Роберт Маккаммон. Рассказы (СИ) - МакКаммон Роберт Рик

И сквозь звуки стремительно подступающей смерти доносился скрип катившихся по снегу маленьких колесиков.

Затем стало тихо — только ледяной ветер продолжал заунывно рыдать.

Джонни медленно приподнял голову и взглянул на человека, восседавшего на красной тележке.

На старике было надето драное зеленое пальто и бейсболка с надписью «Н.Й. Зэпс». Но чумазое, угловатое лицо и затянутые катарактой глаза оставались все теми же. Когда старик улыбнулся, показались зубы цвета грязи.

— Карандаши нужны, старина? — спросил он мягко и потряс жестянкой перед лицом Джонни.

— Пожалуйста… пожалуйста… позвольте мне вернуться назад… пожалуйста…

— Позволить тебе вернуться назад? — Старик нахмурился. — Но ты ведь так торопился попасть сюда. Разве нет? Видит бог, у тебя есть право только на одну поездку! В общем, вот ты и здесь! Неужто тебя не устраивает конечный пункт маршрута?

— Я умираю, — прошептал Джонни. Снег облепил ему лицо. — Пожалуйста… Я умираю.

— Как я и говорил, время летит. О-о, что-то в тебе было мертво ещё тогда, мистер бизнесмен! Вот я и подумал, что ты будешь счастливее, если и остальная часть тебя станет такой же! Время летит! Разве ты ещё не понял этого?

— Да… Я понял. Пожалуйста… Я должен вернуться… к своей жене. Хочу, чтобы все было… как раньше. Должен вернуться…

— А зачем? — Глаза старика сузились. — Зачем тебе возвращаться.

Веки Джонни начали примерзать друг к другу, и ему с трудом удавалось ворочать языком.

— Я должен вернуться, — прошептал он онемевшими губами, — для того, чтобы… получить возможность проделать этот путь как следует. Без спешки. Не причиняя боль. Просто… сознавая, что… время летит.

— Ты прав. — Бродяга кивнул и снова потряс жестянкой. Джонни чувствовал, как ритм его сердца запинается, становясь все медленнее… медленнее… медленнее…

— Что ж, — сказал старик, — в таком случае, возьми карандашик.

Он предложил жестянку Джонни, а затем, когда тот потянулся к ней скрюченными пальцами, резко отдернул её назад.

— Эй, эй, — сказал он. — Не так быстро. Сначала гони эти клевые часики.

Джонни снял усыпанный бриллиантами «Ролекс», и старик напялил его себе на запястье, присовокупив к остальным часам.

— Круто, реально круто. Впрочем, не стоит терять время попусту. Теперь возьми карандаш. И лучше поторопись.

Джонни потянулся вверх. Ищущие пальцы нашарили один из карандашей и вытащили его из металлической банки.

И в следующий миг заснеженный проспект потонул в стремительном вихре времени. Снова был знойный август, и двадцатипятилетний Джонни Стриклэнд стоял на забитом толпой тротуаре с карандашом в одной руке и дипломатом в другой. Старик в красном возке никуда не делся, разве что теперь на нем снова красовалась бейсболка «Метс».

Они замерли, глядя друг на друга. Людская толчея бурлила вокруг них, словно эти двое были островком посреди стремительного потока.

— Ну? — спросил старик. — Что теперь скажешь, юный бизнесмен?

Джонни взглянул поверх головы бродяги на Бреннан-билдинг. Молодому человеку пришло в голову, что сегодня у него не нашлось времени по-настоящему взглянуть на Энн, вдохнуть аромат её волос, поцеловать и обнять её, как он делал многие годы (нет, считанные минуты!) назад, когда они только-только поженились. Вдруг, издав радостное гиканье, Джонни запустил дипломат в воздух. Взлетая все выше и выше, чемодан раскрылся, и все бумаги, заметки, отчеты и наброски — все это вывалилось наружу и поплыло к небесам, словно воздушные змеи тех детей, которые уверенны, что никогда — никогда — не бывает по-настоящему поздно.

— Другое дело, — произнес старик и улыбнулся.

— Спасибо! — сказал ему Джонни. — Спасибо! Спасибо!

Он повернулся и бросился бежать по Пятой авеню, но на этот раз — в сторону дома. Внезапно его посетила одна мысль, и он вернулся к старику, сидевшему на детской красной тележке.

Джонни показал ему карандаш.

— А что мне делать с этим?

— Писать историю своей жизни, — сказал старик и стал проталкивать красный возок и себя вместе с ним сквозь лес человеческих ног.

Захохотав, Джонни Стриклэнд помчался домой и ни разу не оглянулся назад.

Перевод: Е. Лебедев

Лучшие друзья

1

Подгоняемый мерзким жалящим дождем, он торопливо пересек стоянку и вошёл в двери мемориальной больницы Марбери. Правой рукой он прижимал к себе темно-коричневый портфель, в котором лежала история жизни монстра.

Стряхнув с плаща брызги воды, он, оставляя на нефритово-зеленом линолеуме мокрые следы, направился к центральному справочному посту и сидевшей за ним медсестре. Он узнал миссис Кертис. Пожелав ему доброго утра, она выдвинула ящик и достала оттуда его бейджик.

— Дождливый денек, — отметила она, наблюдая поверх сдвинутых на кончик носа очков, как он записывается в журнал. — Много кто из врачей подзаработает на такой погоде.

— Вот уж точно. — Он уронил на страницу несколько капель и попытался вытереть их, прежде чем они впитались в бумагу.

Уверенным, остроконечным почерком он вывел: «Доктор Джек Шеннон», затем — дату и время: «16/10, 10:57 утра», а после — своё местоназначение: «8-ой этаж». Он пробежался взглядом по другим именам в списке и заметил, что общественный защитник мистер Фостер ещё не пришёл. Как же поступить: подождать в фойе или отправиться наверх в одиночку? Он решил подождать. Для спешки не было никаких причин.

— Загружены сегодня по полной? — спросила миссис Кертис. Её голос ясно давал понять, что она уже в курсе.

«Конечно в курсе», — подумал Джек.

В курсе, вероятно, был весь персонал больницы, и, естественно, миссис Кертис, торчавшая на справочном посту на протяжении тех шести лет, что он сюда ходит, не могла не знать. Газеты и телевидение раструбили об этом деле на весь белый свет.

— Нет, — сказал он. — Всего одно посещение.

— Ясно.

Ожидая продолжения, медсестра притворялась, будто смотрит на разыгравшуюся за панорамным окном непогоду. Там были серое небо и серый дождь — и складывалось впечатление, что обступавший мемориальную больницу лес тоже сменил все свои цвета на разнообразные оттенки серого. Примерно в четырёх милях к западу лежал город Бирмингем. Его укрывали мрачные облака, тайком прокравшиеся в долину и надолго там обосновавшиеся. Алабамская осень в своём худшем проявлении — до того влажная и густая, что отдается ломотой в костях. Всего три дня назад воздух сделался для обслуживающего персонала таким холодным, что пришлось отключить кондиционеры. Те оставались выключенными, и старая больница, построенная из красного кирпича и серого камня в 1947 году, удерживала в своих стенах тепло и сырость, источала их затхлым дыханием, что призрачно веяло по коридорам.

— Ну, — произнесла наконец миссис Кертис и жилистым пальцем подтолкнула очки к переносице, — полагаю, вам доводилось видать и похуже.

Джек не ответил. Он крепко сомневался, что ему хоть раз доводилось видеть нечто худшее. Собственно, он был совершенно уверен, что не доводилось. Пожелав миссис Кертис хорошего дня, Джек прошёл в уголок ожидания, располагавшийся напротив панорамного окна и серого пейзажа за ним. Он нашел оставленную кем-то газету и, сняв мокрый плащ, устроился на стуле, намереваясь скоротать немного времени: ему не хотелось подниматься на восьмой этаж без общественного защитника.

И на первой же странице он увидел это — фотографию дома Клаузенов и статью под заголовком: «Подростка задержали за жуткое тройное убийство». Джек разглядывал фотографию, а рядом стучался в окно дождь. Обычный пригородный дом белого цвета; парадное крылечко с тремя каменными ступеньками, во дворе — аккуратно подстриженный газон и навес для автомобилей. По сути, ничего примечательного — просто один из сотен и сотен домов, натыканных в том районе города. Он походил на дом, в котором вполне могли проводиться рекламные вечеринки фирмы «Тапперуэр» где на небольшой, но содержащей все необходимое кухне выпекались торты; где каждую субботу народ собирался у домашнего телевизора для просмотра футбольных матчей; где все соседи друг друга знали и было очень приятно жить. Дом выглядел обычно и совершенно по-американски, за исключением одной особенности — решеток на окнах.