русской литературой») она вошла в посмертный сборник профферовских статей Widows of Russia («Вдовы России», 1987) и всеми желающими могла быть с тех пор прочитана сколько угодно раз, но, к сожалению, ссылок на нее я не встречал и взял в руки совершенно случайно – когда концы с концами в живаговском сюжете у меня не сходились. Сама по себе документальная сторона статьи проясняет далеко не все, а вывод ее (как мы убедимся) и вовсе неверен, однако приводимые в ней факты и свидетельства имеют для нас первостепенное значение.
Главное, что вносит эта статья в историю с романом, – то, что европейская линия (выпуск книги у «Мутона») была лишь одним из сценариев в планах ЦРУ. Но существовал и запасной сценарий, американский, о существовании которого не знал в Европе никто.
В 1957 году ЦРУ обратилось к госпоже Эльзе Берно (Eisa Bernaut) с просьбой подыскать надежного издательского работника, которому можно было бы поручить важное и ответственное дело – тайный выпуск «Доктора Живаго» по-русски. Хотя Эльза Берно и сама была не чужда ни литературе, ни секретным поручениям, она выполнить задание самостоятельно не отважилась бы – по особенностям своей биографии.
Действующие лица: Эльза БерноЕлизавета Карловна (девичью фамилию мне установить пока не удалось) родилась 25 января 1898 года в польском городке Коломыя, расположенном на тогдашней территории Российской империи, в либеральной семье. Училась на медицинском факультете Варшавского университета, симпатизировала левым настроениям, с энтузиазмом приняла Октябрьскую революцию.
В России познакомилась с польским коммунистом Игнасом (Игнатием) Порецки и, разделяя его убеждения, вышла за него замуж. Супруги поселились в Москве и быстро завели знакомства со многими европейскими левыми, наезжавшими в советскую столицу. Одним из таких знакомых стал Хенрик Снивлит (1883—1942), сыгравший огромную роль в судьбе четы Порецки, а в нашей истории повлиявший (даже через пятнадцать лет после своей смерти) на судьбу пастернаковской рукописи.
Вот что писала о нем Эльза Берно в своих воспоминаниях «Наши»:
«Хенрик Снивлит, депутат голландского парламента и руководитель профсоюза железнодорожников, был другом и учеником Розы Люксембург. По ее совету он отправился в голландскую Индонезию, оставив жену и двоих детей, чтобы организовать там туземное рабочее движение. Все это происходило перед Первой мировой войной. После восстания на военном корабле „Семь провинций“ Хенрик был арестован, выслан из Индонезии и вернулся в Голландию. Во время войны он оставался в дружеских отношениях с руководителями II Интернационала и принял участие в организации Кинтальской и Циммервальдской конференций. После Октябрьской революции наш герой отправился в Советский Союз, где на Втором съезде Интернационала под псевдонимом Маринг представлял левое крыло социалистической яванской партии. (...) Немного спустя Снивлит принял участие в первом съезде китайской компартии в Шанхае. Молодая украинка Сима, сопровождавшая его в этой поездке, позже стала его второй женой. (...) Снивлит уже начал противиться вмешательству советской стороны в профсоюзные вопросы. (...) Снивлит часто рассказывал нам о своих первых расхождениях с русскими, утверждая, что они ничего не понимают ни в колониальных проблемах, ни в профсоюзах. Притом, постоянно пытаются оставить его в дураках. И он добавлял, сдержанно улыбаясь: – Это не получалось, потому что я католик. Сие утверждение не было связано с религиозностью нашего собеседника. Оно основывалось на укоренившемся в голландских католиках мнении, что они приобрели особую ловкость и хитрость в результате долгой борьбы с превосходящими их протестантами.
Намного более серьезная идеологическая проблема быстро усилила изначальные сомнения Снивлита: верно ли для рабочего движения безоговорочно следовать в фарватере Кремля?» (Порецки, с. 100—101).
С этой же проблемой столкнулись и Игнас Порецкий с женой. На этих сомнениях основывалась и их близость со Снивлитом и быстро растущее взаимное доверие, когда Порецкий был послан в Европу с секретными заданиями в качестве агента Четвертого управления Красной армии (а с 1931 года – агента НКВД).
«Сейчас, вспоминая те далекие годы, – писала Эльза, – я постоянно думаю: сколько замечательных, мужественных, чистых людей объединяла тогда социалистическая идея, которую воплощал для нас Советский Союз» (там же, с. 33).
Эта верность идее, это восхищение «чистыми людьми» помогали им сносить кошмарную двойную жизнь в Европе 20—30-х годов. Эльза не рассказывает, чем же конкретно занимался ее муж-нелегал в Польше, Берлине, Вене, Амстердаме и Париже. Мы можем только догадываться, но, в любом случае, угрызений совести у нее его профессия не вызывает.
После двух лет, проведенных в Голландии, Порецкие с помощью Снивлита обзавелись множеством связей и в самой стране, и в британских профсоюзах. Как отмечает Эльза, очень часто Людвиг (разведывательный псевдоним Порецкого) свои контакты держал от Москвы в тайне – и для пущей конспирации, и инстинктивно уберегая их от московского взора. Инстинкт его, как известно, не подвел, а подпольные связи пригодились вдове тридцать лет спустя.
Именно надежному другу Хенрику Снивлиту вручил Игнас Порецки свое открытое письмо Москве, составленное 17 июля 1937 года, в котором объявлял о политическом и моральном разрыве с режимом:
«Это письмо, которое я пишу вам сейчас, я должен был бы написать гораздо раньше, в тот день, когда „шестнадцать“ были расстреляны в подвалах Лубянки по приказу „отца народов“.
Тогда я промолчал. Я также не поднял голоса в знак протеста во время последующих убийств, и это молчание возлагает на меня тяжкую ответственность. Моя вина велика, но я постараюсь исправить ее, исправить тем, что облегчу совесть.
До сих пор я шел вместе с вами. Больше я не сделаю ни одного шага рядом. Наши дороги расходятся! Тот, кто сегодня молчит, становится сообщником Сталина и предает дело рабочего класса и социализма!» (там же, с. 9).
В начале июля Людвиг встретился со Снивлитом в амстердамском кафе. «Я ждал этого звонка! – сказал Снивлит. – Действительно, самое время!» Он торопил Людвига как можно скорее порвать с Советским Союзом, но тот, как пишет Эльза,
«считал своим долгом сперва заявить об этом в ЦК, полагая, что понадобится неделя, пока письмо дойдет до адресата по посольским каналам. Он не предполагал, что НКВД (через информатора) узнает о письме немедленно. Позже Кривицкий рассказал мне, что на Лубянке о встрече Людвига со Снивлитом узнали в тот же день. И сразу началась охота на отступника: НКВД решил заставить Людвига замолчать, прежде чем он сможет сделать публичное заявление» (там же, с. 250).
Результатом послания, переданного через частные, но агентурные руки, было зверское убийство Людвига через полтора месяца – четвертого сентября – недалеко от Лозанны, в легковой машине, взятой напрокат. Труп с семью пулями (пять – в голову) был выброшен на обочину в лозаннском пригороде, а машину преступники подогнали к женевскому вокзалу Корнавен. Наутро полицейские не могли поначалу понять, есть ли там кто-то: стекла машины изнутри были плотно забрызганы кровью и мозгами.
