Владимир Пронников - Японцы (этнопсихологические очерки)
«Хагакурэ» поучает: «Вы можете потерять свою жизнь, но честь – никогда». Воинов призывали строго хранить свое «доброе имя». Слово самурая ценилось без всяких письменных гарантий. Самураи не давали никаких клятв – это считалось унижением их чести. Такое понимание чести сказалось на основном словарном фонде японского языка. Нитобэ Инадзо считает, что в японском языке нет слова «ложь»; слово у со употребляется как отрицание правдивости (макото) или факта (хонто) (цит. по [162,с. 34]).
Согласно «Хагакурэ», честь не приходит к воину как дар неба, это чувство надо воспитать, а для этого надо работать над собой. В связи с этим «Хагакурэ» дает вполне определенные советы, как воспитывать в себе нужные качества. Самурай обязан был самосовершенствоваться, закалять дух и тело. Военный человек, поучает «Хагакурэ», никогда не должен обнаруживать свои внутренние переживания. Его личные потребности должны быть максимально урезаны. На людях же он должен появляться в приличном виде, поддерживая честь своего господина.
Книга «Хагакурэ» состоит из одиннадцати частей, поделенных на 130 [15] небольших разделов. Большую часть книги занимают рассуждения самурая Цунэмото. Они перемежаются повествованиями о различных событиях или описаниями добродетелей правителей клана Набэсима. Эти рассуждения, повествования и описания считаются эталоном самурайской чести, совести, долга, мудрости. Скрытый смысл всего этого составляет психологию бусидо.
Корни бусидо следует искать в догмах конфуцианства, буддизма и синтоизма. Конфуцианство является морально-этической основой бусидо. Буддизм воспитал у последователей бусидо равнодушие к смерти. Однако подлинное основание бусидо покоится на синтоистских культах природы и предков, взрастивших у японцев особое чувство принадлежности к японской нации.
Конфуцианство закрепило в кодексе бусидо прежде всего «верность долгу». Любой «благородный муж», утверждал Конфуций (в его понимании «благородный муж» – это нравственно полноценный человек), должен в своем поведении руководствоваться чувством долга. Эта нравственная норма трактовалась конфуцианцами не просто как выполнение обязанностей, а значительно шире. «Благородный муж, – поучал Конфуций, – ко всему подходит в соответствии с долгом; совершает поступки, основываясь на ритуале, в словах скромен, в поступках правдив» [75, ч. 1, с. 167]. Чувство долга тесно увязывалось конфуцианцами с честью, понимаемой как моральное право на уважение и общественное признание.
В кодексе бусидо долг и честь предписывают соблюдать верность, благородство, мужество. В этом сказалось влияние известного изречения Конфуция: «Видеть то, осуществление чего требует долг, и не сделать, есть отсутствие мужества» [75, т. 1, с. 145]. Конфуцианство соединялось с синтоистской моралью.
Мораль синтоизма в том, чтобы познать самого себя, заглянуть в глубь своей души и ощутить божество (ками), которое там якобы живет. Согласно синтоизму, человеку надо слушаться веления этого божества, ибо оно представляет собой зов родителей и всех предков от поколения к поколению. Своей жизнью, учит синтоизм, японец обязан предкам. Однако это только одна сторона дела. Синтоизм внушает японцу ощущение духа благоустроенности государства, охраняющего благополучие и безопасность людей. Только в таком государстве, согласно синтоизму, японца могут воспитать так, как должно; только в таком государстве могут быть вскормлены его дети. Поэтому, по синтоистским канонам, японец должен чтигь повелителя-государя, от которого исходят мир, законы п порядок. Синтоизм внушает человеку троякую обязанность: к родителям, прародителям, императору. Па этом основывается и бусидо. И хотя официальное отношение к императору изменилось, значение его как символа сохраняется.
Согласно синтоизму, личность японца – это хранилище божественного начала. Тело считается временно отданным человеческому Я, оно является как бы собственностью ками. Люди, говорят синтоисты, должны ухаживать за своим телом потому, что здоровое тело – источник духа и энергии, радость родителей. У синтоистов есть обычай, согласно которому умирающий в молодом возрасте просит прощения у родителей за свою раннюю смерть. Он должен говорить примерно так: «Простите меня, что я от вас ухожу, когда вы приближаетесь к старости. В ваши годы вы будете чувствовать мое отсутствие; я мог бы вознаградить вас за все то, что вы для меня сделали, но я должен уйти – такова воля неба» [164, с. 245].
Бусидо учит японца заботиться о своем теле. Но не это главное. Бусидо требует от людей самоотвержения. Высшей похвалой для последователя бусидо всегда была идея «человек без собственного Я». Тот, кто стремился к уничтожению своего Я, рассматривался как существо высшего разряда. Приверженец бусидо должен был уяснить, что истинный долг человека заключается не в собственном спасении. У него не может быть эгоистических видов на «награду Неба», его наградой является голос совести: «ты хороший и честный человек», «ты искоренил в себе себялюбие», «ты внедрил в свое сердце чувство стыда и голос совести». Совесть – понятие, которое в Японии обозначается словом кокоти (одновременно и чувство, и ум, и доброе сердце), всегда считалась мерилом настоящей приверженности идеям бусидо.
Чтобы воспитать в себе дух бусидо, человек должен был многому учиться, но главное – терпеть и рисковать. Именно обучение терпению и готовности к риску было положено в основу воспитания подрастающего поколения. Чтобы научиться переносить всякие лишения, мальчики ходили босиком по снегу, упражнялись в фехтовании и в стрельбе в цель, в полночь отправлялись на кладбище, по целым ночам бодрствовали в состоянии «наготове», подвергались тяжелым и даже варварским испытаниям. Все это делалось для воспитания самообладания.
Самообладание – вот цель и средство самовоспитания японца. Если человек в сложной ситуации начинает выражать гнев и чрезмерно бушевать, то па него смотрят как на недостойного, и он сам вскоре понимает, что надо посмеяться над таким поведением, взять себя в руки и унять свои страсти. Если на него нападет грусть, он должен прикрывать ее улыбкой, делать так, чтобы никто не догадывался об истинных переживаниях. Последнее уже давно способствовало тому, что многие иностранцы стали считать японцев слишком легкомысленными: у них-де улыбка по поводу п без повода. Однако улыбка японца – результат целой исторической эпохи. Эта улыбка как бы венчает кодекс самурайского воспитания, она формирует такую черту национального характера, как вежливость в широком смысле этого слова.
Основная идея вежливости японца в том, чтобы быть всегда приятным в отношениях с другими. Это не та вежливость, которая подразумевает лишь хорошие манеры, благовоспитанную речь. Вежливость культуры бусидо должна идти рука об руку с более глубоким предписанием: «радуйся со счастливым и не показывай другим твоих слез».
Бусидо прежних времен, утверждал японский писатель Кан Кикути накануне второй мировой войны, будучи «путем воина», стало путем всей нации. «Можно смело сказать,- подчеркивал Кикути, – что все лица мужского пола в возрасте от 20 до 40 лет являются воинами» [85, с. 184].
Превратившись в традицию, бусидо и сегодня осуществляет в Японии регулирующую функцию. Бусидо – это среда, благодаря которой живо в Японии почитание предков. Дух бусидо во многом повелевает поведением японцев, и они сознательно, но еще в большей степени бессознательно, следуют за ним. То, что предписывает бусидо, не так-то просто смахнуть, отбросить, от этого вдруг нельзя отказаться. Корни бусидо сидят слишком глубоко.
Харакири
«Хара» – в буквальном смысле слова – живот, чрево (точнее, та его часть, что располагается па пять сантиметров ниже вправо и влево от пупка). В переносном же значении это слово обозначает душу, ум, характер, намерения, глубинные мысли – все то, что на Западе связывается с понятием «сердце».
В Японии со словом хара употребляется довольно много устойчивых оборотов речи: тот, кто полон решимости, привел в спокойное состояние свое хара (хара-о кимэру); кто сердится, у того хара поднимается кверху (хара-о татэру); кто говорит откровенно, у того хара раскрыто, – «хара-кири». Ритуальное самоубийство путем вскрытия живота потому и назвали «харакири». Оно утвердилось в эпоху Хэйан (VIII-XII вв.) и сначала осуществлялось только самураями.
Слово «харакири» иностранцы употребляют с оттенком насмешливости, сами японцы склонны употреблять слово «сэппуку» или «каппуку».
Сэппуку буквально означает вспарывание живота. Если сэппуку назначалось как наказание, то говорили, что виновный осознал свою вину, что равнозначно словам: «Я совершил нехороший поступок, мне стыдно перед своей совестью, и я наказываю себя собственными руками». Иногда человек совершал сэппуку, не будучи виновным, что означало: «Я не виновен, но я хочу показать вам мою душу, чтобы вы сами могли судить об этом».
