Лев Троцкий - Советская республика и капиталистический мир. Часть I. Первоначальный период организации сил
«Известия ВЦИК», 24 (11) февраля 1918 г.
Л. Троцкий. СООБЩЕНИЕ О ПРИНЯТИИ ЦИКОМ ГЕРМАНСКИХ УСЛОВИЙ МИРА
(Берлин, Вена, София и Константинополь)
Согласно принятому Центральным Исполнительным Комитетом Рабочих, Солдатских и Крестьянских Депутатов решению, состоявшемуся 24 февраля в 4 ч. 30 м., Совет Народных Комиссаров постановил принять предъявленные германским правительством условия мира[122] и направить делегацию в Брест-Литовск для подписания мирного договора.[123]
Председатель Совета Народных Комиссаров Вл. Ульянов (Ленин).
Народный Комиссар по иностранным делам Л. Троцкий.
Л. Троцкий. МИР ПОДПИСАН[124]
(Извещение)
Всем, всем!
Сегодня, в 7 часов утра, получено официальное извещение о том, что наша мирная делегация подписала вчера, 3 марта, в 5 часов дня мирный договор с Германией и ее союзницами. Делегация сейчас должна находиться на пути в Петроград. Текст мирного договора будет опубликован немедленно по возвращении делегации.
Ратификация, т.-е. окончательное утверждение мирного договора, назначается на 17 марта и зависит от Всероссийского Съезда Советов Крестьянских, Рабочих, Солдатских и Казачьих Депутатов, который, согласно решению Центрального Исполнительного Комитета, соберется в Москве 12 марта.
Председатель Совета Народных Комиссаров Вл. Ульянов (Ленин).
Народный комиссар по иностранным делам Л. Троцкий.
«Известия ВЦИК», 5 марта 1918 г.
Л. Троцкий. ВТОРАЯ ВОЙНА И ПОДПИСАНИЕ МИРА[125]
Германское правительство в первые дни после разрыва мирных переговоров колебалось, не зная какой избрать путь. Политики, дипломаты считали, что главное достигнуто, что нет основания гоняться за нашими подписями. Военные готовы были во всяком случае взорвать рамки, намеченные немецким правительством в Брест-Литовском договоре. Профессор Кригге, советник немецкой делегации, говорил одному из членов нашей делегации, что о наступлении немецких войск на Россию при создавшихся условиях не может быть и речи. Граф Мирбах, стоявший тогда во главе немецкой миссии в Петрограде, уехал в Берлин с заверением, что соглашение относительно обмена военнопленных достигнуто. Все это нисколько не помешало генералу Гофману объявить перемирие законченным, при чем семидневный срок исчислялся им задним числом с момента последнего заседания в Брест-Литовске.[126] Было бы поистине неуместным расточать здесь нравственное негодование по поводу этого бесчестия: оно как нельзя лучше укладывается в общие рамки дипломатической и военной морали господствующих классов.
Новое немецкое наступление развернулось в условиях, убийственных для России; вместо обусловленного предупреждения за 7 дней мы получили предупреждение только за два дня.[127] Это обстоятельство усугубило панику в рядах армии, находившейся уже давно в состоянии хронического распада. О сопротивлении почти не могло быть и речи. Солдаты не хотели верить, что немцы будут наступать, после того как мы объявили состояние войны прекращенным. Паническое отступление парализовало волю даже тех отдельных отрядов, которые готовы были занять боевые позиции. В рабочих кварталах Петрограда и Москвы негодование против вероломного и поистине разбойничьего немецкого нашествия достигло высшего напряжения. Рабочие готовы были десятками тысяч записываться в армию в те тревожные дни и ночи. Но организационная сторона дела оставалась далеко позади. Отдельные партизанские отряды, полные воодушевления, убеждались в своей несостоятельности при первых же серьезных стычках с немецкими регулярными частями. Отсюда дальнейший упадок духа. Старая армия была давно уже поражена смертельно и распадалась на части, загромождая все пути. Новая армия в условиях общего истощения страны, страшного расстройства промышленности и транспорта складывалась слишком медленно. Единственным серьезным препятствием на пути немецкого нашествия являлось пространство. Главное внимание австро-венгерского правительства было устремлено на Украину. Рада обратилась через свою делегацию к правительствам центральных империй с прямой просьбой о военной помощи против Советов, которые тем временем одержали полную победу на всей территории Украины.[128] Таким образом, мелкобуржуазная демократия, в борьбе с рабочей и крестьянской беднотой, добровольно открывала ворота иноземному нашествию.
Одновременно правительство Свинхувуда искало помощи немецких штыков против финляндского пролетариата. Германский милитаризм брал на себя, таким образом, открыто, перед лицом всего мира, роль палача по отношению к рабочей и крестьянской революции в России.
В рядах нашей партии поднялись острые прения по вопросу о том, должны ли мы в этих условиях подчиниться немецкому ультиматуму и подписать новый договор, который – в этом никто из нас не сомневался – будет заключать в себе условия, несравненно более тяжелые, чем те, какие были нам предъявлены в Брест-Литовске.[129] Представители одного течения считали, что сейчас, при наличии вооруженного вмешательства немцев во внутреннюю борьбу на территории Российской Республики, нет возможности создать условия мира для одной из частей России и оставаться пассивными, в то время как на юге и на севере немецкие войска будут восстановлять режим буржуазной диктатуры. Другое течение, во главе которого стоял Ленин, находило, что всякая отсрочка, всякая даже самая маленькая передышка будет иметь большое значение для России, внутреннего упрочения и повышения обороноспособности. После того как перед всей страной и всем миром обнаружилась наша неспособность в данный момент обороняться от неприятельского нашествия, заключение мира будет понято всюду, как действие, навязанное жестоким законом соотношения сил. Было бы ребячеством исходить из соображений отвлеченной морали. Задача состоит не в том, чтобы с честью погибнуть, а в том, чтобы в конце концов победить. Русская революция хочет жить, должна жить и обязана всеми доступными ей средствами выигрывать время в ожидании того, как на помощь придет революционное движение Запада. Германский империализм находится еще в свирепой схватке с милитаризмом английским и американским. Только поэтому возможно заключение мира между Россией и Германией. Нужно это состояние использовать. Благо революции – высший закон! Нужно принять мир, который мы не в силах отклонить, нужно обеспечить себе передышку, использовать ее для напряженной работы внутри страны и, в частности, для создания армии.[130]
На съезде коммунистической партии, как и на IV Съезде Советов, победу одержали сторонники заключения мира. К ним присоединились многие из тех, кто в январе считал невозможным подписать Брест-Литовский договор. «Тогда, – говорили они, – наше подписание было бы понято английскими и французскими рабочими, как жалкая капитуляция без попытки борьбы. Даже подлые инсинуации англо-французских шовинистов о закулисной сделке Советской власти с немцами могли бы при этих условиях встретить доверие в некоторых кругах западно-европейских рабочих. После того как мы отказались подписать договор, после нового немецкого наступления, после попытки нашей дать ему отпор, после того как наша военная слабость с ужасающей несомненностью обнаружилась перед всем миром, никто не посмеет нам бросить упрека в сдаче без боя».[131] Брест-Литовский договор второго усугубленного издания был подписан и ратификован.
Л. Троцкий. НИ ПЯДИ ЗЕМЛИ БЕЗ БОЯ!
(Обращение к трудовому населению){5}
Русский народ хотел и хочет мира. Рабочие и крестьяне, истощенные войной, дали в дни Октябрьской революции своей Советской власти строгий наказ: добиться мира. Выполняя наказ трудящегося народа, Советская власть открыто и решительно вступила на путь мирных переговоров.
Германское правительство, пользуясь временной слабостью страны, разоренной и расстроенной имущими классами, продиктовало нам небывало тяжкие условия мира. Советское правительство эти тяжкие условия подписало. Более того: озабоченное сохранением мира для истощенных рабочих и крестьян, Советское правительство считало и считает своим долгом строжайше соблюдать столь тяжкие для нас условия Брест-Литовского договора. Однако, было бы величайшей ошибкой утверждать, будто сохранение мира действительно обеспечено. Нет, рабочие и крестьяне! В Германии есть могущественная партия, которая не удовлетворена даже Брест-Литовским миром и хочет новых и новых захватов, стремится к полному экономическому и политическому закабалению Российской Республики. Эта партия крайних империалистов воображает, что при помощи штыков можно держать в подчинении двухсотмиллионный народ. Эта партия захватчиков попирает условия Брест-Литовского договора, нарушает принятую обеими сторонами демаркационную линию и стремится во что бы то ни стало бросить германские войска на Петроград, на Москву, на Кавказ, на Волгу и Урал.[132]
