Гаральд Граф - Флот и война. Балтийский флот в Первую мировую
Так погиб «Кёнигсберг».
28‑го в первый раз над Финским заливом появился неприятельский цеппелин. Его заметили около полуночи у Вормса и проследили, что он шел по направлению Ревеля. Своевременно там были предупреждены все батареи, которые и приготовились его встретить соответствующим образом. Однако до Ревеля он почему‑то не долетел и, выбросив в виду Балтийского порта все свои бомбы в море, повернул и скрылся на запад. Такой налет для нас являлся еще новостью, и мы все были страшно заинтересованы увидеть цеппелин.
В этот же день и наши воздушные силы проявили активную деятельность, сделав 8‑ю гидропланами налет на Виндаву. Там в гавани они увидели линейный корабль типа «Витгельсбах» и сбросили в него много бомб, которые, впрочем, в цель не попали. При этом один из наших аппаратов или будучи подбит, или из‑за какой‑нибудь своей неисправности, снизился. Два наших летчика, таким образом, пропали.
29 августа в обычное время летали аэропланы и бросали бомбы, но опять безрезультатно. Ими было сброшено 3 бомбы в «Хабаровск», 10 – в «Финна» и 2 – в «Эмира Бухарского», которые стояли на Аренсбургском рейде. Это означало, что аэропланы начали летать к Аренсбургу, где мы были очень стеснены в маневрировании, и потому командир счел за лучшее перейти к мысу Кави.
Следующий день не отличался от предыдущего, и аэропланы опять, по обыкновению безрезультатно, бросали бомбы. В нас они бросили 3 бомбы, во «Всадника» – 3, в «Хабаровск» – 13 и в Церель – 3.
В 5 часов 30 минут вечера мы получили приказание идти в Куйваст и, придя туда, сразу стали принимать нефть, а командир поехал к адмиралу. Вскоре выяснилось, что «Новик» вытребован ввиду того, что ожидается смотр командующего флотом, который прибудет сюда завтра. Действительно, 31 августа, вечером, на «Сибирском Стрелке» прибыл адмирал Канин и предупредил, что на следующий день посетит все суда. Поэтому с утра всюду приготовились к смотру, то есть почище приоделись, вычистили «медяшку», а потом слонялись из угла в угол, не зная, как убить время. Командующий флотом начал свой объезд со «Славы», потом побывал на «Орлице», «Хабаровске», «Новике» и всех других миноносцах. У нас он благодарил офицеров и команду, поздравил с получением Георгиевских крестов и уехал. В общем смотр прошел довольно вяло. Смотры, в особенности в военное время, должны сопровождаться известной обстановкой и подъемом, чтобы оставить впечатление и вселить в личный состав бодрость и веру. Тогда только они имеют смысл, а не навевают тоску.
2 сентября «Новик» еще простоял в Куйвасте, а затем перешел в Рогокюль, где все же было удобнее стоять, так как можно было иметь непосредственное сообщение с берегом и в любое время выйти походить. Ведь все четыре летних месяца, кроме двух недель, мы провели на миноносце, совершенно не съезжая на берег. Кроме этого, большое удобство такого стояния еще в том, что приемки провизии и различных запасов и материалов происходят прямо с пристани и не приходится это возить на шлюпках.
Днем 4 сентября было получено печальное известие, что тральщик «Взрыв» при входе в Моонзунд попал на мину и моментально затонул. Катастрофа произошла в 4 милях от маяка Вормс, в месте слияния нового и старого фарватеров. Конечно, в этом случае нет ничего особенного, так как гибель корабля во время войны есть обычное явление и личный состав всегда должен быть к ней готов.
Но данный случай выделяется тем, что катастрофа произошла в таком месте, которое ни в коем случае не должно было быть доступно неприятелю. Мины оказались поставленными на внутреннем фарватере, проникновение куда уже по чисто навигационным условиям чрезвычайно трудно, и кроме того, это место находится в непосредственном наблюдении постов Службы связи. Тот факт, что мины были незаметно поставлены, объясняется тем, что неприятель их ставил с подлодок и имел у себя человека, хорошо знакомого с лоцией этих мест. Нельзя не отдать должного командирам этих подлодок, которые так храбро и дерзко проникают к неприятелю, рискуя быть обнаруженными или самим взорваться на минах.
В этот день перед фронтом команды начальник дивизии торжественно вручил командиру и лейтенанту Федотову знаки ордена Св. Георгия Победоносца, а на следующий день, в той же обстановке, была раздача Георгиевских крестов команде. После этой церемонии произошел печальный случай. Начальник дивизии, идя по сходне на берег, оступился, упал и сломал себе руку. Его сейчас же пришлось отправить на автомобиле в Ревельский госпиталь.
Следующие два дня, 6‑го и 7 сентября, прошли спокойно, и только 8‑го вечером было получено известие, что неприятельский отряд, состоящий из восьми линейных кораблей, двух броненосных крейсеров, двух легких крейсеров, семи тральщиков и одного парохода с моторными шлюпками, вышел из Киля на N. Всех нас сейчас же выгнали из Рогоиоля в Куйваст, где мы и стали, ожидая дальнейших событий. В тот же день к нам прибыл капитан 1‑го ранга А.В. Колчак, который на время болезни адмирала Трухачева принял командование дивизией. Он поднял свой брейд‑вымпел на «Пограничнике».
9 сентября стало сильно свежеть и начался шторм от NW. За эти дни о неприятельской эскадре больше ничего не было слышно. Только однажды Дагерорт видел на горизонте какие‑то дымы.
10 сентября выяснилось, что эта эскадра поставила большое заграждение у банки Олег и пошла вокруг Готланда; вот почему ее и не было видно с наших наблюдательных постов.
Таким образом, уже несколько недель неприятель ничего не предпринимал против Рижского залива. Ввиду осеннего времени, можно было предполагать, что, наверно, в этом году он ничего больше и не предпримет, так что дивизия спокойно оставалась стоять в Куйвасте.
12 сентября «Слава» была послана к местечку Шлок обстрелять побережье, чтобы помочь нашим войскам овладеть этим районом. Когда стрельба была уже окончена, «Слава» на время обеда на том же месте стала на якорь. В это время, совершенно неожиданно, неприятельская береговая батарея, которая во время обстрела ничем себя не обнаружила, открыла огонь и одна ее шрапнель попала в амбразуру боевой рубки, где и разорвалась. При этом были убиты командир корабля, один офицер и 4 матроса, которые как раз должны были выйти из рубки. Спасся только один штурман мичман Ваксмут. Командиром корабля был капитан 1‑го ранга Вяземский. С ним находился флагманский артиллерийский офицер штаба флота капитан 2‑го ранга Свиньин[51], который остался случайно на «Славе» после осмотра ее артиллерии и пошел в поход по собственному желанию. Особенно чувствительна для флота была потеря последнего, так как он был одним из самых выдающихся артиллеристов и его теоретические исследования стрельбы принесли огромную пользу флоту. Как иногда трагично складываются обстоятельства! В «Славу» попало всего 3 снаряда, и надо же было одному из них попасть именно в амбразуру, которая представляет собой всего лишь маленькую щель.
Действия самой «Славы» были очень удачны. Как после передавали в штабе XII армии, ее стрельба произвела колоссальное впечатление. Противник очистил всю береговую полосу, и наши войска прочно закрепились на ней.
На сухопутье вообще незнакомы с действием таких скорострельных орудий, какие имеются на кораблях. Благодаря применению электричества и другим техническим усовершенствованиям, мы имеем возможность развить такой огонь, о котором сухопутной артиллерии не приходится и мечтать; поэтому на суше наш «беглый огонь» кажется уже не «ураганным огнем», а каким‑то бешеным вихрем снарядов. Действительно, стоит только представить себе картину, как «Слава» или миноносцы начинают обстреливать какой‑нибудь определенный квадрат, когда, например, каждое 4‑дюймовое орудие делает по 15–16 выстрелов в минуту. Какое‑нибудь поле в несколько минут становится совершенно изрытым, покрытым сплошными глубокими ямами. Если же поток снарядов обрушивается на лес, то там стоит прямо ад: грохот разрывающихся снарядов, треск падающих деревьев, которые нередко срезаются осколками до самых корней, свист осколков и шум летящих камней – все это сливается в один протяжный дикий стон и порождает безумный ужас.
Говорят, что на противника наши обстрелы наводят такую панику, что, бросая все, он разбегается в разные стороны, особенно в лесу, откуда «сыпется», как листья с деревьев…
Поэтому‑то командование армии и ценит так обстрелы берегов флотом и всегда, в тяжелые моменты на побережье, обращается к нам за помощью.
На следующий день, согласно нашей просьбе, для нас был приготовлен док, чтобы освидетельствовать наши гребные винты, и начальник дивизии нас отпустил в Гельсингфорс. На один день мы задержались в Ревеле и 15 сентября вошли в док. Когда вода из дока была выкачана, то выяснилось, что наш левый винт слегка погнут, средний исправен, а правый сильно помят, причем характер деформации таков, как бывает от взрыва. Очевидно, это произошло, когда у нас под самой кормой взорвался большой снаряд во время боя в Рижском заливе.
