Эксперт Эксперт - Эксперт № 20 (2013)
— Второго такого случая не произойдет. Я не вижу для этого никаких исторических предпосылок. Тогда интеллигенция говорила от имени народа. А народ в какой-то момент и вправду захотел освободиться, стал жечь усадьбы, и интеллигенция на него обиделась. Она сказала: мы-то тебя хотели погладить по голове и немножко защитить, но мы себе не представляли, что тебе правда захочется освободиться. Мы-то думали, что ты жил крепостным, мы тебе пастилы купим, поплачем с тобой, Ярошенко нарисует «Всюду жизнь». Но не имели в виду, что ты со штыками усадьбы пойдешь захватывать. Ты как-то нас неверно интерпретировал.
Когда мы говорим о сегодняшней позиции московского интеллигентного человека, надо понимать, что она во многом сформирована той прошлой обидой. Тогда так обиделись на народ, что до сих пор простить не могут. Любопытно то, что не все интеллигенты и тогда так сказали. Так не сказали Лев Толстой, Блок, Маяковский, Пастернак, Цветаева.
А вот у Ахматовой есть известная строчка «Я была тогда с моим народом, там, где мой народ, к несчастью, был». Мне эта строчка ужасно не нравится. Я вижу в ней столько барства: «Я была тогда с моим народом…» Я вижу какую-то мадам Грицацуеву. Почему с моим народом? Ты что, помещица, что ли? И это в благородном «Реквиеме», где звучат патетические ноты. А вот Платонову мысль, что народ не прав, не приходила.
— Платонов был частью народа?
— Частью народа. Для меня интеллигент — Пастернак: «Превозмогая обожанье, Я наблюдал, боготворя. Здесь были бабы, слобожане, учащиеся, слесаря».
— Последний вопрос. На ваш взгляд, демократия может возродиться как классическая?
— Это очень хороший вопрос. Если понимать идею западной демократии не в обязательном союзе с рынком и не в противопоставлении социальной идее, то такая демократия является в каком-то смысле идеалом Европы. И Европа будет к ней стремиться. А то, что дискредитировано, — это сочетание прогрессизма и демократии. Прогрессизм опасен тем, что он предполагает социальный дарвинизм как следующий этап своего осуществления. Тогда демократия дрейфует к тираническому устройству, что постоянно происходит на наших глазах. Отсюда бомбежки Ирака, как сейчас мрачно шутят: «У вас демократия построена? Нет? Тогда мы летим к вам».
И здесь придется произвести в умах процедуру отделения историзма от прогрессизма. Это связалось в умах. И как только произойдет отторжение идеи историзма от идеи прогрессизма, то к идее демократии вернется ее первоначальный блеск. Я думаю, что тогда демократия снова станет и целью, и идеалом общественного развития. Чего же плохого в демократии? Демократия ничем не дурна.
Альфред Теннисон
"Атака легкой бригады"
(перевод Юрия Кокера)
Долиною смерти, под шквалом картечи,
Отважные скачут шестьсот.
Преддверием ада гремит канонада,
Под жерла орудий подставлены груди,
Но мчатся и мчатся шестьсот.
Лишь сабельный лязг приказавшему вторил.
Приказа и бровью никто не оспорил.
Где честь, там отвага и долг.
Кто с доблестью дружен, тем довод не нужен.
По первому знаку на пушки в атаку
Уходит неистовый полк.
Был такой город
Андрей Левкин
Чарыева Ксения
Как сделать город для себя, своих друзей, близких и всех остальных
Детская фотография Полины Санаевой
Фотография из книги «Был такой город»
«Был такой город» — сетевой проект о Махачкале. Его осуществили и ведут махачкалинские журналистки Светлана Анохина и Полина Санаева . На первый взгляд все просто: создано место, где горожане, в том числе бывшие, пишут каждый о своей Махачкале. В фейсбуке есть одноименная группа более чем с 700 участниками, а издательство «Эпоха» в этом году выпустило книгу с тем же названием. Книга основана на воспоминаниях жителей города и охватывает период с 1930-го по 1990 год. Общий образ Махачкалы складывается из частных описаний множества персонажей, тусовок, мест встреч. Городские истории — тема, казалось бы, традиционная, но в данном случае города практически не существует. Изменились общие обстоятельства. «Сегодня в Махачкале две трети населения — это горожане в первом поколении. И для них знакомство с тем, “другим” городом может стать откровением, а книга — пособием по формированию новой городской идентичности», — пояснила в предисловии к книге директор музея истории Махачкалы Зарема Дадаева .
В самом деле, что такое город для его жителей? Как вообще люди осознают его своим? Как сделать плохое место хорошим? Какие неофициальные и официальные институции формируют город и его горожан, могут ли они делать это совместно и знают ли, что это делать надо? А если бы этот проект сделали раньше, что бы это изменило?
Возможно ли поддерживать близость с городом, основанную только на личных отношениях с ним и на памяти горожан? Вероятно, почти невозможно, а тогда другой вопрос: если бы этим постоянно занимались даже не госорганы и городские власти, а хотя бы СМИ, то могло бы получиться? Скорее да, но не в этом случае. Слишком уж изменились основания, на которых город существовал. Безусловно, книга может помочь махачкалинцам хотя бы зафиксировать свою городскую идентичность. Может быть, она поможет кому-то еще. Но что делать человеку из того, исходного города?
Конечно, случай с Махачкалой экстремальный — сказались те самые объективные геополитические обстоятельства. Но города имеют склонность пропадать, и незаметно. Есть ли смысл их сохранять — неизвестно, но Санаева с Анохиной по крайней мере попытались. Только они сделали и другое: они все же создали город для тех, кого он непосредственно касался. А некоторые вещи возможны только после того, как о них напишешь, — невозможно же утверждать, что всего этого нет в реальности. Как же нет, когда все свои тут? О том, как было и что стало, разговор с Полиной Санаевой.
— Сначала вы создали блог, материалы из которого впоследствии использовали для книги?
— Нет, все началось еще в девяностые. Мы работали в городской газете, главной республиканской. Когда делали репортажи с людьми, то оставались какие-то… Вот трубу у кого-то прорвало, разговор об этом, а человек вдруг отвлекается и говорит: а раньше все было по-другому, и — прямая речь, которую ты записываешь, не понимая, куда ее деть. Мы молодые были и не знали в общем-то ничего: Махачкала — город провинциальный, никто и не старался сохранить там какую-то память. Даже отношение к ней такое: а, старье. Или заходил к нам старик, его скульптуры по всему городу стояли. Сидим мы в парке, а он: эх, какая здесь была хорошая скульптура пионера, ну кому она мешала? А я думаю: да какой пионер — а это девяностые, — тут только что деревья не срубают, чтобы печки топить, какие пионеры? А вот здесь музыка звучала... — говорят нам. Мы в девяностых сидим, у нас в редакции холодно — а здесь музыка звучала, люди танцевали. А тут, говорят, конки ездили. Все время хотелось что-то сделать, но не могли придумать формат. В конце концов решили, что ничего придумывать не будем, начали просто с обрывков интервью, которые хотелось во что-то превратить. Но пресса к этому была не готова. У нас же какая газета была: экономический отдел, политический, спортивный. Все. И нас спрашивали: а в каком формате это печатать?
— Ну как — город, история?
— Да-да, и куда это ставить? Потом мы ушли в другую газету и там потихоньку начали что-то публиковать. Мы почувствовали, что народу интересно, нам звонили, благодарили, предлагали свои истории. Потом уже целенаправленно стали ходить по людям. Мы заведомо не хотели никакого пафоса, никаких событий. Что-то такое: здесь было дерево, здесь — мамина любимая парикмахерская, а здесь мы гуляли в садике.
— Между « здесь тогда было» и девяностыми все уже сильно изменилось?
— Облик города изменился полностью. Нас уже начали упрекать в том, что тон у нас какой-то не такой, вроде как мы сожалеем, и вообще у нас пораженческие настроения. А это потому, что все вспоминают о том, как все — и евреи, и армяне, и мусульмане, и русские, и украинцы — тут дружно жили, куча мала такая. Сейчас этого и близко нет. Была городская культура, городские персонажи, музыканты, художники. Филармония, куда приезжали Ростропович, Муслим Магомаев, Пьеха — обычное дело. В нашем махачкалинском театре начинал Смоктуновский, играла Римма Маркова, у нее замечательные воспоминания о городе. Были оперные постановки многочисленных студенческих театров. Нормальная культурная жизнь, которая сейчас в минусе. Во-первых, мусульманские дела, во-вторых, общая культура упала, ведь весь городской цвет уехал. В город спустилось село, и это оно теперь работает в прессе. В общем, «погнали наши городских».
