Гибель империи. Северный фронт. Из дневника штабного офицера для поручений - Посевин Степан Степанович

— А-а-а! — вскрикнул денщик Филипп полковнику навстречу, когда тот появился у дверей; при этом, против воли, делая вид радости и смеха, он назвал его своей фамилией и на «ты». — Товарищ Кабура! Как ты сюда попал? А я тебя-то ищу целый день… Ты и забыл, что нам нужно сегодня же ехать в Петроград.

Полковник правильно понял маневр; моргнув ему в ответ лишь левым глазом, он продолжал медленно идти к столу дежурного чекиста. Последний же тем временем быстро поднялся и грозно остановил восторги Филиппа, ударив кулаком по столу:

— Товарищ Казбегоров! После будете объясняться, а пока я буду исполнять свою службу; не мешайтесь! — Смирно! — и Филипп замолчал.

А чекист достал из ящика стола лист бумаги и что-то быстро написал на нем, а затем на миг задумался, поднял голову и стал зло, сурово, в упор смотреть полковнику в глаза. Сила воли у полковника оказалась значительно сильнее, и чекист не выдержал его стойкости, медленно перевел свой взгляд обратно на бумагу и тихо протянул:

— Ваша фамилия и имя?

— Там же есть в удостоверении, — ответил полковник, заметив перед чекистом удостоверение Филиппа и поняв его маневр при входе.

— Ага! Кабура Филипп… — кривя лицо, поспешил поправиться чекист. — Ваша прежняя служба? Ах, да! Денщик… Так ли?

— Документу нужно верить, — ответил полковник.

— У кого ты был денщиком? — неожиданно чекист перешел на «ты».

— Мы был?.. Да, генерал штаба полковник, — ответил полковник Казбегоров, умышленно склонив ответ немного на кавказское наречие.

— А как фамилия бывшего властителя?

— Не… Как его?.. Да, Цепа! — последовал ответ с замешательством; при этом Давид Ильич вспомнил Людмилу Рихардовну, ее просьбу «быть дипломатичным» и, нащупав у себя на груди крестик, мысленно перекрестился и невольно улыбнулся.

При этом дежурный чекист ядовито заметил сквозь зубы:

— Вероятно, здорово прилепливался к тебе тот генерал штаба с серебряными погонами, что ты удрал от него в его же шубе и теперь направляешься в Красную гвардию? — Продолжая допытываться, чекист все время менял слова обращения то на «вы», то на «ты».

— Да, «товарищество», были дела! — лаконически ответил полковник и, как бы подавленно вздохнув, опустил немного голову на грудь.

— Ах, да! Еще один вопрос: а это твое удостоверение? — При этом чекист показал удостоверение, доставленное Филиппом.

— Да, наше… — безразлично ответил полковник и чуть-чуть улыбнулся.

Чекист немного приподнялся, небрежно сунул полковнику удостоверение, носовой платок его и другие мелкие вещи, а кошелек с мелкими деньгами отложил в сторону и вновь сквозь зубы процедил:

— Можете идти, оба! До свидания, товарищи, смело езжайте в Петроград, там для вас работы хватит.

Полковник Казбегоров и его денщик Филипп молча повернулись и как пули вылетели на улицу. Ночь наступала темная, и крапал мелкий дождик; они с большим трудом, почти ощупью, выбрались из темного переулка на большую улицу, где была недалеко и их гостиница «Россия». Только у входа в подъезд ее полковник первый заговорил, тихо сказав Филиппу на ухо:

— Спасибо вам за знание службы и за опытность солдатскую! Имейте только в виду, что и стены имеют уши! — Не верьте вежливости его притворной: она нагла и фальшива!

— Понимаю! — тихо ответил Филипп, и они молча вошли в свою комнату.

Хозяин гостиницы, купец Патриотов, с большой радостью и восхищением бросился навстречу полковнику Казбегорову, дружески обнял его и расцеловал. После того, похлопав и Филиппа по плечу, Патриотов выказал и ему свое внимание, и все трое по-демократически уселись за приготовленный им ужин. Семья Патриотова к тому времени успела уже выехать за границу, а он сам лично только лишь ожидал удобного момента, поэтому-то от разговоров на политические темы на сей раз старался вообще воздерживаться. Но горячность была иногда и неудержима — с одной стороны, разгон 5 января Учредительного собрания в Петрограде какой-то именно маленькой кучкой вооруженных наемников красных возмущала его до глубины души за слабость русского народа в лице хотя бы интеллигенции, многомиллионной, бездействующей и из-за эгоизма прячущейся за спину других, а с другой — весьма рискованный поступок денщика Филиппа Кабуры приводил его в восторг, и он на сей раз сорвался, в заключение своих слов громко произнес:

— Вот, молодец так молодец! Видно, что прошел школу — службу под рукой полковника Генерального штаба; а империя и временная свободная власть российская все же сама себя погубила на Северном фронте…

— Цс-с-с-с! — прошипел полковник Казбегоров на ухо Патриотову. — Добрая, открытая русская душа по простоте своей может погубить все дело…

— Извините! Я понимаю! Это так, от радости… — ответил тот наивно, как ребенок, улыбаясь.

Не торопясь, за ужином они наметили и план дальнейших своих действий. Решено после ужина сию же минуту идти на станцию и выехать из Руссы поездом на Петроград в 10 часов ночи, а на первой же глухой станции в провинции пересесть в поезд, идущий в 11 часов ночи из Петрограда через Старую Руссу и Дно, на Витебск.

Намечено — сделано: полковник в точности исполнял идею своего плана, и их поездка в поезде на Петроград была весьма удачна. На первой же глухой и темной остановке, в поле, где происходило скрещение поездов, они, незаметно для других, пересели в поезд, идущий обратно через Руссу — Дно на Витебск, и влились в толпу вагона III класса, где было хотя и холодно, но все же сносно. В нем было много других [ехавших] на юг за продовольствием бывших солдат и частных лиц; и среди них крик, шум, хаос дали возможность нашим героям молча занять верхние полки и улечься там спокойно спать.

Старо-Русская «чека» и в поезде не давала нашим «гражданам» покоя. Тройки их и здесь, по вагонам, работали энергично, но уже с меньшими успехами. Вообще им, контролирующим документы у пассажиров и у едущих на юг за продовольствием, отвечали сидящие внизу уволенные из армии и едущие домой солдаты: там спят, мол, местные красногвардейцы, едущие на Витебск по делам службы. И полковник, спокойный, смеясь после того в душе, угощал смельчаков папиросами, а Филиппу говорил всякие глупости, свойственные для друга, равного себе. Один только Филипп и понимал его; отвечал ему тем же, называл его на «ты» и даже предлагал курить, сохраняя лишь тактику приличия, а имена и фамилии друг друга условились мимикой не говорить. При таких условиях для «свободных» пассажиров на следующий день около 8 часов утра их поезд прибыл на станцию Витебск.

На перроне станции Витебск нашим «новым гражданам» сразу же представилась трогательная картина: толпой стоит отряд оборванных красногвардейцев, но вооруженных винтовками с примкнутыми штыками; а документы проверять приступили «солидные лица» и, как видно, — из главных руководителей местной «чеки». Все внимание «контролеров», конечно, сосредоточено было на мешках и узлах с продовольствием, и горе собственникам такого ценного «клада»: мешки и узлы с мукой и с продовольствием тут же отбирались, а несчастных «собственников» их арестовывали и под сильным конвоем отправляли в местную Витебскую «чеку», судьба которым заранее была уже предрешена.

При проверке документов наши «герои» прошли благополучно. И тут же, на станции Витебск, полковник Казбегоров осторожно, по секрету, немедленно вошел в соглашение с одним из знакомых ему носильщиков № 930 и через него-то достал несколько фунтов хлеба и немного колбасы и снабдил ими Филиппа в дальнейшую дорогу, дав ему и 500-рублевый билет как подарок.

— Вот вам, Филипп, и ваш документ, а мой давайте мне, — тихо сказал полковник, передавая ему удостоверение и усаживая его в поезд, отходящий в 8:30 на Смоленск, Брянск и далее на юг. — Вы выдержали экзамен на право жизни… Бог поможет вам пробраться и через красный фронт, к себе домой… Молитесь только Богу и держитесь дороги Брянск — Суджа — Полтава, уклоняясь то в одну, то в другую сторону, по надобности…

Получив свое удостоверение, он обнял Филиппа и расцеловал. У Филиппа на глазах появились слезы, и как видно, они его душили сильно: он не мог даже проговорить в ответ ни слова. И то ли с трудом как-то протянул: