Роберт Маккаммон. Рассказы (СИ) - МакКаммон Роберт Рик

— Я справлюсь! — возразил Джонни. — Говорю же: я в норме!

— А я говорю: возьми неделю отпуска, — произнес Рандизи не терпящим возражений голосом, а затем развернулся в своём кресле и углубился — или, во всяком случае, сделал вид, что углубился — в отчет, который Джонни только что принёс.

Джонни вышел из кабинета и закрыл за собой дверь. Желудок бурлил, в голове стучало, и он не понимал, что за чертовщина с ним творится. Казалось, его внутренности сжались в комок, а кожа, наоборот, растянулась. Тем не менее, он не мог оставить все, как есть; не мог позволить мистеру Рандизи отстранить его и дать больше работы — больше возможностей — Питеру Флетчеру и Марку Мэннингу. Ну уж нет! Он резко повернулся и положил ладонь на дверную ручку.

— Могу я вам чем-то помочь, мистер Стриклэнд?

Привлекательная, восточной внешности женщина сидела за секретарским столом — там, где несколько минут назад была стройная блондинка. Приподняв брови, незнакомка ожидала ответа.

Джонни видел её впервые в жизни.

— Откуда… вы знаете моё имя?

Она поколебалась — на лице её при этом отразилась растерянность, — а затем улыбнулась.

— Вы такой шутник, мистер Стриклэнд. Ну честное слово!

— Слушайте, я не знаю, что это за игра такая, но вы — не секретарь мистера Рандизи!

Он повернул ручку… и обнаружил, что дверь заперта.

— Мистер Рандизи ушел на обед, — сказала женщина, и голос её теперь стал холодным и настороженным. — Вы же знаете: он каждый день обедает с двенадцати до двух.

— Ушел на обед? Дамочка, я только что с ним говорил! Я только что вышел из этой двери!

Она бросила взгляд на свои наручные часы; лицо её хранило безучастное выражение.

— Эта дверь, — сообщила она, — заперта уже один час двадцать семь минут. Мистер Рандизи вернется в два.

Джонни глянул на свои часы «Бу́лова». Кем бы ни была эта женщина, она говорила правду: сейчас было тринадцать двадцать семь. Но какого дня? Он едва не завопил и не засмеялся одновременно. Какого дня?

Потому что до него вдруг дошло: на женщине было надето летнее бледно-голубое платье в тонкую полоску, а на столе стоял стаканчик с букетиком фиолетовых цветов.

Джонни ошарашенно покачал головой, прошёл мимо незнакомки и зашагал по коридору. Стрекот печатных машинок и телетайпов, прилетавший из секретарской рабочей зоны, напоминал жужжание летних шершней. Он чуть было не врезался в Марка Мэннинга — высокого, щеголеватого, темноволосого и, как всегда, уверенного в себе.

— Торопишься, Джон, да? — спросил Мэннинг, однако Джонни проскочил мимо, не удостоив коллегу ответом.

Свернув в очередной коридор, он оказался перед окном, выходившим на Центральный парк. Джонни услышал чей-то тихий, придушенный возглас и понял, что издал его он сам.

Деревья в Центральном парке были зелеными. Стоял чудесный денек («Похоже на конец мая или начало июля», — подумалось ему), и теплый, золотистый свет солнца сверкал в окнах соседних домов. Над парком он заметил воздушного змея, взмывавшего все выше и выше на крыльях легкого ветерка.

Пошатываясь, Джонни побрел назад по коридору в направлении своего кабинета. Ему требовалась выпивка, сигарета… что-угодно, чтобы прочистить мозги. Закрыв дверь, он уселся перед захламленным столом, и подлый, безумный календарь вновь притянул к себе его взгляд. Дата снова изменилась: «Понедельник, 23 октября 1989 года». Сквозь стены донеслись отзвуки грома.

Он прижал ладонь ко рту. «Это шутка! Дикая, злая шутка! Иначе быть не может! О боже, о боже, что со мной происходит?..»

Затем он увидел даты на некоторых из газет и журналов, сложенных в стопки вокруг него: 1989… 1989… '89… '89…

А на столе обнаружилось ещё кое-что. Кое-что более ужасающее.

Это была открытка «Холлмарк», на лицевой стороне которой виднелись слова: «С искренним сочувствием».

Джонни нашел там и другие открытки и, набравшись храбрости, открыл одну из них трясущимися руками.

Подпись гласила: «Макс и Кэрол Дэвидсоны». Это были соседи его родителей в маленьком городке Харрингтон, что в штате Делавэр. Чуть выше подписи либо Макс, либо Кэрол написали: «Твоя мама была чудесной женщиной, Джонни. Нам будет сильно её не хватать».

На глазах у Джонни выступили слезы. Он отшвырнул открытки с соболезнованиями и в груде бумаг на столе стал нашаривать телефон. Рука вынырнула с фотографией Энн, вставленной в рамку, которая, один бог ведает, как долго, была погребена под покосившейся башней из документов. Раньше ему не доводилось видеть этой фотографии, и разглядывая её, Джонни заметил, что волосы Энн стали короче, и что она отчего-то выглядит постаревшей, усталой и, пожалуй, разочарованной. Он смахнул с глаз слезы, отыскал телефон и набрал номер их квартиры.

— Да? — спросила она.

— Энн! Слава Богу! — Он едва не разрыдался от облегчения. — Господи, я должен рассказать тебе, что со мной было…

— Кто это, ответьте?

— Это я! Джонни!

— Простите. Вы наверное ошиблись номером. Никто по имени Энн здесь не живёт.

Это был не голос Энн. Голос этой женщины звучал глубже, резче.

— Подождите! — сказал Джонни, прежде чем она, кем бы она ни была, успела повесить трубку. — Пожалуйста, подождите! Разве это не 554-0989? Нет?

Женщина помолчала. Затем произнесла:

— Да, номер верный. Но я уверяю вас, здесь нет никакой Энн, мистер.

— Это мой номер, черт побери! — он почти орал в трубку. — Это моя квартира! Что значит, там нет никого по имени Энн?! Слушайте, я знаю это место! Входная дверь застревает во время дождя, а на стене в ванной есть трещина, похожая на позвоночник динозавра! Унитаз звенит, словно колокол, когда спускаешь воду, а внизу, в вестибюле, есть почтовый ящик с моим именем — Джон Стриклэнд!

Женщина хранила молчание. Затем сказала:

— Стриклэнд? Мне знакомо это имя. Да, я раньше получала почту Стриклэндов. Журналы и прочее. Я не знала, куда их пересылать, но однажды пришёл адвокат и забрал кое-что для женщины. Кажется, её звали Энн.

— Адвокат? Какой ещё адвокат?

— Её адвокат, полагаю. Они развелись несколько лет назад. Не знаю… Меня не особо интересуют биографии предыдущих жильцов. Слушайте, это моя квартира. Если хотите найти кого-то по имени Энн, звоните в «Клуб одиноких сердец». — И она отсоединилась.

Он сидел, сжимая трубку в кулаке, и слепо таращился в никуда. «Они развелись несколько лет назад. Несколько лет назад… Лет…»

Он чувствовал, как его глаза притягивает к календарю. Чувствовал, что календарь ждёт не дождется, когда на него взглянут. Джонни слышал равномерное тиканье наручных часов, и, чтобы не иметь возможности увидеть их пусть даже мельком, он изо всех сил напрягал мышцы шеи. Время сошло с ума. Оно прыгало по своим рельсам, точно неуправляемый поезд, и на всех парах волокло его к забвению.

На столе лежал экземпляр «Нью-Йорк Таймс». Заголовок гласил: «Президент Редфорд даёт добро на Вторую пилотируемую космическую станцию». А выходные данные — ненавистные и зловещие выходные данные — сообщали, что сейчас 16 сентября 1992 года, среда.

Солнечный свет умирающего лета окрасил стены его кабинета в золото. Вот только в его кабинете не было никаких окон — то есть, раньше не было.

Джонни повернулся в кресле, и перед ним предстала Пятая авеню.

Там возводилось новое здание, и его стены переливались синим стеклом. Высоко в железном скелете небоскреба можно было различить строителей. А ещё выше, в небесах, проплывал дирижабль, чей бок украшала надпись: «Федерал экспресс».

На столе из полированного орехового дерева зажужжал интерком. Джонни медленно, будто в кошмарном сне, повернулся к переговорному устройству. Кнопок было несколько, и ему потребовалось секунд десять, чтобы отыскать нужную.

— Да, — произнес он бесцветным голосом.

— Мистер Кирби хочет увидеться с вами, мистер Стриклэнд, — послышался живой, приветливый женский голос.

— Скажите ему… Скажите, я буду у него через пару минут.