Вадим Кожинов - Пятый пункт. Межнациональные противоречия в России
Далее нельзя не сказать и о том, что семья вовсе не представляет собой — хотя многие думают иначе — некое в принципе, «позитивное» явление. Значительная часть (если не большинство) человеческих семей переживает острые и тяжкие конфликты, в их историях присутствуют или даже преобладают зло и порок. Русская литература создала целый ряд великих повествований об истории семей — от «Семейной хроники» Аксакова до «Братьев Карамазовых» Достоевского, — и в этих повествованиях явлены отнюдь не идиллические картины. Но главное в другом. Как уже не раз говорилось в этом моем сочинении, при целостном, «глобальном» сопоставлении цивилизаций Запада и России «оценочный» подход неизбежно ведет ко всякого рода упрощениям или даже прямым искажениям существа дела. И я буду стремиться беспристрастно рассуждать о феноменах «страна-рынок» и «страна-семья».
Для начала обращу внимание на сочинение убежденного сторонника рынка — видного современного предпринимателя А. С. Паникина. Оно было опубликовано в 1997 году в журнале «Новый мир» (№№ 11 и 12) под названием «Записки русского фабриканта»; в 1998 году вышло его дополненное книжное издание «Шестое доказательство».
А. С. Паникин родился в 1950 году в малоимущей семье, начал жизненный путь в качестве слесаря, но уже к середине 1970-х занялся разного рода «предпринимательством», преодолевая неизбежные тогда труднейшие препятствия. В 1988-м он создал крохотное поначалу текстильное предприятие, которое к нашему времени стало мощным концерном «Панинтер», производящим, помимо одежды, молочные продукты, а также имеющим свое издательство.
Рассказывая о своем жизненном пути, А. С. Паникин благодарно поминает множество людей, которые бескорыстно оказывали ему поддержку и помощь. Это и мальчик по кличке Фролик, который спас его, тринадцатилетнего, от нападения подростковой банды («поведение Фролика казалось необъяснимым… защитил новичка, незнакомого человека»), и «инвалид без обеих ног Славский», согласившийся безвозмездно давать незнакомому юноше уроки профессиональной игры на гитаре, и т. д.
А вот начало предпринимательской деятельности: «…недавний знакомец Виктор открыл все секреты, все тонкости… Его жест казался мне необъяснимым. Он поступил вопреки коммерческой логике… я все же становился конкурентом». И еще менее объяснимая «милая пожилая женщина», бесплатно доставившая (малыми порциями) сотню килограммов необходимого для производства вещества: «Скорее всего ей был интересен сам процесс участия в каком-то живом, человеческом деле».
И «главный архитектор Москворецкого района», предоставивший начинающему фабриканту помещения площадью в 330 кв. метров, за что «ничего не просил, помог как союзник» (союзник по духу, а не по взаимовыгодному делу). И чиновник (которых автор вообще-то весьма не жалует) Лебедев, который «невероятным ухищрением добился передачи склада нам», и «он был не единственным официальным лицом, оказавшим бескорыстную помощь».
А когда А. С. Паникин решил обзавестись подмосковным имением, где собирался построить молокозавод, директор местного совхоза «из доброго отношения… был готов нарезать участок рядом с деревней, где газ и вода». И еще о рабочих, строивших фабрику: «…энтузиазм как на ДнепроГЭСе», а когда случился пожар, «рабочие без специальной страховки, не слушая меня… лезли наверх, резали автогеном металл, оберегая оборудование…» и т. д. и т. п.
А. С. Паникин объясняет все описанное присущим русским людям «идеализмом», побуждающим их к действиям, не сулящим никакой материальной выгоды. И он говорит не только о том, что без этого «идеализма» окружавших его людей ему лично не удалось бы сделать ничего из задуманного, но и заключает свое сочинение утверждением, что вера в будущее России уместна лишь постольку, поскольку «несмотря на все издержки и поражения… мы сохранили… стремление к идеальному».
Мне представляется, что более правильно видеть в России не «страну идеалистов», а «страну-семью», члены которой помогают друг другу (хотя, конечно, не все и не всегда!) бескорыстно, не преследуя прагматических целей.
Могут возразить, что А. С. Паникину подобная помощь была необходима из-за того экономического и политического строя, который господствовал в стране до конца 1980-х годов и очень значительные «пережитки» которого существуют и сегодня. Вот если бы страна, скажут мне, являла собой всецело свободный рынок, будущий фабрикант добился бы своего (пусть и ценой напряженнейших усилий) без «семейной» помощи.
Но нельзя не обратить внимания на тот факт, что, согласно убеждению самого А. С. Паникина, будущее России немыслимо без «идеализма» ее граждан! А ведь рынок, напротив, подразумевает — что невозможно оспорить — последовательный «материальный» прагматизм всех и каждого…
Впрочем, и тут не исключено возражение. В самой, пожалуй, «рыночной» стране — США — огромное значение имеет комплекс представлений, называющийся «американской мечтой» («The American Dream») и не чуждый определенного «идеализма». Один из компонентов этой «мечты» — вера в то, что любой гражданин США имеет возможность добиться самого высокого положения в своей стране. Юридическое равенство людей — правда, только белых — было утверждено в самом начале истории государства США, и ярчайшими примерами этого равенства являются, скажем, судьбы Авраама Линкольна (1809–1865), который начал свой жизненный путь поденщиком (то есть батраком) на ферме и стал президентом страны, и Джона Форда (1863–1947), начавшего жизнь «учеником механика» (по-русски — подмастерьем) и ставшего хозяином гигантской автомобильной корпорации.
Но следует поразмыслить о причинах американского «культа» таких человеческих судеб. Дело в том, что, во-первых, преобладающее большинство президентов и мультимиллионеров США начинали не «с нуля», а опирались на успехи, достигнутые их отцами, дедами и т. д., а во-вторых, в России, несмотря на юридическое бесправие основной массы ее населения, имели место не менее или даже более поразительные «карьеры».
Характерно, что, в отличие от США, особого восхищения судьбы таких людей у нас не вызывают. Если сообщить кому-либо о наших вроде бы невероятных карьерах, можно в ответ услышать примерно следующее: «Ну и что? Чего только не бывает!» — имеется в виду, бывает в России… И американский культ людей, поднявшихся из низов на самые верхи, объясняется, очевидно, тем, что в условиях жесткой или даже жестокой конкуренции для подобного «взлета» в «стране-рынке» необходимы поистине исключительные способности и энергия.
Но обратимся к «бесправной» России и вспомним, что вторым по значению лицом при царе Алексее Михайловиче — Патриархом Всея Руси Никоном — стал (и всего лишь на пятом десятке лет) сын мордовского крестьянина Никитка Минов, а при императоре Петре I — сын конюха Алексашка Меншиков, обретший к тридцати годам титул «светлейшего князя», а затем и «генералиссимуса»… Могут возразить, что эти беспрецедентные карьеры — результат «капризов» самодержцев, но в России были и такие «взлеты», которые нельзя истолковать подобным образом.
Знаменитый в свое время литературный, научный и государственный деятель А. В. Никитенко (1804–1877) родился в семье крепостного украинца (тогда — малоросса) и только в двадцатилетнем возрасте получил «волю» и тем не менее вскоре же поступил (без гимназического образования!) в Петербургский университет.
Достоверно известно, что способному и энергичному юноше оказывали помощь различные имевшие влияние люди, которые, надо думать, видели в нем как бы члена своей «духовной семьи».
И этот «раб» достиг 3-го по рангу (фактически даже 2-го, ибо 1-й имел тогда всего лишь один человек) государственного чина тайного советника, удостоился звания действительного члена Императорской Академии наук (более того — стал членом управлявшего ею Комитета), был председателем Общества любителей российской словесности, стал «потомственным дворянином», «на равных» общался с князьями-рюриковичами П. А. Вяземским и В. Ф. Одоевским и т. д. и т. п. И это вовсе не единичная судьба: крепостными начали жизнь современники Никитенко — прославленный историк, академик М. П. Погодин, видный писатель и литературный деятель Н. Ф. Павлов и др.
Что же касается крупнейших промышленников России, большинство из них начали свой путь как крестьяне, в том числе и крепостные. Так, знаменитый С. Т. Морозов (1770–1862) только в пятьдесят лет «выкупил» себя и сыновей у помещика, но к этому времени он уже владел крупнейшими текстильными фабриками. Важно отметить, что Морозов, как и целый ряд других богатейших российских предпринимателей его времени, принадлежал к старообрядцам, которые подвергались тяжким притеснениям со стороны церкви и государства, но именно это особенно усиливало в них «семейный», «братский» дух, выражавшийся во всесторонней взаимопомощи.
