Кейтлин Моран - Быть женщиной. Откровения отъявленной феминистки
Но практической стороной дело не исчерпывается. В принципе я не вижу ничего противоречащего суровым принципам феминизма в тренажерных залах и танцевальных классах, предлагающих уроки танцев у шеста, и в женщинах, их посещающих. Мы живем в мире бесконечных возможностей, так почему бы ненаучиться цепляться за шест мышцами таза? Это уж точнополезнее изучения латыни. Скажем, какая огромная выйдет польза, когда вам захочется украсить дом и придется свернуться в сложный узел где-нибудь в углу на лестничной клетке! И можно ли утверждать наверняка, что в случае апокалипсиса умение снять трусики под «Womanizer» Бритни Спирс не окажется выигрышной картой, от которой будет зависеть ваша жизнь?
Так же, как порнография сама по себе не есть зло (это просто траханье), так и танцы у шеста, танцы на коленях или стриптиз как таковые не являются злом – это просто танцы. Пока женщины делают это для удовольствия, потому что им так захотелось, никто не поймет их неправильно, и пока это кажется смешным и забавным (причем в итоге, может статься, вы рыдаете от смеха, привалившись к стене, а ваши друзья пытаются скрепить булавкой шов в промежности ваших леггинсов), – это самое обычное развлечение. Так держать, девочки! У феминисток нет к вам претензий.
То же самое и с любым «сексуальным танцем» в ночном клубе – любым кручением задом, любым поддразниванием, любым из этих движений ямайских танцев, исполнительницы которых – если называть вещи своими именами – трахают пол, как будто должны к полуночи забеременеть от паркетных плиток. Любое действие, в которое вовлечена женщина, если оно пронизано духом радости и происходит в таком же безопасном и радостном окружении, никоим образом не противоречит самым строгим ценностям феминизма. Девушка имеет право танцевать как ей нравится, когда зазвучит ее любимая песня.
Честно говоря, и для зрителя лучше смотреть на это, чем на танцы в стиле кантри. По той же самой причине нас не должен возмущать бурлеск – старший брат стрип-танца. Да, я знаю: это раздевание перед мужчинами за деньги. Давление патриархата и прочие обиды многих заставили бы возмутиться: «Но это же все равно что отвернуться от Даффи Дака, но втюриться в персонажа Джорджа Костанзы из “Сайнфелда”. Ведь они практически одинаковые».
Нет, не одинаковые. Разница между артистом бурлеска, блистающем в одном шоу перед сотнями зрителей, и приватным танцем стриптизерши, отпахивающей восьмичасовой рабочий день, огромна. Они такие же антагонисты, как менестрель, услаждающий скучающего монарха любой балладой по его капризу, и группа U2, играющая на стадионе «Уэмбли».
Мало того, что артист бурлеск-шоу, раздеваясь, остается во всем равным своему одетому зрителю – в приличном обществе иначе и быть не может. Бурлеск – это возможность раскрыть свою душу, выразить себя в особых, причудливых и фривольных формах. В нем есть элементы гомосексуальности, транссексуальности, фетишизма. Это, используя технический термин, «не просто мастурбация».
Кроме того, несмотря на интенсивную стилизацию сексуальности, на бурлеск-шоу никогда не возникает до странности агрессивная и убийственно серьезная атмосфера стрип-клуба: артисты бурлеска поют, говорят и смеются как нормальные люди. Они шутят– вещь, немыслимая в стрип-клубе с его звериной и удручающей «серьезностью». Прямым следствием этого различия является то, что для артистов бурлеска собственная сексуальность – это нечто потрясающее, источник радости, а не подобие оружия, на полном серьезе направляемое в потную морду тупорылого клиента.
Самое главное, в бурлеск-клубе чувствуешь, что девушкам здесь место. В стрип-клубе не чувствуется ничего подобного, пусть даже Spice Girls случайно заглянули в один из них десять лет назад. На хорошем представлении в жанре бурлеска вы видите женскую сексуальность; в нем есть все, что так ценят и любят женщины: красивая подсветка, шикарные волосы, сумасшедшие аксессуары (все эти гигантские очки и веера-опахала), бархатные корсеты, модная обувь, «стрелки» в стиле Авы Гарднер, интересная бледность, стильный маникюр, юмор и под конец взрыв бурных аплодисментов – вместо неловкости полускрытого возбуждения и угнетающей тишины.
У артистов бурлеска есть имена – Дита фон Тиз, Джипси Роуз Ли, Иммодести Блэйз, Темпест Сторм, Мисс Дерти Мартини, – которые звучат как имена сексуальных супергероев. Они исследуют сексуальность с ощущением собственной силы, с идейных позиций, вооруженные и защищенные культурой, которая позволяет им делать все что заблагорассудится.
Они дамы, девчонки и женщины, а не холодноватые красотки из стрип-клубов. Их персонажи охватывают весь спектр сексуальности – веселье, остроумие, теплоту, изобретательность, невинность, силу, темную власть желаний. Это вам не бесчувственная аэробика стриптизерши.
Хотите знать практический вывод по поводу судьбы стрип-клубов? Извольте! В «Мятном носороге» вы не найдете ни одного гея, даже мертвого, – а в заведениях с бурлеском их пруд пруди. Всегда можно судить, насколько атмосфера заведения подходит для женщины, по тому, насколько оно популярно у геев. Они за живой блеск, раскованность и веселье – и против поклонников механистического онанизма, к тому же (теперь-то я могу в этом признаться!) с отвратительно кислым шампанским.
Глава 10
Я выхожу замуж!
Что же поделывала все это время моя сестра Кэз? О, кучу всего! Она остригла волосы, написала три пьесы о невезучем темном властелине по имени Венгер, крепко помешалась на Джордже Оруэлле, собрала внушительную аудиотеку драм-н-бэйс и держала бар в креативной компании сообщников, вместе с которыми в одно неудачное Рождество породила смелую, но, как оказалось, бесперспективную идею коктейля из хереса и капучино. Херес сворачивается в молоке. Теперь мы это точно знаем. А еще его невозможно эмульгировать повторно, сколько ни мешай с кукурузной мукой. Но главное ее занятие – присутствовать на свадьбах. На огромном количестве свадеб. И это сущее наказание, потому что Кэз ненавидит свадьбы.
– Какого черта! – она в изнеможении плюхается на стул у меня на кухне. – Какого черта!
На ней шифоновое платье кремового цвета и кремовые атласные туфли, заляпанные грязью. Ее ноги покрыты крапивными цыпками, от нее разит спиртным, и она глотает лекарство от цистита прямо из бутылки, как ковбой, пьющий залпом виски. В глазах красное марево безумия, выдающее всякого, кто недавно не только ездил к черту на рога, но и потратил на это кучу денег. Причем ездил в автомобиле с неисправной подвеской. Вроде бы стоящем на техобслуживании. В свои законные выходные.
Она швыряет в угол огромный рюкзак. Даже отсюда я вижу в нем сломанную палатку.
– Кем надо быть, чтобы зазвать 200 человек гулять свадьбу на свиноферме в долине, где даже мобильник не берет? – она в ярости. – Кем, я спрашиваю? «Вы можете разбить палатку на соседнем поле», видите ли! «В кругу родственников невесты. Мы называем его Круг Фей! Мы будем совсем рядом. Будем вечером петь хором!»
Ее передергивает. Если вы помните, одна из главных особенностей Кэз – она не переносит, когда кто-то трется с ней рядом. Если бы она могла завести компактную персональную крепость с лучниками по стенам, она бы это сделала.
– Итак, палатка сломалась, что дальше? – я тыкаю пальцем в сторону рюкзака. Рюкзак совершенно мокрый.
– Долбаный придурок из соседней палатки пытался починить шесты тремя карандашами и каким-то скотчем, – отвечает она. – Хотя я без устали твердила ему, что ничего не выйдет, потому что современные палаточные шесты должны изгибаться. Потом нам пришлось переться на свадьбу, которая была вовсе не на соседнем поле, а за семь полей от нас. Мои туфли плохо перенесли эти семь полей. Им это совсем не понравилось. Как и ногам, когда мы угодили в крапиву. По пути мы разминулись с трактором, и нам пришлось прижаться к изгороди. Я ненавидела это всеми фибрами. К тому же я так перенервничала из-за долбаного трактора, что вспотели подмышки.
Она поднимает руки и демонстрирует пятна на платье.
– Но было и некоторое везенье! Тут же полил нехилый дождь, так что внимание всех собравшихся, когда мы добрались, приковали мои курчавые волосы, а не потные подмышки. Да, сама церемония длилась пять минут.
Кэз наливает лекарство от цистита в кружку вместе с тремя рюмками водки и продолжает свою повесть, нисколько не ставшую веселее. Часам к трем дня все до того нажрались, что даже 50-летние тетушки, привалившись к фуршетному столу, бормотали: «Мне нужно протрезветь». Это была сельская семья, где один другому сват и брат и все друг друга знают, поэтому гости без конца допрашивали Кэз, чья она знакомая, «как бы подразумевая, что я приперлась в дождь хрен знает куда, чтобы на халяву пожрать очень посредственного салата с ветчиной!».
