Виктор Топоров - Жёсткая ротация
Вызов власти бросили на самом деле другие. (Мы абстрагируемся сейчас от серьёзности и мотивов этого вызова.) И, не будучи в состоянии обрушиться на режим — не говоря уж о том, чтобы обрушить режим, — частью которого являются и являлись, сосредоточили огонь на его «вторичных половых признаках», — допустим, на гимне. Текст которого плох для них тем, что он якобы сталинский, тоталитарный и так далее. Тогда как для Парфёнова он наверняка плох ужасающим качеством виршей.
Бросающие вызов изобличают власть в зловещих делах и планах, но это не срабатывает. А почему не срабатывает — потому ли, что не соответствует действительности, или потому, что мы не хотим им верить, — это уж вопрос отдельный. Отвечающий на вызов власти Парфёнов задаёт вопрос: если ты такая великая и ужасная, то как это проявляется стилистически? Если был (поверим исследователю) стиль Сталин, то где стиль Путин? А ведь если стиль это человек, то отсутствие стиля означает отсутствие человека! Последнее положение не формулируется, но подразумевается.
И не только это. В отсутствие стиля Путин поневоле ставшая после закрытия «Итогов» в какой-то мере и политической программа «Намедни» последовательно формировала в еженедельных выпусках модус поведения (политического хотя бы в силу декларированной аполитичности в том числе), который можно и должно, конечно, назвать стилем Парфенов, но который в силу вышеизложенного неизбежно стал и стилем анти-Путин. Заставив, в частности, вспомнить о том, что цинизм, как минимум, не хуже лицемерия, а гедонизм не означает всеядности. К тому же Парфенов не столько перенял у Путина, сколько параллельно с ним открыл золотое правило успеха: чем меньше публику мы любим, тем легче нравимся мы ей. Власть восприняла стилистическую насмешку как политическую опасность и пресекла её со всегдашней неуклюжестью.
Власть почуяла и пресекла, а «свободолюбивые» правые… Если бы наши правые не были такими, каковы они есть, — они кинулись бы сейчас к Парфёнову на поклон (а вовсе не к экс-премьеру Касьянову) и сделали его лидером — а главное, лицом — обновляемой или вновь создаваемой партии.
Потому что ответ сегодня эффективнее вызова, уклонение от призыва важнее антимилитаристских маршей, борьба за права человека начинается с себя самого и на себе же заканчивается. Потому что Парфенов во всех этих отношениях преуспел больше всех, потому что он создал стиль — а стиль это единственное, чего нет и никогда не появится у (прошу прощения за каламбур) «Единства».
Но наши правые так не поступят — они ведь такие чудаки, что и на конкурсе чудаков заняли бы второе место. А почему не первое? Потому что чудаки. И Парфёнова они отпустят (читай: выпихнут) на государственное телевидение. И он пойдёт. Да и что ему остаётся?
Потому что и на срочной службе в армии человек со стилем не пропадёт.
2004
Столик на сатирика
Одна из июльских передач «Культурной революции» была посвящена Михаилу Жванецкому. Тема дискуссии формулировалась так: Является ли Жванецкий единственным ныне здравствующим сатириком? (или, может быть, есть и другие?) Меж тем недавно отпраздновавший собственное семидесятилетие в ходе изнурительного телемарафона на всех центральных каналах единственный сатирик Земли Русской вот-вот прибудет в наш город и выступит в ресторане. Рекламные растяжки на улицах призывают просвещённую публику заранее заказывать столики на бесстрашного обличителя в ресторане «Палкинъ». Кухня ожидается русская и французская — на ваш выбор. Самые отчаянные, откушав и отсмеявшись, смогут поиграть в казино.
Дискуссию вёл, как всегда, Швыдкой — министр, ставший собственным замом, что само по себе сильно смахивает на шутку юмора. В роли защитника Жванецкого выступал прилетевший погостить из Нью-Йорка композитор Журбин, тогда как на роль адвоката дьявола был приглашён писатель и публицист Дмитрий Быков. Он и рискнул сделать крамольное заявление: Жванецкий вообще не сатирик, потому что сатира всегда направлена против власти и опасна в первую очередь для своего автора. А Жванецкому никогда ничего не грозило, кроме мелких разборок с не в меру ретивым фининспектором.
Строго говоря, это не совсем так. Сатирик может быть и придворным — своего монарха он славит, а клеймит чужого. Но это действительно редкое и счастливое исключение. Сатириков привязывают к позорному столбу, как Дефо, объявляют сумасшедшими, как Свифта, бьют палками, как Вольтера, сажают в тюрьму, как Синявского с Даниэлем, приговаривают к бессудной казни, как Рушди. Иногда они, как Брехт от Гитлера или кинорежиссёр Мур от Буша, удирают за рубеж — и высмеивают прогнивший режим уже оттуда. Да и вообще сатира далеко не всегда бывает политической.
Отличает её и превращает в то, чем она является, — значительность (а значит, и потенциальная опасность) объекта. Ни на тёщу, ни на торговца раками (большими, но вчера) сатиру не пишут. На непосредственного начальника — да, пожалуй. Но чаще всего — на Первое Лицо. На Господа Бога (или на ту или иную конфессию). На целый народ (желательно на собственный). На, страшно сказать, всё человечество, уличая его в мыслимых и немыслимых пороках.
Причём классическую сатиру (в отличие от зубоскальства, переходящего в злопыхательство) характеризует наличие у сатирика чёткого положительного идеала, лишь в противопоставлении которому и подлежит осмеянию высмеиваемый предмет. Жванецкого тут, по слову Ахматовой, сказанному не о нём, не стояло.
Кто же такой Жванецкий? Автор-исполнитель (поначалу только автор) эстрадных миниатюр — и никак не более. Конферансье. Правда, столь талантливый — этого не отнимешь, — что его конферанс из прокладки между музыкальными номерами (у слова «прокладка», если кто забыл, имеется и такое значение) превращается в самостоятельный номер, затмевает остальные номера и в конце концов отменяет их. Обещая зрителю и слушателю острое удовольствие — утробный смех. А если вы, заказав столик в ресторане и закусывая «Вдову Клико» маринованным грибочком, пропустите какую-нибудь хохму мимо ушей, Жванецкий нетерпеливо сделает вам ручкой: в этом месте нужно смеяться!
В советское время у эстрадных миниатюр Жванецкого был привкус запрещённого плода. То есть никто их, понятно, не запрещал, но на всякий случай несколько попридерживал. Тогда было много такого: не запрещённого, но придержанного — от «полочных» кинокартин до рижских шпрот, которые выкидывали в продажу только в конце месяца или, чаще, выдавали в праздничном продуктовом наборе.
В наши дни власть над умами захватило телевидение. А власть над телевидением — едва ли не наравне с Аллой Пугачевой и Региной Дубовицкой — захватил Жванецкий. На пару, впрочем, с Задорновым — и особой разницы между этими «сатириками» не просматривается. Но миниатюры Жванецкого издали многотомным собранием сочинений. Читать их невозможно — но публика расхватала. Как расхватывает она всё, что на регулярной основе показывают по ящику. Как валом валит она на спродюсированный Первым каналом и бесстыдно рекламируемый аж в программе «Время» вурдалачий «Ночной дозор». Как пьёт пиво, в которое отечественные производители подмешивают ингредиент, вызывающий органическое привыкание.
Единственный сатирик Земли Русской…
Самое забавное в том, что никто из участников дискуссии, пылких апологетов и робких хулителей Жванецкого, не назвал имени ныне здравствующего писателя, которого по праву можно охарактеризовать именно так. Звучали имена Войновича, Шендеровича, Аксёнова, покойного Горина — все, но только не это.
Меж тем единственным ныне здравствующим отечественным сатириком можно и нужно назвать Александра Исаевича Солженицына. Чем больше неточностей, передержек, подтасовок, прямых ошибок (взять хотя бы якобы имевшее место убийство Сталиным Кирова и Горького) обнаруживают исследователи в «Архипелаге ГУЛАГ», тем очевиднее становится его сатирическая сущность, да и бесспорная гениальность самой сатиры. А многие главы романа «В круге первом»! А «Ленин в Цюрихе»! Больше того, недавно изданное и вызвавшее бурные нарекания затронутой стороны двухтомное сочинение «Двести лет вместе» также представляет собой не историческое исследование, а сатирический памфлет.
Разумеется, памфлет неудачный, по меньшей мере далеко не такой удачный, как «ГУЛАГ». Но показательна и причина писательской неудачи: сочиняя сатиру на взрывоопасную тему, Солженицын чересчур «зажался». Подобно импульсивному шахматисту, который сидит, подложив под зад руки, чтобы сгоряча не схватиться не за ту «деревяшку», сатирик Солженицын в юдофобской сатире переосторожничал — и она оказалась лишена прежде присущего ему блеска. А сатира, лишённая блеска, это даже не полсатиры… Но тем не менее… В Девятом корпусе тоже перемены: отправили в отставку Рабиновича, назначили Абрамовича — это как, историческое исследование или сатира?
