Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №4 (2004)
Крестный ход к месту явления Иконы был разрешен властью лишь однажды — в 1947 году. Мне сейчас трудно судить, что послужило тому причиной. Но люди верующие уверены: по горячим молитвам правящего тогда архиепископа Мануила (Лемешевского), великого почитателя Табынской иконы, и его послушника, иеромонаха Иоанна. Узнав об этой радостной вести, на Святые ключи с трех сторон тронулись крестные ходы: из Уфы, Оренбурга и Стерлитамака.
И тут произошло чудо. Вот как описывал это событие сам иеромонах Иоанн: “Перед тем как тронуться в путь, святыню повернули лицом к храму, и — о, чудо! — темный фон Иконы внезапно прояснился, и лики на ней проступили яркими красками. Слезы радости и восторга потекли из очей моих, а сердце пронзил какой-то благодатный луч. Торжество было великое...”.
Очевидцы вспоминают, что праздник получился необыкновенный, хотя часовня над местом явления Иконы, которая сейчас была далеко за пределами Родины, была заколочена, а с верующими была только оренбургская копия Иконы. Поставили престол прямо под открытым небом и горячо молились Царице Небесной, испрашивая ее заступления и возвращения ее Иконы Чудотворной. А в сердце иеромонаха Иоанна еще сильнее засиял тот необыкновенный свет.
На следующий год снова последовал запрет: не только на крестный ход, но даже и на моление на месте явления Иконы. Молились перед ее копией теперь уже только в храме, в Оренбурге...
“В девятую пятницу после Пасхи перед Табынской иконой Божией Матери совершалось моление и чтение акафиста, — вспоминал позже владыка Иоанн о событиях 1948 года. — Епископ Мануил очень чтил этот образ и мечтал иметь специальный акафист, но для него не было составителя. Как-то владыка отбыл обозревать свою епархию, а я по разным причинам остался дома. И вдруг в это самое время у меня появилось непреодолимое желание написать акафист Богородице. Я взял составленную старцем книгу описания истории Табынской иконы Богоматери, прочитал внимательно, помолился и приступил к составлению. Дело шло быстро и хорошо. К вечеру следующего дня акафист был уже отпечатан на машинке. Я аккуратно обернул его чистой белой бумагой и написал нежными тонами: “Дар Неба”. Сам ликовал от радости, что исполнил давнишнее желание старца, но возникал вопрос: примет ли мой скромный дар Царица Небесная? Скоро возвратился Владыка, и на лице его отразилась радость...”.
Накануне 2000-летия христианства, накануне 400-летия первого обретения Табынской иконы Божией Матери начались активные поиски ее. Возглавил их, как я уже говорил, настоятель Табынского храма отец Владимир. Особое участие в поиске Иконы проявил ученый-востоковед, профессор, священник о. Дионисий Поздняев. Из-за океана откликнулись секретарь Сан-Францисской епархии РПЦЗ протоиерей Петр Перекрестов, староста храма в Рио-де-Жанейро А. Б. Кириллов. Архиепископ Уфимский и Стерлитамакский Никон обратился за благословением к его Святейшеству Патриарху Алексию II. По поручению Святейшего отдел внешних церковных сношений под началом митрополита Кирилла организовал опрос русского населения в г. Ургент (бывш. Кульджа). Однако при единодушном убеждении и надежде, что Чудотворная икона не погибла и находится до поры до времени где-то в сокровенном месте, не нашлось пока ни одного человека, который хотя бы приблизительно мог указать ее местонахождение. Только твердая вера, что она жива и до поры до времени сокрыта... Подключилась к поиску и передача Первого телеканала “Жди меня”...
Позвонили из Москвы: “Может, это Табынскую сейчас в Париже именуют “Черной Марией”? Ведь Табынская икона — единственный из известных образов, где лик Богородицы темен...”. “Подобная икона была замечена в Ницце в русской православной церкви во имя Святителя Чудотворца Николая и мученицы царицы Александры”. “Позвоните в Воронеж Родионовой Розе Степановне. Икону нужно искать в частных руках в Швейцарии...”. “Ее видели в Молдавии...”. “Никуда она не уходила, она до сих пор находится в Ульяновской области...”. “В Иркутске Чупров Леонид Александрович знает, где искать Икону...”. “В передаче “Жди меня” слышала о Табынской иконе, сведения о ней есть у Веры Хасановой в Израиле, г. Петах...”. Порой поиск уводил в сторону копий Иконы, в свое время во множестве разошедшихся по России, а в результате великого русского исхода и за ее границами. Копия Табынской предположительно начала прошлого века обнаружилась теперь уже тоже “за рубежом” — в г. Рудном в Казахстане, в семье Кирилюк. По легенде, ее оставили стоявшие на постое отступавшие колчаковцы. Семья Кирилюк готова подарить икону Табынскому храму: “Она там нужнее, пусть она будет радостью для всех, пока в него не вернулась древнеявленная”. Но непросто принять этот подарок при вдруг вставших посреди России погранзаставах и таможнях, которые не являются преградой для всевозможных преступников. Письмо теперь тоже из суверенного государства: “Вас беспокоит из Республики Узбекистан, из города Коканда, Сухорукова Вера Павловна. Родилась в 1929 году во Фрунзе. В 1930 году мои родители бежали со мной от раскулачивания в Китай и поселились в Кульдже. Там находилась в церкви Табынская икона, большая, темная. Когда-то ее пытались рубить, даже остался след топора на щеке. Эту икону очень почитали китайцы. В 1950 году я венчалась в этой церкви, и там была эта Икона. Всех троих моих детей крестили перед ней...”.
И снова приходили письма с утверждениями, что Икону нужно искать в тайниках Ватикана. Архиепископ Уфимский и Стерлитамакский Никон обратился к архиепископу Казанскому и Татарстанскому Анастасию: “Нет ли у Вас какой-нибудь переписки по поиску Казанской иконы? Может, речь идет об одной и той же иконе (ведь Табынская икона часто именуется Казанской), и не Табынская ли это икона, которую папа римский собирался вручить Святейшему?..”.
Поиски Иконы снова соединили пусть в хрупкое, но в единое целое русских людей, разбросанных чуть ли не по всему земному шару. Может, на сегодня это и есть звено русской национальной идеи, способной, независимо от политических убеждений и социального положения, объединить, чего до сегодняшнего дня никому не удавалось, всех русских, и не только русских, людей — в стремлении найти и вернуть на Родину некогда отвернувшуюся от нас, обрушившихся в смуту и братоубийственную гражданскую войну, которая по сути продолжается до сих пор, и ушедшую в изгнание Табынскую икону Божией Матери, которую будущий Святитель Иоанн, митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский провидчески назвал “всего мира Надеждо и Утешение”?
В № 5 журнала “Наш современник” за 1999 год я наткнулся на поразившие меня прежде всего своей не наигранной русскостью стихи автора с совсем не русскими именем, фамилией и лицом на фотографии: Диана Кан.
...Пусть кажется кому-то экзотичной,
Как в зимний день июньская гроза,
Моя великорусская привычка
Прищуривать нерусские глаза.
Вдали от многолюдных перекрестков
Постигла я на стылых сквозняках
Кровавый привкус русского вопроса
На опаленных временем губах...
Перевернув страницу, я вздрогнул:
Табынская Икона Божьей Матери,
дожди хлестали Твой пресветлый лик...
Вилась дорога поминальной скатертью,
вела за ледяной Карасарык.
Рубцом легла передовая линия
Последней бранной воле вопреки,
где, как лампасы яицкие синие,
китайские сияют ледники...
Прощаю вам, дома многоэтажные,
за то, что, вырастая без корней,
вы вознеслись, надменные и важные,
над стороной растоптанной моей.
Средь суеты станичной вдруг почудится:
не помнящий ни дедов, ни отцов,
сидит малец на лавочке и щурится
на цепь чужих заснеженных венцов.
Но если приглядеться вдаль внимательно,
сверкнет во мгле мерцающий ледник —
Табынская икона Божьей Матери!
То светит Твой неугасимый лик.
В редакции “Нашего современника” я попросил адрес Дианы Кан. Через какое-то время получил книжицу, в предисловии к которой прочел: “Мои стихи — довольно причудливый сплав полярного — православия и мусульманства, востока и запада... Так и никак иначе сложилась судьба. Родилась я и выросла в православной семье — в Средней Азии... В мою бытность военный город Термез, где служил мой отец, кадровый офицер, был южным форпостом Советского Союза на границе с Афганистаном. Однако и переехав на родину моей матери, в Оренбург, я снова очутилась на границе. После развала СССР Оренбург из обычного города российской глубинки фактически стал пограничным городом... Граница Азии и Европы прошла не только по моей судьбе, но и по душе моей, ведь мой отец — этнический кореец, а мать — потомственная яицкая казачка. Я счастлива, что воспитана на незыблемых традициях великой русской культуры, что думаю и пишу на великом русском языке...