Дмитрий Губин - Бумажное радио. Прибежище подкастов: буквы и звуки под одной обложкой
В свою очередь, у ридера с ноутбуком свои проблемы. Чтение с дисплея ноутбука утомляет глаз, да и в метро его не открыть. Ридер же, с электронными чернилами второго поколения, глаза не утомляет, однако его экран невелик, чего не скажешь про цену. 505-й Sony, к примеру, стоит полтыщи долларов. К тому же этот ридер не умеет маркировать и копировать текст. Максимум – делать закладки. И даже масштабировать текст плавно он, увы, не умеет тоже.
Что еще у нас остается? Аудиокниги? Аудиокурсы «Иностранный за рулем»? Увы, и здесь свои пределы. Поверьте, изучать языки в городском трафике почти невозможно: слишком нервно. Хотя возможно – во время утреннего бега или велопрогулок. То же и с аудиокнигами. За рулем в пробках неплохо воспринимаются лихие сюжеты. А вот Марселя Пруста я слушаю исключительно в дальних поездках. Хотя сразу скажу, идеальное время для аудиокниг – это глажка. Из скучнейшего занятия она превращается в увлекательнейшее!
Вывод из всего этого один. Книги сегодня надо приобретать на всех возможных носителях. Для удовольствия – листать страницы, для дела – мгновенно искать цитаты, для экономии времени – брать с собой ридер, а за утюгом слушать аудиокниги. Новые виды чтения лишь дополняют классические.
Если, конечно, вы пока еще не перестали читать.
31 августа 2010
Школа как скучное время года
О том, что вслед за 1 сентября с гладиолусами и бантами наступает время года, которое для детей определяется словом «скучный», потому что год «учебный»
www.podst.ru/posts/4717/
Мы с моей 11-летней племянницей – коллеги. Мы оба ученики. Мы оба учим французский язык. Nous apprenons le français. Она, правда, уже третий год, а я лишь второй. «Ca va? – спрашиваю я ее при встрече. – Comment tu a passé tes vacances?»
Племянница в ответ смеется, потому что смешным детям часто кажется то, что выбивается из привычного ряда. То есть неизвестное. То есть я понимаю, что простейший вопрос – как она провела каникулы – племянница не понимает. Хотя по языку у нее «пятерка». А когда я продолжаю расспрашивать ее по-французски о самых простых вещах, моя племянница Валя напрягается, как всегда напрягаются дети, когда взрослые требуют от них того, чего они заведомо не могут.
«Ну хорошо, – перехожу я на русский, – а чему вас учили на уроках французского?»
Валины глаза начинают блестеть. Она бойко перечисляет мне тринадцать, кажется, глаголов-исключений, которые в сложном прошедшем времени требуют вспомогательного глагола «быть», а не «иметь».
Я слегка ошарашен. Глаголы-исключения я тоже учил, но моя профессор нормандка Мари всегда смеялась тому, что сама не может их без запинки перечислить, и предлагала смешной рисунок для запоминания. А еще на курсах французского мы составляли паззлы, вели расследования, устраивали выборы и без конца разыгрывали сценки.
«Но вы, – спрашиваю я с надеждой племянницу, – хотя бы песни слушали?» – «Нет, – поджимает она губы. – Ну, а комиксы смотрели? – «Нет». – А мультики? – «Нет». – А что вы делали? – «Мы учили. Мы учили грамматику. Она сложная».
Все верно. Французская грамматика – страшная вещь: одних времен почти три десятка, и у глаголов при спряжении больше ста форм! Что может убить каждого, кто, изучая язык, не смотрит на язык как на игру. А сидит и зубрит.
Взрослые люди понимают это, а потому многочисленные языковые курсы для других взрослых строятся по принципу infortainment – учения через развлечение. Но для детей в нашей стране существует лишь учение через заучивание. Поэтому моя племянница, скорее всего, никогда не будет говорить по-французски, а также на всю жизнь возненавидит физику, химию, математику, геометрию, а также, возможно, биологию с литературой, если только ей не повезет с учителем, который сумеет превратить урок в игру.
Будь министром образования я, то обязательно оценивал бы школьные учебники, программы и уроки с точки зрения развлечения. Учеба бывает такой веселой! Если ты, конечно, расследуешь детективную историю, смотришь мультики или ставишь спектакль.
Но я не министр, и моей племяннице предстоит мучиться. Для нее после лета наступает скучное школьное время года. Когда станет взрослой, она возьмет реванш.
2 сентября 2010
Что же будет с Родиной и с нами?!
Об истории России и об историках России, а также о том, почему полезно не поддаваться на магию имен
http://www.podst.ru/posts/4716/
Когда-то в МГУ у меня преподавал литературу профессор Бабаев. На его лекции валом валили. Он устраивал из своих лекций спектакль. И – чего мы тогда не понимали – он мог всю лекцию построить на одних цитатах. То есть это как бы не он говорил, а Пушкин или Гоголь через него говорили.
Бабаева я вспомнил, потому что недавно поспорил по поводу истории и парадигмы России – должна же, черт возьми, у приличного историка быть теория, объясняющая наше вечное хождение кругами одного и того же ада? И мой оппонент поучительно сказал, что если я хочу все понять, следует читать Карамзина и Радзинского. Я решил, что он шутит. Карамзин ведь не историк, а создатель историй, возвеличивающих строй, то есть беллетрист, работавший на заказ власти. Цитируя Пушкина,
«В его «Истории» изящность, простота
Доказывают нам, без всякого пристрастья,
Необходимость самовластья
И прелести кнута».
А Радзинский – тоже беллетрист, только работающий без госзаказа.
– Ну, и кто же тогда настоящий историк? – ехидно спросил мой оппонент.
– Валерия Новодворская – историк, – отвечал я. – Ее парадигма – в сравнении России с бегуном, то выдохшимся, то вдруг несущимся по дикому полю. Кажется, что сейчас он догонит соперников, как вдруг кончается дыхание, он падает, снова застой, – и снова по кругу, безо всяких перемен за сотни лет.
При упоминании Новодворской человек напротив меня стал кричать что-то про старую идиотку, хотя он учебников Новодворской по истории не читал, а я читал.
То есть разговор стало бессмысленно продолжать.
Но тем, кто хочет продолжить, я рекомендую не поддаваться на магию имен – и уж особенно магию контекста, в котором имена известны. Разыщите в интернете – в магазинах вряд ли найдете – Валерию Новодворскую или близкого ей по духу американского слависта, историка Ричарда Пайпса. И, может быть, убедитесь, что не Карамзиным единым жив человек, алчущий правды. И, в качестве напутствия, по методу профессора Бабаева – цитата из Пайпса.
«Русское государство появилось в конце XV века непосредственно из княжеского владения, чей собственник-правитель не имел никакого представления о том, что у его подданных есть самостоятельные законные интересы: единственным назначением подданных, как он считал, было служить ему. Есть лингвистическое подтверждение этому факту: обычное русское название суверена – «государь» – первоначально обозначало хозяина рабов… Совсем неудивительно, что Павел I, правивший Россией во времена Французской революции, запретил использование слов «отечество» и «свобода», приказав заменить первое «государством», а второе – «дозволением»; слово «общество» вообще было выведено из оборота».
Что, не тянет продолжить чтение? Или, вы хотите сказать, Россия со времен Павла сильно переменилась?
7 сентября 2010
К вопросу о вечной жизни
О том, что довольно глупо измерять жизнь оборотами планеты вокруг звезды. Есть мерные шкалы поточнее
http://www.podst.ru/posts/4727/
Лет пять назад я спросил Ивана Шаповалова, создателя и продюсера группы «Тату», на сколько лет он себя чувствует. Я многим людям задавал этот вопрос, позволявший порой выведать важную информацию.
Шаповалов же закрыл глаза и замолчал. Он молчал так долго, что я начал беспокоиться за человека, про чью адекватность всякое слышал, и даже переформулировал вопрос: ну, спросил я, он в свои почти сорок на сколько лет себя ощущает – на шестьдесят или на двадцать пять?
Шаповалов помолчал еще минуту, а потом выдохнул: а что такое сорок или двадцать пять? Вообще непонятно…
Признаться, я был под впечатлением. В самом деле, говорить, улыбаясь, что «чувствуешь себя на 18 лет» – это глупость, достойная попугая. Например, сейчас, когда я наговариваю этот текст, мне по паспорту 46. Но я бегаю по утрам 5 километров, подтягиваюсь на перекладине 16 раз и катаюсь на роликах и сноуборде. Ничего этого я и помыслить не мог, когда мне было 18. Можно ли, исходя из этого, утверждать, что в свои 18 я чувствовал себя на 60? Ведь я в 18 паспортных лет был болезненным юношей и считал всех спортсменов-здоровяков кретинами.
С другой стороны – знания, опыт, выводы, умения, позволяющие оценивать и прогнозировать жизнь, разве не они составляют суть возраста? Я работал во многих изданиях, на радио и телевидении, в России и за границей, и в год пишу текстов на хороший том, я, в конце концов, пережил на Руси шестерых царей и живу при седьмом – ей-ей, мне сегодня не 46, а четырежды по 46!
